Парень - Янош Хаи

Малыша я люблю, — думал он, — ради малыша стоит… Но тут же забыл, что стоит, и никак не мог вспомнить. Мари была с малышом во дворе, стояла осень, еще не похолодало, ребенку нужен свежий воздух, чтоб здоровеньким был, чтобы, когда вырастет, болезни не валили его с ног так легко. Опоздаешь, сказала Мари, когда он вышел; а, все равно, пробурчал он. Шел он медленно, заранее смирившись с опозданием, приняв его к сведению, медленнее, чем должны были происходить события, но, даже двигаясь еле-еле, он не мог принудить их к тому, чтобы они остановились совсем. Да и как это было возможно: ведь как раз наступило время, чтобы они происходили, и вмешаться в этот процесс не мог никто, даже он, чья жизнь в этих условиях подошла к самой грани.

После обеда зашла мать; нашего парня еще не было дома, тут Мари и выложила ей все. Мать принесла еды, пускай будет на ужин, сын поест, ему силы нужны, а Мари говорила, вроде как лишнюю картошку, которую уже вряд ли стоит чистить, бросаешь обратно в корзину, — так бросала она слова в передник свекрови, который та повязала, чтобы не капнуть жиром на платье, за этим она следила, потому что, хоть и простая деревенская баба была, чистоту любила, например, всегда мыла руки, даже когда вода в доме была только от растаявшего снега, водопровод в кухню еще не провели, муж в то время еще не работал на тридцать втором домостроительном комбинате, да они еще и не слыхали ни о тридцать втором комбинате, ни о водопроводе, и не думали ни о чем таком, что потом случилось, например, с парнем, а уж тем более о том, что ей сейчас говорила Мари: с сыном вашим беда. Что еще за беда, спросила свекровь и наклонилась ближе к посуде из огнеупорного стекла, чтобы звоном ее заглушить слова Мари, а заодно и свой внутренний голос, потому что она-то хорошо знала, что с сыном беда, но не хотела об этом слышать, особенно от невестки, которую считала повинной в этой беде. А то, — продолжала Мари, и даже звон посуды не помешал голосу Мари усилить внутренний голос матери, — а то, что каждый день, каждый божий день он только сидит на веранде, и перед ним канистра, и он не может оторваться от той канистры, а от меня давно уже оторвался. Так ему легче, ответила свекровь, не стоит это всерьез принимать; нельзя это не принимать всерьез, ответила Мари, в доме уже денег нет, чтобы даже пеленки купить; на что свекровь ответила: я дам из пенсии, сколько смогу, все-таки кое-что; на что Мари бросила: все равно мало. Не так она хотела это сказать, на какой-то момент жалко ей стало свекровь, ведь она, Мари, уже и сама стала матерью, она чувствовала, каково это, когда мать хочет помочь своему ребенку — и не может. Я не то хотела сказать, сказала Мари, очень хорошо, что вы, мама, — это слово она употребила, чтобы хоть чуть-чуть смягчить обиду свекрови, — что вы, мама, что-то дадите, но все равно это мало. Когда свекровь поняла, что невестка хоть как-то сочувствует ей, жалеет ее, когда уловила, что та не хочет ее уничтожить вместе с сыном, когда она почуяла в невестке некоторую слабину, она сразу перешла в контрнаступление: мол, это потому, что ты не работаешь, вот и нет денег. Слова эти застигли невестку в тот момент, когда она пожалела свекровь, и тут же начисто вытеснили в ней все чувства, которые принято называть человеческими, и она начала кричать: вот оно, воспитание ваше, вы все за него делали, потому что считали, что у него где-то в другом месте есть какая-то другая задача и ему надо ту задачу выполнить, а никакой задачи и не было, а парень потому такой никчемный, что сам по себе ни на что не годится, просто пустое место, его отпихнуть бы в сторону, да не отпихнешь, потому что он живой. Ты радуйся, пока он живой, сказала свекровь, ты лучше на себя посмотри, что из тебя стало, без отца-то. Мари сглотнула слюну и дернулась: была у нее в сердце застарелая рана, из-за отца, и теперь свекровь в эту старую рану воткнула целый кол. Мари только охнула про себя, но ответить ничего не смогла, а свекровь продолжала говорить, и Мари казалось, будто та поворачивает кол в ее ране, — свекровь говорила: ты в мужнином доме живешь, а твоя мать ни гроша не дала на это, а дала я, его мать, отдала то, что мы с его отцом собрали в хорошие времена, когда отец еще не умер, а двоюродные братья парня помогли кровлю настелить, а приятели отца, еще с тридцать второго домостроительного, воду провели, и газ, и ванную комнату обустроили, а когда ты сказала, что надо душ еще, они тебя не послали к такой-то матери, а сделали душ рядом с ванной. Вот что для тебя, в твоей жизни, мой сын, сказала свекровь, и если с тобой тут кто-то вообще разговаривает, это потому, что отец парня был кем-то в деревне, а парень — директор школы, а ты кто такая, чего ты закончила? Учительские курсы в Жамбеке, заочно, а это, можно считать, ничего, сказала свекровь. Не хотите вы, чтобы у нас была семья, заговорила наконец Мари, у вас одна цель — чтобы я с ребенком куда-нибудь делась, не хотите вы, чтобы у вас был внук, чтоб продолжалась та линия, что началась с парнем. Свекровь замолчала. Если не хотите, то и не будет, проживем мы с моей матерью вдвоем и с ребенком, и не увидите вы внука никогда больше, и чем вы будете тогда заниматься, что будете делать? Сидеть с утра до вечера у телевизора да смотреть всякие сериалы да передачи, где вопросы задают, и звонить, мол, на это я знаю ответ, это и будет ваша жизнь, и до самой смерти вы так и не сможете понять, почему ваш звонок не попал в передачу, хоть вы и знали ответ, и догадались, что в ту строчку надо вписать: восемнадцать, а вам скажут «спасибо», и назовут вас по имени, но мы не это число имели в виду, а совсем другое.

Свекровь молчала, потом сказала, что нет, этого она не хочет, она только хотела сказать, что невестка тоже виновата в том, что так все сложилось, и что она тоже могла бы что-то сделать. На что невестка ответила: что я могла бы сделать, это мое дело, а сейчас речь о том, что вы можете сделать, можете ли исправить в парне то, что всю жизнь портили. Ладно, я поговорю, — сказала свекровь и, отвернувшись к миске из огнеупорного стекла, вылила в нее гороховый суп; на мгновение у нее защипало глаза, словно она лук чистила, но руки были заняты, не вытрешь, и соленая капля упала в суп, и лишь после этого она закончила начатую фразу, — с ним.

36

Мари не знала, когда свекровь поговорила с сыном и что сказала ему; собственно, она не могла бы даже понять, случилось это в тот же день, когда у нее был разговор со свекровью, или несколькими днями позже. По тому, как парень заговорил с ней об этом, трудно было определенно сказать, когда это произошло.

Ты что матери сказала? — спросил однажды парень.

Жизнь, она как сказка; по крайней мере ее можно рассказывать, как сказку; в некотором царстве, в некотором государстве… нет, лучше так: и была ночь, и было утро, и проснулся наш парень в своей кровати, и был он у крестьянина-бедняка третий сын, самый младший, вернее, был бы он третьим сыном, будь у крестьянина-бедняка еще двое сыновей, но их не было, но это ничего, все равно он был третий, самый младший, а вместе с тем и старший, и средний, — и вот парень этот, которому на роду было написано стать и тем, и этим, и вообще всяким, продрал глазки, высунул из-под одеяла носик, потом высунул лапку, потом и все тельце, которое все было в болячках — какая-то кожная болезнь, то ли чирьи, то ли угревая сыпь, и весь он был в какой-то коросте, — ну вот, вылезло это тело из-под одеяла и молвило, дескать, раз я самый младший, и самый средний, и самый старший сын крестьянина-бедняка, то пойду я по белу свету искать счастья-доли. И как сказал парень, так и сделал.

В бога твою душу мать, зачем тебе понадобилось мою мать в это впутывать, — с такими словами обратился к Мари однажды утром наш крестьянский сын. Какого хрена ты этим хочешь добиться? Мало тебе, что ты меня изводишь, ты и мать мою со света сжить собираешься? Мари стояла возле стола, наливала молоко в бутылочку с соской. Какого хрена ты его грудью не кормишь? — взревел, увидев это, наш парень. Мало у меня молока, ответила Мари, сдерживаясь, из-за нервов, из-за того, что я на пределе, молоко в груди скисает, сказала она, а то, что ты вытворяешь, речь не только теперь обо мне, речь о ребенке, который ни в чем не виноват, так что ты думай, что вытворяешь, а то я соберусь и уйду. И уходи к гребаной матери, ответил наш парень, убирайся ко всем чертям, только без ребенка, потому что ребенок — мой. А ты… ты — чтоб и духу твоего здесь не было. Парень наш уже орал, но Мари не ушла; то есть ушла, но не в этот день. И об этом можно сказать уже здесь потому, что всем известно, чем это кончается — кончается это тем, что женщина уходит с ребенком, и даже соседи знают, почему это происходит: вроде бы все по-старому, вроде бы ничего, а потом раз — и как бы неожиданно, вдруг и произошло. В общем-то никакой неожиданности тут нет, в общем как бы само собой разумеется, что этим все должно кончиться, — должно, но не в этот момент, потому что в этот момент Мари ушла только в горницу, потому что ребенок заплакал, испуганный криком, — а произошло немного позже. Ведь когда такое происходит, надо продумать огромное количество всяких практических, мелких вещей, ну, и жена, из принципа или хотя бы для видимости, должна сделать все, чтобы дело не выглядело так, будто это из-за нее, из-за того, что она не все сделала, ребенок останется без отца. Конечно, Мари давно уже знала, что долго не будет этого терпеть, но все равно надо было сделать так, чтобы никто не сказал: ну, мол, теперь ясно, что она за фрукт, мать ее так, она такая же, как они все. Мари видела, что вовлечение в дело свекрови результата не дало, то есть дало тот результат, что ситуация не изменилась, а следовательно, лишь ближе подошла к тому, чтобы ей уйти. Таким образом, свекровь как путь решения проблемы была использована и, если Мари сейчас сделает свой шаг, та уже не скажет ей, мол, что ж ты, дочка, ты бы сказала мне, уж я-то знаю, как с ним разговаривать, я ведь на твоей стороне, я тоже женщина, тоже мать, я знаю, что важно и что нет, — ничего такого свекровь уже не может сказать, разве что, когда сын придет к ней жаловаться, скажет, мол, я же тебе говорила, а ты меня не послушал, женщину ведь не только найти надо, но и удержать еще, а ты об этом не думал, и вот тебе результат, теперь я внука своего смогу видеть всего раз в неделю, ну да, конечно, и ты тоже, так что у мальчика не будет отца, только мать, даже две матери, потому что там будет еще твоя теща. А, та курва паршивая, скажет тут наш парень, это ее рук дело, она все устроила, она хотела этого, потому что она и мужа своего, отца Мари, в могилу свела, все это знают.