Главный свидетель - Фридрих Незнанский

Калинцев молча подмигнул Гордееву.

– Так вот вскрыл он одно дело, которое может иметь серьезные последствия. Для некоторых высоких товарищей. Я тебе папочку передам. Вместе с указанием истребовать это дело и изучить его. Не сам, нет, есть же у тебя помощники. А пока будете изучать, адвокат, – он кивнул на Юрия, – подсоберет для тебя недостающие улики. Ну и примем решение, да? Не хочу пока предвосхищать, но полагаю, ты составишь протест в Верховный суд, на имя Сидоренко. Туда-сюда, думаю, на все месяца вам хватит?

– Если позволите, я хотел бы сперва… – сказал Калинцев.

– Разумеется, Вадим Иваныч, о чем речь? А ты, Юрий Петрович, запиши себе телефончик, который назовет Вадим Иваныч, – для связи, и сам тоже не мешкай. Впрочем, чего это я советую своему принципиальному оппоненту?

Народ заулыбался.

– Ну а следствие по этому делу мы, скорее всего, попросим провести Александра Борисовича, да?

– Так и знал! – с ходу заканючил Турецкий. – Я, конечно, самое свободное от обязанностей лицо на Большой Дмитровке! У меня…

– Спокойно, – мягко улыбнулся Меркулов. – Куда ты торопишься, Александр Борисович? Ведь Вадим Иваныч еще своего слова не сказал. А вот когда ска-ажет… Как считаешь, Вадим Иваныч?

– Согласен, Константин Дмитриевич, – усмехнулся он и покачал головой.

– Отлично, значит, все свободны, а вы…

– Штирлиц, – мрачно подсказал Турецкий.

– Ага, а ты останься. Всем спасибо.

Калинцев и Гордеев вышли вместе.

– Насколько я понимало, Юрий Петрович, вы подали жалобу? – сказал Калинцев. – Может, поднимемся ко мне? Ненадолго. Просто введете немного в курс дела.

– С удовольствием. Само это дело находится в Московском городском, у Афанасьевой. Во время беседы с ней у меня создалось впечатление, что она и сама понимает: дело-то было, мягко говоря, не очень… Многое просто притянуто, как говорит Александр Борисович, за уши. Ну и… мне удалось собрать показания тех, кто вел расследование, свидетелей, самого осужденного. Вот от собственных стараний, – Юрий тронул пластырь на макушке, – пострадал даже. Но живой, как видите.

Калинцев посмотрел, сочувственно улыбнулся и сказал:

– А я и не понял сперва. Теперь же модно, знаете… Даже по телевизору без конца показывают. Шапочки-то эти. Тем более что и адвокатура у нас как-то ассоциируется…

– Нет, то на Святой земле, а в России я, по-моему, только один раз всего и видел, возле синагоги, той, старой еще, на Спасоглинищевском. В студенческие годы.

Калинцев с легкой иронией посмотрел на Гордеева и заметил:

– Давно…

– И все-таки… – возразил Юрий, поняв его намек на возраст.

Самым щекотливым для Гордеева среди всех показаний были, разумеется, признания Мансурова. Но вчера, обсуждая, кем, когда и каким образом были собраны эти документы, Турецкий предложил исключить их вообще из дела. Как не было. «Сподвижник» Мансурова Лукин и без того наговорил немало, и все по существу. Он жив, здоров и, хотя основательно напуган, от слов своих вряд ли откажется. Вот если начнет отрекаться, финтить, тогда можно будет подумать и о том, чем покрепче прижать его. А так ведь он не сказал ничего противоречащего показаниям следователя Мансурова, разве что постарался свалить на него вину за силовые действия в отношении свидетеля. Но это уж ему Бог судья.

Вот и Вячеслав Иванович тоже поддержал Турецкого. Не для того чтобы как-то отмазать ребят из «Глории», вины за ними он не видел ни при каких обстоятельствах, просто может возникнуть ненужная тягомотина, которая к главному делу и отношения-то не имеет, если не строить дурацких предположений, на что бывают большие мастера именно адвокаты. А что у тех же Носовых адвокаты будут и дорогие, и первоклассные, сомневаться не приходилось. Так зачем же давать им пищу для ненужных нападок на следственные органы?

Меркулов, конечно, морщился, но… не возражал. И за то спасибо.

Теперь Калинцев расспросил Юрия Петровича, не заглядывая, впрочем, в папку с материалами, словно хотел представить для начала просто общую картину, услышать мнение адвоката. Слушал, кивал, потом уже с поскучневшим выражением лица заметил, что, похоже, Александру Борисовичу все-таки придется побегать. Несмотря на то что дело выглядит рутинным.

На том они и расстались. Но все же Юрий Петрович уходил из Генеральной прокуратуры с хорошим чувством отчасти выполненного долга. Можно было сказать, что жалоба его принята к рассмотрению и дело наконец сдвинулось. Теперь уже никакими стараниями господина Носова-старшего лавину, покатившуюся с горы, не остановить. Разве что перестрелять всех участников и заинтересованных лиц. Но получится слишком много народу. Себе дороже может обойтись.

Следующим шагом должно было стать, по идее, открытие сезона охоты на самого матерого зверя – на Илью Андреевича Носова. В принципе, повторял про себя Гордеев, это прямое дело следователя. Но ведь Константин Дмитриевич дал определенный срок Калинцеву на изучение дела. Пусть себе изучает, готовит протест в президиум Верховного суда, все честь по чести. Но ведь и время зря терять не хочется. Зверь-то ведь очень опасный, он не станет ждать, пока выйдут загонщики, он теперь и сам постарается убрать ненужных ему свидетелей. Но кто из них нужный, а кто нет – неведомо. Значит, надо все-таки не ждать, а обкладывать по всем правилам настоящей охоты. Вот с этими мыслями Юрий Петрович и отправился в «Глорию» – держать большой совет.

Большой серый дом на углу Тихвинской улицы и Палихи подъездами выходил во двор. Проезжую часть улицы с трамвайной линией и двор соединяла глубокая и темная арка. Филипп Агеев не стал заезжать во двор, выбрал место между сугробами, наметенными санными горками на тротуары, и не без труда припарковался. А уж во двор они с неразлучным на операциях такого рода Самохиным вошли пешком, так оно меньше интереса к себе вызывает. Тем более что ничье постороннее внимание им и не требовалось, было даже противопоказано.

В своих признаниях Юлия Марковна долго и старательно избегала данного «географического пункта». Почему? Это другое дело, и не очень хотелось Филе заниматься сейчас расследованием причин утайки. Хотя предположить он все-таки мог бы.

Квартира в доме на Тихвинской, находившаяся на первом этаже и окна которой были забраны крепкими металлическими решетками, изображающими своим узором восходящее солнце с лучами веером решетки, могла показаться служебной, а не жилой. Такие обычно ставят на окнах подсобных помещений в магазинах, в учреждениях быта. Тем более – первый этаж. Возможно, когда-то так оно и было. Или, напротив, бывшее жилье готовили для вселения какой-нибудь незначительной фирмы, которая в конце концов так и не состоялась. Детали были теперь никому не интересны. Суть же, наоборот, интерес представляла. А состояла она в том, что помещение сие являлось практически никому не известной, за исключением узкого круга доверенных лиц, тайной квартирой Григория Ильича Носова. Бывал он здесь редко, гостей, естественно, не водил, а для каких целей использовал, Юлия Марковна – даже она! – толком не знала. Просто побывала однажды, ну так случилось…

Она, возможно, в какой-то момент даже пожалела, что проговорилась Филе об этом помещении, никто ж за язык ее не тянул. Просто, можно сказать, ляпнула в порыве откровенности, что ли. Это когда он, применив на практике все свои таланты покорения женской натуры и после отдыхая, как бы размышлял вслух, где могли бы находиться необходимые ему документы, похищенные младшим Носовым во время убийства Инны Осинцевой? Что это были за документы, он Юле не сказал, но вид сделал важный и значительный. И она поверила, что все дело именно в них. Вот тогда же и сболтнула. Но успела ухватить себя за язык. Однако у Фили такие номера не проходили. Раз-два – и пришлось ей сознаться до конца. А что, за наслаждение тоже надо платить!

Филя рассуждал логически. А информацию к размышлению помимо уже имеющейся собственной подбросил и Юра Гордеев – после бесед с Репиным. Факты говорили о том, что несостоявшиеся партнеры господина Носова-старшего покидали белый свет быстро и неуклонно, после чего их собственность легко переходила в руки Ильи Андреевича. Так было с Аваковым из Очакова, с Филимоновым из «Мануэля», с Донченко из «Станицы». Та же участь, по утверждению Андрея, еще до стремительного возвышения фирмы «Феникс», в конечном счете превратившейся в мощный концерн многопланового профиля, постигла и самого первого ее гендиректора – Сербинова, а несколько позже – и двоих его замов. Причем все трое последних умудрились уйти из жизни практически одинаково – они были отравлены. А следствие, как ни старалось, не смогло связать концы аналогичных преступлений. Или не хотело. И все оказалось списанным на несчастный случай. Трагическая такая, понимаешь ли, случайность.

Это примерно как если бы трое здоровых мужиков бежали друг за дружкой через трамвайные пути, каждый споткнулся бы на одном и том же месте, все попадали, поразбивали себе головы и тут же померли. Действительно, трудно представить, а ведь было же! Вот и судебные медики утверждали, что в организмах умерших были обнаружены следы солей таллия. Такая странная штука – сама как сахарный песок, и ни вкуса, ни запаха. И всякий раз врачи опаздывали, то есть появлялись тогда, когда было уже слишком поздно. Примерно как в случае с Инной Александровной Осинцевой. Один к одному…