Жестокие слова - Луиз Пенни

Клара подалась вперед.

— Посмотрите на их лица. — Она заглянула в глаза Гамаша. — Они так прекрасны.

Он кивнул. Так оно и было. И не только их черты. Их радость, их жизненная сила — вот что делало их прекрасными.

— Позвольте? — Питер протянул руку, и Гамаш кивнул.

Питер взял одну из скульптур, перевернул ее.

— Тут что-то написано, но я не могу разобрать. Подпись?

— Что-то вроде того, — сказал Гамаш. — Мы пока не знаем, в чем смысл этих букв.

Питер принялся разглядывать две работы — корабль и толпу на берегу.

— Это вырезал убитый?

— Мы думаем, да.

Хотя с учетом всего того, что было найдено в хижине, Гамаш не удивился бы, узнав, что это работа Микеланджело. Разница состояла в том, что все другие сокровища находились на виду, но эти убитый решил спрятать. Значит, они чем-то отличались от других.

Он смотрел на них: сначала у Клары, а потом у Питера улыбка сошла с лица и появилось почти несчастное выражение. Клара дернулась на своем стуле. Супругам Морроу понадобилось меньше времени, чем полицейским, чтобы понять: что-то тут не так. И неудивительно. Супруги Морроу были художниками и, предположительно, лучше воспринимали те чувства, которые вложил в свои скульптуры резчик.

Скульптуры излучали радость, свет. Но под этим скрывалось что-то еще. Какое-то скрытое значение, темная тональность.

— Что такое? — спросил Гамаш.

— В них есть что-то отталкивающее, — сказала Клара. — Что-то порочное.

— Не можете сказать что?

Питер и Клара некоторое время разглядывали резные скульптурки, потом посмотрели друг на друга.

— Извините, — сказал Питер, — искусство иногда воздействует на подсознательное восприятие, и сам художник даже, возможно, не имел в виду ничего такого. Может, чуть измененные пропорции. Цвет. Это и производит шокирующее впечатление.

— Но вот что я вам могу сказать, — раздался голос Клары. — Это выдающиеся произведения искусства.

— Как вы это поняли? — спросил Гамаш.

— Они будят сильные эмоции. Таково свойство великого искусства.

Клара снова посмотрела на скульптуры. Не слишком ли много радости? Может, в этом все дело? Может быть, именно избыточные красота, радость и надежда вызывают беспокойство?

Она подумала и решила — нет. Она надеялась, что нет. В этих работах было что-то еще.

— Да, кстати, — вспомнил Питер. — У тебя через несколько минут встреча с Дени Фортеном.

— О черт, черт, черт, — встрепенулась Клара, вскакивая со стула.

— Я вас не задерживаю. — Гамаш снова завернул деревянные скульптурки в полотенца.

— У меня возникла одна мысль, — сказала Клара, догнав Гамаша у двери. — Месье Фортен, возможно, разбирается в таких скульптурах лучше нас. Откровенно говоря, разбираться в этом хуже нас очень трудно. Могу я показать ему одну из них?

— Хорошая мысль, — обрадовался Гамаш. — Очень хорошая мысль. И где вы с ним встречаетесь?

— В бистро через пять минут.

Гамаш вытащил из сумки один из свертков и протянул Кларе.

— Отлично, — сказала она, пока они вдвоем направлялись от дома к дороге. — Я ему скажу, что это я вырезала.

— Стоит ли?

Клара вспомнила расцветающее чувство страха у нее в груди, когда она смотрела на скульптуры.

— Не стоит, — согласилась она.

Глава двадцать вторая

Гамаш прибыл в оперативный штаб и обнаружил там суперинтенданта Терезу Брюнель. Она сидела за столом для совещаний, а вокруг нее лежали фотографии. Когда он вошел, она с улыбкой поднялась.

— Старший инспектор. — Она сделала шаг ему навстречу, протянула руку. — Агент Лакост так удобно меня здесь устроила, что я подумываю, не переехать ли сюда.

Тереза Брюнель приближалась к пенсионному возрасту, хотя никто в Квебекской полиции даже не намекнул бы ей об этом. Не из опасения обидеть очаровательную женщину и не из вежливости. Она в большей степени, чем кто-либо из них, была незаменима.

Она появилась в отделе кадров полиции двумя десятилетиями ранее. Молодой полицейский, дежуривший в этот момент, принял ее появление за шутку. Перед ним была утонченная женщина лет сорока пяти, одетая в платье от Шанель и желающая заполнить заявление о приеме на работу. Он дал ей бланк, думая, что она, скорее всего, воплощает в жизнь угрозу разочаровавшему ее сыну или дочери, и с растущим недоумением смотрел, как она села, скрестив ноги и распространяя слабый запах дорогого парфюма, и принялась собственноручно заполнять бланк.

Прежде Тереза Брюнель работала главой отдела закупок во всемирно известном Музее изящных искусств в Монреале, но в глубине души она всегда мечтала разгадывать тайны. Тайны всякого рода. И когда ее дети поступили в колледж, она прямиком отправилась в Квебекскую полицию и подала заявление. Разгадка какой тайны может быть благороднее, чем разгадка тайны преступления? Пройдя курс обучения в полицейском колледже у старшего инспектора Армана Гамаша, она открыла для себя еще одну тайну и страсть. Человеческий разум.

Теперь она имела звание выше, чем у ее наставника, и возглавляла отдел имущественных преступлений. И в свои шестьдесят пять, как и прежде, была полна энергии.

Гамаш тепло пожал ей руку:

— Суперинтендант Брюнель.

Тереза Брюнель и ее муж Жером часто бывали на обеде в доме Гамашей, а Гамаши, в свою очередь, нередко заглядывали к Брюнелям в их квартиру на рю Лорье. Но на службе они были «старший инспектор» и «суперинтендант».

После этого Гамаш подошел к агенту Лакост, которая тоже встала с его появлением.

— Что-нибудь уже есть?

Она отрицательно покачала головой:

— Но я им только что звонила, и лабораторные результаты будут готовы в любую минуту.

— Bon. Merci. — Он кивнул агенту Лакост, и она вернулась к своему компьютеру. Затем он снова обратился к суперинтенданту Брюнель: — Мы ждем экспертизу по отпечаткам пальцев. Я очень признателен вам за то, что смогли так быстро приехать.

— C’est un plaisir.[60] И потом, это так увлекательно. — Она повела его назад к столу для совещаний и, подавшись ближе, прошептала: — Voyons, Арман, неужели это все правда?

Она показала на фотографии, разбросанные по столу.

— Правда, — прошептал он в ответ. — И нам может понадобиться еще и помощь Жерома.

Жером Брюнель, ныне доктор на пенсии, давно разделял страсть жены к разгадыванию тайн, но если она склонялась к разрешению загадок человеческого разума, то его влекла тайнопись. Из своего удобного кабинета, где царил вечный кавардак, он, сидя в монреальской квартире, обслуживал дипломатов и службы безопасности. Иногда расшифровывал, иногда зашифровывал.

Он был общительным и образованным человеком.

Гамаш достал резную скульптуру из сумки, развернул ее и положил на стол. И снова радостные пассажиры поплыли по столу для совещаний.

— Очень мило, — сказала Брюнель, надев очки и приглядываясь. — Нет, в самом деле, — пробормотала она себе под нос, внимательно разглядывая резьбу, но не прикасаясь к ней. — Удивительная работа. Художник, кто бы он ни был, знает дерево, чувствует его. И разбирается в искусстве.

Она сделала шаг назад, разглядывая скульптуру. Гамаш ждал, и, вполне предсказуемо, она вскоре перестала улыбаться и даже подалась еще дальше.

Он уже в третий раз видел сегодня утром подобную реакцию. Скульптура, казалось, брала за самое сердце, затрагивала какие-то глубинные чувства, свойственные многим людям. Она затрагивала саму человеческую природу. А потом, как дантист, вторгалась вглубь. И тогда радость превращалась в страх.

Еще несколько секунд — и ее лицо посветлело, на нем появилась обычная профессиональная маска. На место человека вернулся полицейский. Брюнель склонилась над скульптурой, обошла вокруг стола, не прикасаясь к работе. Наконец, рассмотрев ее со всех сторон, она взяла скульптуру в руки и, как и все остальные, перевернула ее.

— НЭШЬШ, — прочла она. — Прописные буквы. Вырезаны по дереву. Без краски. — Она говорила как коронер, который делает вскрытие и надиктовывает увиденное. — Тяжелое, крепкое дерево. Вишня? — Она присмотрелась, даже принюхалась. — Нет, текстура иная. Кедр? Нет, цвет не похож, если только… — Она поднесла скульптуру к окну, к солнечному свету, потом опустила и улыбнулась, глядя поверх очков. — Кедр. Красное дерево. Из Британской Колумбии. Почти наверняка. Хороший выбор. Кедр практически вечен, в особенности красный. К тому же он очень твердый. Но резать по нему на удивление легко. Индейцы хайда на западном побережье много столетий изготавливали из этого дерева тотемные шесты.

— И они стоят до сих пор.

— Стояли бы и до сих пор, если бы большинство из них не было уничтожено в конце тысяча восьмисотых годов правительством или церковью. Но прекрасный шест можно увидеть в Музее цивилизации в Оттаве.