Искатель. 1965. Выпуск №5 - А. Пушкарь

— Благодарю. Я курю их только в «Савое».

— Ты курил сигары в «Савое»? — удивилась его жена.

— Пришлось. Метрдотель шепнул мне на ухо, что трубка у них запрещена.

Пардон специально организовал этот обед, чтобы поговорить о деле Лагранжа, именно потому все старались не касаться этой темы. Говорили обо всем, кроме того, о чем все присутствующие думали.

— Много работы на Кэ-дез-Орфевр?

— Сплошная рутина. А у вас много сейчас больных в районе?

— Нет, тоже ничего особенного.

Потом немного поговорили о болезнях. Так что было уже около десяти часов вечера, когда Пардон решился спросить:

— Вы его видели?

— Да. Вы тоже у него были?

— Да. Два раза.

Женщины тактично делали вид, что они не слушают.

— У него была очная ставка с сыном?

— Да.

— Он ничего не сказал?

Мегрэ отрицательно покачал головой.

— Все та же песня?

Франсуа Лагранж держался избранной им линии, он съежился, как напуганное животное. Как только к нему подходили, он прижимался к стене, закрывая лицо руками, как бы защищаясь от ударов: «Не бейте меня… Не бейте…»

— А что думает Жури?

На этот раз задал вопрос Мегрэ.

— Жури большой ученый, отличный психиатр. Но это человек, которого всегда мучает боязнь ответственности.

— Так что?..

— Если Франсуа Лагранж продержится в этом состоянии второй месяц…

Пардон пристально смотрел на Мегрэ. Вопрос, который он давно уже хотел задать, и был истинной причиной этого обеда, но доктор не спрашивал, а только смотрел на комиссара.

— Что касается меня, — пробормотал комиссар, — то это уже не мое дело. Я сдал отчет. Старший следователь Рато, со своей стороны, прислушается к мнению экспертов.

Почему у Пардона был такой благодарный вид? Это стесняло Мегрэ. Он даже рассердился на доктора за такую нескромность. Это дело действительно больше не касалось комиссара. Конечно, он бы мог…

— Мне сейчас надо гоняться за другими кошками, я имею в виду некую Жанну Дебюль, — сказал Мегрэ, вставая. — Она вчера вернулась в Париж, и я надеюсь, что меньше чем через два месяца она будет сидеть у меня в кабинете на допросе.

— Можно подумать, что она тебе лично что-то сделала, — заметила мадам Мегрэ, хотя делала вид, что не слушает.

На этом разговор закончился. Четверть часа спустя на темной улице мадам Мегрэ взяла мужа под руку.

— Странно, — сказал он. — Почему в Лондоне почти такие же фонари, а свет другой?..

И он начал рассказывать ей о Стрэнде, Чаринг-Кроссе, Трафальгар-сквере.

— А я думала, что у тебя там не было времени даже поесть.

— Я выходил на несколько минут вечером после обеда.

— Один?

— Нет. С ним.

Она не спросила, о ком он говорит. Когда они подходили к бульвару Ришар-Ленуар, он вспомнил о лондонском баре, где он перед сном выпил кружку пива. И сразу почувствовал жажду.

— Ты ничего не имеешь против, если я…

— Конечно, нет! Иди пей. Я подожду.

Это было маленькое бистро, и она боялась, что будет его стеснять. Когда он вышел из бистро, вытирая губы, она снова взяла его под руку.

— Прекрасная ночь…

— Да…

Почему вид кошки, которая при их приближении скрылась в подвал, заставил его нахмуриться?

Кухонный будильник на письменном столе показывал семь.

— Эмма, положите еще одно яйцо в кастрюльку.

Министр вышел из спальни. Он был стар, тщедушен и неопрятен. Секретарша вынула яйцо из ящика стола.

— И соль, не забудьте соль, — сказал министр и объяснил на плохом английском: — Тогда скорлупа не лопнет. Садитесь, мой друг. Чувствуйте себя как дома. Эмма, вы можете идти.

Рзвен сел, глядя на грудь министру. Он думал: «Я ей дам три минуты, чтобы она отошла подальше». Он продолжал смотреть на грудь министра: «Сюда я выстрелю». Он опустил воротник пальто и с горькой яростью увидел, как старик отвернулся oт его заячьей губы…

— Погляди, — сказала она, — снег идет.

Когда они переезжали мост, несколько больших хлопьев проплыли за окном, падая, как клочки бумаги, в темную Темзу.

— Я счастлив, пока мы вместе, — сказал он.

— Мы завтра увидимся, Джимми, — она всегда колебалась, прежде чем назвать его по имени. Это было глупое имя для человека такого роста и веса.

— Ужасно, если бы сейчас была война, — произнесла она.

— Войны не будет.

— Прошлая началась с убийства…

— Энн, — спросил он, — мы поженимся после рождества, правда?

— У нас нету ни пенни, — ответила она. — Ты же знаешь.

— Я получу повышение.

— Ты опоздаешь на дежурство.

— Черт с ним. Ты меня не любишь.

— Ни гроша, дорогой, — засмеялась она и пошла по улице к дому № 54, молясь о том, чтобы достать денег… Навстречу шел человек. Ему было холодно и неуютно в черном пальто. У него была заячья губа. «Бедняга», — подумала ока и забыла о нем…

Ю. ЦУРКОВ

ЛАБИРИНТ

Руднев увидел яркую вспышку. Ни грохота взрыва, ни громадного холодно-синего вихря пламени, ни своего падения в колодец он уже не помнил. Упал он на пологий откос свеженасыпанной земли и покатился. Это смягчило удар.

Сознание вернулось не сразу. Сначала боль в левой руке и ноге. Особенно в ноге. Затем голова прояснилась.

— Где я? Что случилось?..

Светящаяся груда породы напомнила о вспышке, о подземелье.

— Я нес баллон резака… после ремонта… Цел ли корабль?

Руднев рывком сел.

— Сколько я пролежал?

Часы стояли. Руднев осмотрел скафандр. Цел. Проверил приборы. Все в порядке. Включил вызов корабля — ответа нет. Контрольная лампочка не светится. Осмотрел еще раз — так и есть, трещина в нижней части блока. Что же сохранилось? Фонарь горит, но трубки от термосов с пищей не подаются.

И тут он окончательно пришел в себя.

Корабля-то рядом нет! И как его найти, когда связь прервана, локатор бездействует? Он не может обнаружить корабль, но ведь они-то могут помочь ему, Рудневу. Конечно, Егор и Андрей ищут его. А он? Будет ждать? Нет! Он найдет «Прометей»!

Все тело ныло и болело. Особенно левая нога, немного выше голеностопного сустава. Руднев еще раз внимательно осмотрел скафандр. Ага, вот! В том месте, где болела нога, обнаружил свежезатянувшуюся пробоину. Это высокоэластичная самозатягивающаяся пластмасса закрыла рану. Ученые и инженеры долго бились над ее получением, и Борис уже четвертый, кому она спасла жизнь. Отверстие в скафандре было небольшое. Очевидно, ушиб с ожогом. Размышляя так, Борис старательно помассировал ногу, затем попытался встать. Ходить можно!