#Меня зовут Лис - Ли Виксен

Мальчик сидел и держал в руках камни, которыми он стирал в порошок корни зум-зум, приправы, придающей пище пряный аромат. Ким уставился на камни странным и совершенно не детским взглядом.

Камни. Что же было такого особенного в камнях? Тихий голос внутри меня произнес: «А чего такого особенного в треске рвущейся ткани?». В груди что-то сжалось, и я почувствовала боль и холод. В это же мгновение я вспомнила, при каких обстоятельствах погибли родители Кима. Но впервые я задумалась: как же выжил мальчик без единой царапины или шрама? Он молча взирал на мир и сурово хмурил брови, словно настоящие шрамы остались глубоко внутри.

День был полон утомительных переходов, и я не заметила, как задремала у костра. На душе было тревожно, поэтому и привидевшийся мне сон был тяжелым, но ясным и четким: покрытые кровью с ног до головы мужчина и женщина ока сидели, привалившись друг к другу и сцепив руки в смертельном объятии. Вокруг них рассыпана груда тяжелых булыжников, мокрых от крови. А пара сидит в багряной луже, руками и телами закрывая единственную свою ценность. В небольшом просвете между локтем женщины и склоненной головой мужчины виден блеск. Это отсвечивает маленький голубой глаз. Крошечные пальчики выбираются через просвет и трогают локоть женщины, еще теплый, но уже совсем не живой. Раздается хриплый шепот: «Мама. Мама. Мама». Это слово звучит похоже во многих языках. Родители так и сидят, скрывая свое дитя, даже когда опускается ночь, а во тьме все слабее звучит детский шепот: «Мама… мама… ма…»

Я проснулась в холодном поту. Костер давно догорел, и все мои спутники уже улеглись спать. Возможно, сон не был правдой, а лишь игрой моего чересчур взбудораженного воображения… Но заснуть снова я не смогла, в ушах продолжал раздаваться треск невидимой ткани. Да и от сна про родителей Кима мне было паршиво. Я подошла к спящему мальчику и присела рядом.

– Ты не представляешь, как мы похожи, – прошептала я. – Но я взрослее, и на мою участь пришлось меньше горя, поэтому я должна быть мудрее. Прости меня.

Тыльной стороной руки я вытерла глаза, которые слезились, видимо, от попавшей в них степной пыли. Я нежно погладила малыша по голове. А он неожиданно во сне перевернулся и уткнулся мне в бок, ручкой схватившись за край моей рубашки. Мне было страшно его будить, и я легла рядом. Спокойное дыхание Кима незаметно вытеснило стон ткани из моей головы, и я заснула. С утра мы оба притворились, что ничего не произошло. Это же такое ребячество – спать в обнимку, а мы оба чувствовали себя очень взрослыми. Поэтому мы занялись серьезными делами: соревновались, кто быстрее съест завтрак, кто проворнее вскарабкается на холм, кто шире улыбнется Атосу. И Ким весь день выигрывал.

Первое сравнение, пришедшее мне в голову – это походный котелок, в котором бурлит невероятное месиво. И конина с бараниной, и слиток серебра, и замасленная старая тряпка, и пара массивных сережек. Все это варилось, издавало звуки, булькало. Пахло отвратительно, выглядело еще хуже. Но именно такое впечатление на меня произвел токан.

По сравнению с упорядоченным строем палаток в легионе, их четким разделением по цветам и назначению, этот палаточный городок являл собой хаос. Вокруг теснились самые разные палатки: высокие из тростника, какие строят в Симме, тарассийские – плоские из натянутой кожи животных, шатры Королевства, но расшитые невероятными цветами и украшенные блестящими металлическими пластинами.

Сказать, что в токане бурлила жизнь, значит не сказать ничего. Смуглокожие люди всех возрастов и телосложений двигались в разных направлениях, но странным образом стекались в единый поток. При этом ругались и ссорились, смеялись и плакали, торговались и плясали. Незнакомый язык перемешивался с наречием Королевства и в соединении рождал что-то новое. Вокруг бегали абсолютно голые детишки, играющие с большими черными лохматыми псами. Кошки прыгали с палатки на палатку. Между жилищами сновали курицы и даже свиньи, словно не принадлежащие никому и всем одновременно.

Всего было слишком много: жизни, звуков, людей. Токан накатил на меня волной и захлестнул так, что я чуть не задохнулась. То его не было совсем, и вот, стоило нам преодолеть небольшой холм, вокруг был только он. Я испуганно попятилась и спряталась за Атоса, чего не делала раньше никогда. Он только потрепал мои волосы, вглядываясь в развернувшуюся картину.

А вот Извель вела и чувствовала себя совсем иначе. Глаза ее заблестели, она опустилась на колени перед обомлевшим Кимом и взволнованно заговорила:

– Смотри, мой дорогой. Смотри и впитывай в сэбя дух нашэго народа. Это твой дом – эти люди, всэ они тэбе братья и сестры. Здэсь тэбя никто нэ обидит, и всэгда каждый из них станэт на твою защиту. Это токан, Ким – это наш дом.

Мальчишка испуганно взглянул на Атоса, словно ища у него подтверждения словам своей спутницы. Крайниец заметил взгляд и кивнул малышу с легкой улыбкой. И словно маленькая рыбка, Ким нырнул в стаю своих земляков, таких же потерянных, как и он. Для него токан всегда был домом, просто он никогда об этом не знал.

Мы сидели в так называемом гостевом доме. Здесь останавливались те ока, которые путешествовали налегке, без палатки. И чтобы попасть сюда, Извель пришлось пообщаться с двумя крупными ока, которые мало походили на предсказателей, больше – на головорезов. Они гортанно и сердито говорили с Извель, то и дело тыкая в Атоса, который и сам был на взводе. Вероятно, нашей проводнице все-таки удалось уговорить родичей и доказать, что мы – гости токана, после чего нас впустили в палатку. Однако мой учитель все время был настороже, и его правая рука время от времени принималась массировать плечо, поближе к рукоятке меча – как бы невзначай.

Так как Ким нырнул в толпу и пропал, в полотняной засаленной палатке с высоким потолком сидели лишь мы втроем. Как выяснилось, Атос нервничал вовсе не из-за того, что нас не хотели пускать в палатку. Стоило нам присесть, как мой друг заговорил:

– Он совсем малыш, Извель. С ним что угодно может произойти.

– Нэ здэсь. – Ока покачала головой и начала доставать из походной сумки книги и прятать их под полотняный пол палатки. – Здэсь его никто нэ обидит. Ты живешь в большом мире, Волк, там много опасностэй, но ваши люди забыли, что такое братство. Когда вас мало – то каждый на счету. Поэтому в токане цэнят людей, а болээ всэго дэтей. Это будущээ нашего народа.

– Будущее вашего народа в учении, – покачал головой Атос, наблюдая за быстрыми движениями рук Извель. Книги одна за другой исчезали под слоями ткани. – Значит, правда, что у вас наказывают за хранение книг?

– И жэстоко. Но такова воля людей. Мы потэряли дом имэнно из-за тяги к знаниям – безмэрной и ничэм не ограничэнной. Тэперь эти знания пугают мой народ. Мы все боимся нового лиха…

Ока слабо улыбнулась. Пока мы шли по токану, она здоровалась с родичами на родном языке. Она и внешне была одной из них: та же одежда, тот же цвет кожи и волос. Но сердцем я понимала, что Извель была совершенно другой – она была очень мудра, это просто исходило от нее, словно сияние. Я решилась вклиниться в разговор:

– Если ваш народ уже не одно поколение презирает книги, почему же ты читаешь?

– Нэ могу нэ читать. Моя слабость, мой скрытый грэх.

– Важнее не то, почему ты читаешь. А почему ты не убеждаешь поступать так же своих людей! – Атос снова начинал заводиться. Он встал и начал мерить шагами небольшую палатку, задевая макушкой полотняный потолок. – Меня это бесит. Ты словно считаешь себя выше их. Умная и смелая, бросаешь в грязи и нищете свою «семью». Не стараешься сделать ее лучше. Ока гонимы, потому что они бродяги и шарлатаны, но ведь они даже и не пытаются спорить. В этом все дело!

Извель уставилась на последнюю книгу, которую держала в своих ладонях, а затем почти шепотом произнесла:

– Но развэ это дало право людям Королевства, начитанным и умным, убить родитэлей Кима?

Из Атоса словно весь воздух выпустили, а лицо приобрело растерянное выражение:

– Это не самый честный довод в нашем споре.

Извель же развернулась ко мне:

– Ягн’еночек нэ понимает нас, Волк. Она плохо знаэт историю мест, откуда мы родом.

– Я раньше не особо увлекалась историей, тем более столь давней и столь далекой. Расскажи из-за чего погибла твоя страна?

– Заокраина нэ всегда была бэсплодными землями, по которым гуляют только призраки. Нэсколько столэтий назад она была срэдоточием наук и магии. Там были унивэрситеты, училища и школы, в которых изучали самые странные дисциплины. Воздух в столицэ моэй страны искрил от волшебства и осэдал на лицах путешэственников мэрцающей пылью.

Люди всэгда стрэмятся к знанию, Ягн’еночек. И это даже хорошо. Плохо то, что эти стрэмления ничем нэ ограничэны. Люди эгоистично ищут то, что им знать нэ слэдует: вскрывают мрачные тайны мироздания и навлэкают на сэбя бэду.