Вашингтон, округ Колумбия - Гор Видал

— Нелегко? А как насчет того, чтобы порастрясти вашего юного друга? Этого волка-капиталиста в золотом руне, который прикидывается невинным ягненком. — Иниэс произнес это деланно-добродушным тоном, но Питер понял, что он сердится. Придется вновь налаживать с ним отношения.

Питер повернулся к Диане.

— Если хочешь, я возьмусь за мистера Кархарта. — Ему очень хотелось сделать что-нибудь для Дианы, потому что она была зла на Билли, и если б он мог теперь сослужить ей службу… Павана [36]будет продолжаться, и рано или поздно все руки сомкнутся. Она обрадовалась, и это было ему приятно.

На полпути к мистеру Кархарту его остановила Люси Шэттак. Подобно всем подругам Фредерики, она полагала, что знает его так же хорошо, как его мать.

— Питер! Взгляни на себя, ты весь раздулся!

Он втянул живот, шоколад в его руке стал таять. Люси познакомила его с морским офицером — то был знаменитый киноактер, приписанный к Пентагону. Актер оказался меньше его ростом и удивительно чопорным. Вашингтонские дамы были от него без ума. «Настоящий джентльмен», — говорили они изумленно.

— Онни за что не протянет еще один срок, — выразительно сказала Люси. «Он» — это, конечно, был президент, который преследовал их всех, как кошмар. Однако все восприняли четвертый срок его президентства гораздо легче, чем третий; они явно сообразили, что для них же лучше, если в нынешние кровавые времена этот злодей будет править ими. Что касается Питера, то ему стареющий Люцифер казался скучным имногословным, и всякий раз, как ему попадалась в газете фотография президента, он быстро переключался на какой-нибудь другой отдел, чтобы не видеть изможденного свирепого лица со странным темным пятном над левой бровью, словно техника репродукции каждый раз давала осечку, и капля типографской краски расплывалась на этом месте из года в год, из номера в номер.

Актер был с этим несогласен.

— Не то чтобы я был за Новый курс, — мягко сказал он тем самым голосом, что доставлял столько удовольствия миллионам людей, в том числе и Питеру, которому вдруг захотелось, чтобы все это было фильмом и каждому из них была отведена волнующая и уже разученная роль. — Но не далее как на прошлой неделе я был на обеде в Белом доме, и мне показалось, что он в отличной форме. А вот Дьюи был какой-то чудной. Должен признаться, он меня просто рассмешил, хотя я голосовал за него. — Мысль о том, что герой экрана голосует, почему-то вызвала у Питера отвращение; он жаждал, чтобы тот сказал своим знаменитым стальным голосом: «Без паники. Все остаются на своих местах. Мне нужны бриллианты». Затем со своей забавной полуулыбкой он должен сказать: «О'кей. Возьмешь на себя заднюю комнату, Пит». Но голос был обычный, не стальной, манеры — лишь слабое подобие его сценического «я», полуулыбка — не та. Тем не менее Люси была в восторге. Подобно большинству вашингтонских дам, она никогда не ходила в кино, зато знала все о звездах экрана. И хотя посмеиваться над ними было признаком хорошего тона, у тех, кто давал приемы, они были нарасхват: они украшали комнату.

Люси воздала высшую почесть герою экрана — рассказала ему важную сплетню. Похоже, что президент, умирая от неоперабельного рака, состоит в связи с норвежской наследной принцессой, она что-то слишком много времени проводит в Белом доме.

— Разумеется, миссис Рузвельт на это наплевать, зато Мисси Лехэнд просто помешалась от горя, что он абсолютно без ума от этой женщины. — Питер не без удивления отметил про себя, что даже циничная Люси разделяет широко распространенное среди женщин заблуждение, будто мужчины всегда от них «без ума», тогда как, по его собственным наблюдениям, мужчины вообще редко бывают «без ума» от кого-либо.

— В довершение всего он подарил ее стране истребитель подводных лодок! — Люси разразилась хохотом, и кончик ее носа заходил вверх и вниз. — Ну, чего еще можно от него ожидать? Другие дарят любовницам бриллиантовые браслеты, а он подарил своей истребитель подводных лодок!

Прямо перед собой, через комнату, Питер увидел Айрин Блок, с которой чрезвычайно радушно здоровалась хозяйка. Неужели на его глазах зарождается новый союз? — подивился он.

— У миссис Кархарт интереснейшие гости, — осторожно заметил актер.

— Всякой твари по паре, — несколько неосмотрительно заметила Люси, ибо перед ней стояла пара вышеназванных тварей. — Я хотела сказать, — поправилась она, — теперь у нее совсем не то, что было в добрые старые интеллигентные времена, когда меня сюда не пускали, а Генри Адаме читал здесь свои лекции. Это было еще до того, как умерла его бедняжка жена; онбыл трудный человек. Ну, а теперь Милисент довольствуется простым людом, вроде нас с вами.

Однако присутствующих никак нельзя было назвать «простым людом», притом их связывало между собой разве только сознание того, что комната, куда они ненадолго попали, была одним из последних мостов между Вашингтоном девятнадцатого века и столицей новоявленной империи, армии и флотилии которой расползлись по лику Земли от Борнео до Рейна.

Питер взглянул на портрет кряжистого президента, висевший над камином, и попытался угадать, что бы тот подумал о новоявленной Американской империи, столь не похожей на старую республику, веселым слугой которой он был. Перемены в стране, отразившиеся и на городе, свершились столь внезапно, что Питер вовсе не удивлялся тому, как мало людей их замечает. В один прекрасный день люди проснулись и обнаружили, что по божьему велению, а не по чьему-либо расчету родилась Американская империя, призванная управлять миром. Он вовсе нам не нужен, этот мир, ворчали заправилы из высших сфер, прибирая к рукам базы и торговые пути, но кто еще может обуздать наци и япошек? Кто еще может сохранить мир путем войны?

— Эта война — просто кошмар какой-то! — Похоже было, что Люси задумывалась над этим больше, чем над многим другим. — В конце прошлой недели я была у Милисент в Мэриленде. У нее там дом в очень красивом месте, — пояснила она актеру, и тот сказал: да, он знает. — Так вот, к ней приехала погостить на денек миссис Осборн, ну, знаете, которая всегда ратует за то, чтобы сохранить Джорджтаун таким, какой он есть. — Питер сказал: да, он знает. — Она хотела, чтобы Милисент стала членом какого-то там комитета, и мы все подробно обсуждали, а день был такой теплый… Воскресенье, совсем как весной… Ну, мы сидели на воздухе, внизу, возле этого ужасного пруда, в нем еще столько тины, что иначе, как трясиной, его не назовешь. Так вот, зазвонил телефон, Милисент сняла трубку и сказала, что просят миссис Осборн. Она не проговорила и двух минут, как вдруг попятилась от телефона, зацепилась за удлинительный шнур и полетелавверх тормашками прямо в пруд. Хорошо еще, Милисент здорова как бык, и она вытащила миссис Осборн на берег. Так вот, стоит она, бедняжка, перед нами — сухой нитки на ней нет, зубы лязгают от ужаса, вся облеплена листьями — и говорит нам, что ее сын Скотти, этот славный парень…

Рука, сжимавшая шоколад, оледенела. «Мертв», — пронеслось в голове у Питера за мгновение до того, как Люси Шэттак сказала:

— … убит на острове Сайпан, пуля попала прямо в голову. Он служил в морской пехоте.

Люси все говорила и говорила, но Питер больше не слушал. Он закрыл глаза, пытаясь вызвать в памяти образ Скотти, но получил лишь черно-белый негатив; он попробовал снова, и его мысленному взору предстало смутное подобие Скотти на роликовых коньках — ему четырнадцать лет, на нем плисовые бриджи; они сделал еще усилие и получил цветное изображение. Им тогда было по тринадцати. Они забрались в ванную в Лавровом доме. Питер был еще совсем не искушен в делах секса, и Скотти вызвался дать ему наглядный урок.

Занимаясь своим делом, Скотти рассказывал, как прошлым летом совратил девушку семнадцати лет. Это была великая победа. Тогда Питер ему не поверил (впоследствии он убедился, что Скотти никогда не врал). Но был его рассказ правдой или выдумкой, Питер позавидовал Скотти, потому что в тот день, на полу в ванной, он был уверен, что никогда ничего такого не сумеет. Мужская сила приходила к нему только во сне.

— Ничего не выйдет, — сказал он наконец, но Скотти лишь ухмыльнулся; черные волосы упали ему на лоб. Внезапно Питер почувствовал, как в нем нарастает какое-то странное, неизведанное ранее ощущение, и захотел вырваться. — Довольно, — сказал он. Но Скотти не отпускал его. Затем, с таким ощущением, будто он разрывается на части, Питер почувствовал, что жизнь уходит от него. — Господи Иисусе! — Он отбросил руку Скотти. Тот громко захохотал. Словно метеор, притянутый планетой, Питер падал, теряя равновесие, и, когда ему совсем уже стало нечем дышать, умер, чтобы возродиться вновь несколько минут спустя, когда Скотти оттолкнул его от себя.