Краткая история Англии - Саймон Дженкинс

К тому времени промышленная революция шагнула далеко за пределы центров текстильного производства, процветавших в XVIII в. Теперь ей нужен был доступ к углю, железной руде и энергии быстрых рек хребтов Котсуолдса и Пеннинских гор. Ключевое значение приобретал транспорт. В 1830-х гг. в сфере грузовых перевозок роль железных дорог начала преобладать над внутренними каналами, и комплексная база промышленного производства распространилась на центральные графства Англии и север. В 1840-х гг. «железнодорожная лихорадка» охватила всю страну. Были проложены тысячи миль железнодорожного полотна, и по всей этой территории после окончания строительства рабочие пополняли ряды заводских и фабричных работников. Теперь от Бирмингема до Лондона можно было добраться всего лишь за одно утро. Значительная часть страны вскоре ежедневно обеспечивалась товарами и почтой. В то время как условия жизни нового рабочего класса оставались ужасными, сельское население, в основном освободившееся от кабальной зависимости от земли, жило в относительном благополучии.

Значение этой экономической и социальной революции нашло отражение в главном лозунге Пиля – фритрейдерстве. Для развития промышленности требовались рынки сбыта за границей, а также импорт дешевого сырья и дешевая еда для рабочей силы. Пиль начал борьбу с тарифами – врагами импорта и экспорта. В этом грандиозном деле к нему присоединились два фабриканта-радикала Ричард Кобден и Джон Брайт, которые основали Лигу против «хлебных законов» с целью снизить цены на продовольствие. Чтобы поддержать эту кампанию, с 1843 г. начал выходить журнал Economist. Кобдена можно было назвать кем угодно, только не представителем партии тори. Он был пацифистом и ярым врагом аристократии. В вопросах свободной торговли городской радикализм нашел немало точек соприкосновения с капитализмом. Только некоторые чартисты выражали протест против фритрейдерства, утверждая, что он приведет к еще большему обнищанию бедняков.

В 1845 г. снабжение продовольствием и цены на него достигли кризисного уровня в связи с неурожаем картофеля в Ирландии и возвращением кошмара, который, как казалось большинству, ушел с Британских островов и название которому было «голод». Именно голод заставил народ бежать с Британских островов. К концу десятилетия в Америку эмигрировали уже более миллиона ирландцев. Они подвергали себя смертельной опасности, набиваясь в «плавучие гробы», где свирепствовали болезни и голод. На некоторых из этих кораблей продовольствия было так мало, что к концу каждого плавания они теряли треть своих пассажиров, тела которых выбрасывались за борт на съедение акулам. Единственно правильное решение заключалось в немедленном снижении цены на хлеб, а для этого необходимо было отменить пошлину на ввозимую пшеницу. В 1846 г. при поддержке вигов и радикалов Пиль добился отмены «хлебных законов», принятых в 1815 г. Хотя и не сразу, но впервые за 30 лет средняя цена на хлеб упала почти в два раза.

Отмена «хлебных законов» моментально отразилась на партии тори и ее политике в отношении сельского хозяйства. Политика Пиля, вероятно, была экономически оправданна, он умело и расчетливо налаживал связь между тори и новыми деловыми кругами, новой буржуазией. Но консервативные традиционалисты внутри партии кипели негодованием. Политик подвергся резкой критике со стороны молодого партийного бунтаря Бенджамина Дизраэли, который охарактеризовал его действия как «преднамеренное уничтожение великой партии собственным лидером». Летом 1846 г. партия тори раскололась на противников и сторонников отмены «хлебных законов». Разочарованный Пиль подал в отставку. К власти вернулись виги во главе с лордом Джоном Расселом, и их власть продлилась целых двадцать лет.

Середина XIX в. прошла для страны под знаком постоянных прогрессивных перемен в торговле, культуре, религии и архитектуре, совсем как в спокойный период столетие назад, когда премьер-министром был Уолпол. В то время как в 1848 г., ставшем годом европейских революций, были свергнуты монархи во Франции, Австрии, Италии и Польше, в Англии не наблюдалось ничего подобного. Самым серьезным политическим выступлением был многолюдный, но вполне мирный чартистский митинг на пустыре Кеннингтон-коммон, участники которого передали скромную петицию, отправленную на трех кебах в парламент, который ее в итоге отверг. В то же самое время в другом конце Лондона, в Британском музее, Карл Маркс в полной безопасности писал «Манифест коммунистической партии», а палата общин рассматривала закон об общественном здравоохранении.

Королева и ее супруг тем временем наслаждались супружеским счастьем, живя то в Виндзоре, то в Балморале, то в своей любимой приморской резиденции на острове Уайт Осборн-хаус. Контраст между этой монаршей четой и беспутными Ганноверами был разительным. Рядом с Осборн-хаусом Альберт построил шале, небольшой сельский домик в швейцарском стиле, где детей – совсем как в обычных семьях – обучали вести домашнее хозяйство и заниматься садоводством. Швейцарские шале заполонили Британию. Разрастались пригороды Лондона: по всей длине улиц рядами выстраивались отделанные изящной лепниной дома. В них барышники со всей империи запанибрата принимали гостей – аристократов и интеллектуалов из Европы, которые бежали от беспорядков на континенте. В 1851 г. в Гайд-парке прошла Великая выставка промышленных работ всех народов, организованная принцем Альбертом. Она позиционировала Великобританию не как сельскую идиллию, а как мощную промышленную и торговую державу. Эта новая Великобритания нашла отражение и в литературе. Так, романист Энтони Троллоп описывал черствость политиков-плутократов, но делал это с позиций сторонника религиозной и политической реформы.

Совсем по-другому относился к переменам Чарльз Диккенс, который во главу угла ставил нужды тех, кого реформа не затронула. Он выступал на общественных собраниях, жертвовал свои гонорары на приюты для бездомных. Философ и политический деятель Джон Стюарт Милль в 1859 г. указал на смещение грани между государственным контролем и индивидуальной свободой в своем эссе «О свободе» (On Liberty), в котором он предостерегал против «тирании большинства» и подчеркивал необходимость активного участия в демократическом процессе: «Человек может вредить другим не только своими действиями, но также и своим бездействием»[44]. Даже Англиканская церковь пробудилась после георгианской спячки благодаря евангелистскому движению, зародившемуся в Оксфорде и Кембридже. В результате впервые после XV столетия в стране началось массовое строительство храмов. Новые каменные шпили, выполненные в строгом готическом стиле, теперь возвышались над рядами загородных домов в классическом стиле. Но в конце десятилетия вызов религиозным догмам и их проповедникам бросил Чарльз Дарвин в книге «О происхождении видов» (On the Origin of Species, 1859). То, как он применил научный поиск в естествознании, было сопоставимо с процессами механизации, охватившими промышленность. Бурная полемика возникает даже в искусстве. Так, архитектор Огастес Пьюджин и теоретик искусства Джон Рескин выступили против уродства новой Англии, призывая вернуться к ценностям и мастерству Средневековья. На волне творческой полемики Великобритания стремительно преображалась.

Хотя на тот момент премьер-министром был Рассел, политика страны находилась в руках знаменитого Генри Темпла, лорда Пальмерстона, который был министром иностранных дел на протяжении 1830-х, а затем с 1846 по 1851 г. В течение этого времени он держал в руках всю власть в Министерстве иностранных дел, лишь изредка совещаясь со своими коллегами. В 1848 г. Пальмерстон, которого на протяжении долгого времени считали основателем «либерального интервенционизма», произнес в палате общин грандиозную пятичасовую речь. В ней говорилось, что «подлинной политикой Англии… является защита справедливости и правого дела, следование этому курсу с умеренностью и благоразумием… не превращаясь во всемирного Дон-Кихота, но используя свой вес и материальную поддержку там, где, по ее мнению, совершена несправедливость». В 1850 г. он направил эскадру блокировать Афины в защиту британского подданного, родившегося на Гибралтаре, Давида Пачифико, имуществу которого был нанесен ущерб. Нападение было оправдано тем, что «бдительное око и твердая рука Англии» должны постоянно защищать ее граждан так же, как во времена Древнего Рима. И в то же время Пальмерстон, оберегая Великобританию от европейских конфликтов, поддерживал революции на континенте и был сторонником так называемой «дипломатии канонерок». Как и Чатем, он уделял особое внимание укреплению военно-морского флота и безопасности империи. Патриотизм Пальмерстона был таким, что, когда однажды один француз отвесил ему комплимент, сказав, что если бы он не был французом, то хотел бы стать англичанином, Пальмерстон ответил: «Если бы я не был англичанином, то хотел бы им быть».