Хождение по катынским мифам - Анатолий Терещенко

Масштабы селективно-репрессивных акций были столь велики, что не хватало лагерей и тюрем для размещения задержанных и арестованных.

Обстановка осложнялась тем, что остро стоял вопрос о принятии новых контингентов жителей Западной Белоруссии и Западной Украины, в том числе поляков, передаваемых из Литвы и Латвии, Германии, Венгрии, Словакии, о чем Л.П. Берия непосредственно сносился со Сталиным.

Ещё 9 ноября 1939 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «О пропуске в СССР интернированных в Литве военнослужащих бывшей польской армии». Однако его выполнение затянулось до лета 1940 года.

Намерения в отношении сосредоточенных в лагерях военнопленных определились с самого начала. Не менялось стремление не распускать по домам, а изолировать как командный состав армии, включая офицеров запаса и отставников, так и чиновников аппарата управления различных уровней.

Решив свои ведомственные оперативные задачи, руководство НКВД с логической неизбежностью приближало ликвидацию военнопленных как людей, на которых опиралась польская государственность и которые не собирались смириться с оккупацией своей страны, стремясь к возрождению Польши…

Вопрос о судьбах узников трех лагерей польских военнопленных и следственных тюрем не предполагал политического решения, был как бы предрешен «ликвидацией» Польского государства и его армии, низведен до ведомственной проблемы НКВД…

В СССР реализовывался курс на уменьшение бюджетных ассигнований, на сокращение централизованно снабжавшихся контингентов населения.

В НКВД проводилась кампания по увеличению рентабельности лагерей. Если рядовой и младший командный состав польской армии отбывал трудовую повинность в лагерях Наркомчермета, на строительстве дорог и т. п., то в Козельском, Старобельском и Осташковском лагерях привлечение к работам ограничивалось в основном рамками самообеспечения лагерей. Содержание в них военнопленных было, естественно, убыточным и обременяло народное хозяйство дополнительными затратами…Новых помещений и трат требовало размещение в лагерях военнопленных в связи с советско-финской войной 1939–1940 годов.

20 февраля 1940 года П.К. Сопруненко обратился к Л.П. Берии с предложением мер о «разгрузке» трех вышеупомянутых лагерей путем оформления дел для рассмотрении на Особом совещании при НКВД.

Тяжелобольных, а также достигших 60 лет из числа офицеров он предлагал распустить по домам, та же мера предлагалась в отношении офицеров запаса — жителей западных областей Белоруссии и Украины, агрономов, врачей, инженеров, техников, учителей, на которых «не было компрометирующих материалов».

Л.П. Берия вызвал с связи с предложением П.К. Сопруненко В.Н. Меркулова, который и дал 22 февраля директиву 641/6. В ней говорилось:

«…По распоряжению народного комиссара внутренних дел тов. Берия предлагаю всех содержащихся в Старобельском, Козельском и Осташковском лагерях НКВД бывших тюремщиков, разведчиков, провокаторов, осадников, судебных работников, помещиков, торговцев и крупных собственников перевести в тюрьмы, перечислив их за органами НКВД.

Все имеющиеся на них материалы передать в следственные части УНКВД для ведения следствия».

Всё правильно, но для этого были основания.

В докладе руководителя опергруппы НКВД Трофимова на имя Берии от 20 октября 1939 года подчеркивалось, что «подавляющее большинство военнопленных офицеров открыто резко враждебно настроено по адресу Германии и скрыто враждебно по отношению к СССР».

Через пять месяцев, 27 марта 1940 года, заместитель начальника отдела Главного экономического управления НКВД Безруков сообщил начальнику ГЭУ Б.З. Кобулову о тех же стойко сохранившихся в лагере настроениях:

«Настроение среди большинства военнопленных враждебное, хотя внешне они и держат себя спокойно. Агентура сигнализирует о том, что поляки считают, что «союзники победят, Германия будет поделена и Польша восстановлена»…

В Осташковском лагере было сильно пассивное сопротивление: агентура доносила, что военнопленные «уклоняются от бесед, ссылаясь на непонимание языка, уклоняются от работ, требуя выдачи фуфаек, высказывают недовольство качеством пищи и режимом содержания».

Эти настроения, оцениваемые как антисоветские, контрреволюционные, преобладали, несмотря на интенсивную политико-просветительную работу…

НКВД СССР получал указание рассмотреть дела о находившихся в лагерях 14 700 польских военнопленных и содержащихся в тюрьмах 11 000 поляков «без вызова арестованных и без предъявления обвинения, постановления об окончании следствия и обвинительного заключения» — на основании справок Управления по делам военнопленных НКВД СССР и справок из дел, предоставляемых НКВД УССР и НКВД БССР.

Рассмотрение дел и вынесение решений возлагалось постановлением на «тройку» в составе руководящих работников НКВД СССР — заместителей наркома В.Н. Меркулова и Б.З. Кобулова, а также начальника 1-го спецотдела Л.Ф. Баштакова.

Однако как рассмотрение дел, так и вынесение решений превращалось в чисто техническую ведомственную операцию, поскольку постановление предписывало «рассмотреть в особом порядке, с применением к ним высшей меры наказания — расстрела».

Это неправовое решение придавало минимальную видимость законности в глазах исполнителей расстрелов, поскольку об этом никто другой не должен был знать, так как акция проводилась в строжайшей тайне.

На основании постановления от 5 марта 1940 года Сопруненко сформировал в апреле-мае 1940 года из военнопленных команды по 90-260 человек, на которых оформлял списки-предписания с приказами начальникам лагерей отправлять их в УНКВД Смоленской, Калининской и Харьковской областей.

С 1 апреля по 19 мая 1940 года на основании составленных П.К. Сопруненко и его заместителем И.И. Хохловым списков из лагерей военнопленных железнодорожным транспортом под охраной конвоиров 236-го полка конвойных войск НКВД СССР во внутренние тюрьмы НКВД и на станцию Гнездово под Смоленском, в Катынский лес отправлялись команды военнопленных.

Расстрелы осуществлялись во внутренних тюрьмах УНКВД в специально оборудованных помещениях вечером и по ночам, поодиночке, в Катынском лесу — днем, партиями. Расстрелами и захоронениями поляков занимались сотрудники комендантской службы, тюремные надзиратели и водители УНКВД названных областей…

Согласно записке КГБ при СМ СССР за подписью председателя КГБ А.Н. Шелепина от 3 марта 1959 года всего было расстреляно 21 857 человек «лиц бывшей буржуазной Польши», в том числе в Катынском лесу (военнопленных из Козельского лагеря) — 4421 человек, из Старобельского лагеря — 3820 человек, из Осташковского лагеря 6311 человек.

7305 человек были расстреляны в «лагерях и тюрьмах Западной Украины и Западной Белоруссии.

Допрошенный в качестве свидетеля А.Н. Шелепин подтвердил подлинность записки и фактов, изложенных в ней. (??? Прямая ложь!!!)

П.К. Сопруненко, допрошенный в качестве свидетеля с применением видиозаписи, подтвердил, что он был лично ознакомлен с постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) о расстреле польских офицеров…(???)

Аналогичные показания дал бывший начальник УНКВД по Калининской области Д.С. Токарев. (???) Эти показания девяностолетние старики давали явно под принуждением и обещаниями дачи очередных благ — это костоломы хорошо умели делать.

Проведенными в 1991 году эксгумациями на территории дачных поселков УКГБ по Калининской (Тверской) области (Медное), Харьковской области (д. Пятихатки) и Смоленской области (Катынский лес) подтверждается, что там имеются массовые захоронения польских военнопленных, убитых выстрелом в затылок…Массовое умерщвление польских граждан держалось в строгой тайне…

Учитывая результаты работы советско-польской комиссии по истории отношений между двумя странами, Политбюро ЦК КПСС 31 марта 1989 года поручило Прокуратуре СССР, КГБ СССР, МВД СССР, МИДу СССР и ГАУ при СМ СССР провести тщательную проверку по факту массового расстрела польских военнопленных в районе Катыни и поиск сохранившихся материалов по этому вопросу.

Все перечисленные ведомства к маю 1989 года сообщили, что новых документов по катынскому делу не обнаружено.

Как и что искали советские пинкертоны, что «нашли» и что уничтожили, читатель уже знает и ещё увидит в дальнейшем повествовании.

И вот 14 апреля 1990 года советская сторона в сообщении ТАСС признала виновность Берии и его подручных в расстреле польских военнопленных весной 1940 года. Польской стороне был передан М.С. Горбачевым ряд документов, включая именные списки расстрелянных из Козельского и Осташковского лагерей и списочный состав Старобельского лагеря.

В сентябре 1990 года Главная военная прокуратура начала уголовное дело по факту расстрела польских военнопленных. Она провела серию неотложных мер: ознакомилась с рядом ранее недоступных архивных материалов, сняла показания с участников и свидетелей преступления, провела совместно с представителями польской Генпрокуратуры и Министерства юстиции эксгумации в местах захоронений расстрелянных польских военнопленных.