Надгробие Дэнни Фишеру - Гарольд Роббинс

Я вкратце рассказал ему о моей последней неудачной операции, о том, как я добыл сигареты и как неожиданно потерял их. Когда я закончил и поднял глаза на Филдса, я понял, что заинтересовал его.

— А как ты теперь собираешься их вернуть?

— Отнять их у Сэма, — уверенно сказал я и многозначительно добавил: — А возможно, и не только их…

— Каким образом?

— Тем самым, который ты мне подсказал. Помнишь наш разговор, когда мы возвращались от Ломбарди?

Макси медленно кивнул, не спуская с меня напряженного взгляда.

— С ним может что-нибудь случиться? — вкрадчиво спросил он.

— Ну, это уже тебе лучше знать.

— Нет, Дэнни! — вдруг воскликнула Ронни.

Я изумленно взглянул на нее.

— Ты не сделаешь этого! — с отчаянием сказала она. — Сэм — единственный человек, который…

— Молчать! — свирепо рявкнул Филдс.

Она нервно повернулась к нему, сразу сникла и умоляюще произнесла:

— Макси, ты должен рассказать ему…

За моей спиной раздался резкий шорох, и рядом с Ронни выросла фигура Спита.

— Уведи отсюда девку, — приказал ему Филдс.

Спит с готовностью схватил Ронни за руку, но она вырвалась и выбежала из кабинета, закрыв лицо руками.

Макси указал Спиту на стул, на котором только что сидела Ронни, и вновь пристально посмотрел на меня.

— А чем ты можешь гарантировать то, что я получу обещанные сто тысяч?

— Разреши мне позвонить, и сам убедишься, что они существуют.

Макси кивнул на телефон и, когда я набрал номер, снял трубку параллельного аппарата.

— Джо? — узнал я голос старшего суперинтенданта складов Сэма.

— Да. Кто это?

— Дэнни Фишер. Сэм поручил мне проверить, дошел ли груз. Большой грузовик, доверху набитый сигаретами.

— Все нормально, Дэнни. Мы как раз его начали разгружать.

— О'кей, Джо. Шеф будет доволен.

Я положил трубку, а вслед за мной — Филдс.

— Ну что, убедился?

— И вся партия будет моей?

— Ты меня слышал…

— Прекрасно, — поднялся Филдс, радостно потирая руки. — Я займусь этим лично… К утру все будет кончено.

— Не верь ему, босс, этот парень — яд! — неожиданно подал голос Спит.

— Что с тобой, Спит? — обратился я к нему. — Наложил в штаны?

— Я не верю тебе и никогда не поверю. Ты — порченый!

— Захлопни пасть, Спит! — заорал Филдс. — Ты слышал, я лично займусь этим! — И уже спокойно мне: — По рукам, Дэнни. Только запомни, на этот раз тебе не удастся уйти в сторону. Малейшее отступление от договора, и ты покойник.

Я невольно поежился и встал из кресла.

— Что ж, Макси Филдс, я оплачу твой счет…

Когда я подъехал на такси к дому, было без пяти минут шесть. Машина давно ушла, а я все стоял у знакомых ворот и смотрел в глаза-окна своего дома. Наконец-то он был моим, но я себя чувствовал старым, усталым и опустошенным.

Неожиданно ко мне пришло понимание, что, где бы мне ни приходилось жить, я никогда не считал эти места своими. Они ничего не значили для меня и были лишь недолгими остановками на моем пути домой. То, что я только что сделал, отравляло радость возвращения, но моя больная совесть услужливо подсказывала оправдания.

Слишком много мне пришлось пережить на этом пути. Я уже не был тем желторотым юнцом, который много лет назад ушел из этого дома, который смотрел на мир широко открытыми глазами. Жизнь, сулившая мне одни лишь радости, жестоко обманула меня. За это приходилось яростно бороться, и я изнемог в этой борьбе. И вот в конце этого долгого пути я не обрел ни друзей, ни мира в душе, ни настоящего счастья. Вся моя жизнь была бесконечной борьбой, в которой действовал только один закон: убей или погибни сам! Чтобы победить, надо было остудить свое сердце и закрыть от людей душу. Человек рождается одиноким, живет одиноким, умирает одиноким…

Тяжело вздохнув, я взялся за массивную дверную ручку в виде львиной головы, но дверь вдруг распахнулась сама, и тихий голос произнес:

— Входи, сын.

Голос был до боли родной. Это был голос отчего дома.

— Здравствуй, отец.

Я взял протянутую мне руку, и мы вошли в наш дом бок о бок, как много лет назад. Никто не произнес ни слова, да слова сейчас и не были нужны. Посреди столовой мы взглянули друг другу в глаза. Отец плакал. Я впервые видел, чтобы он плакал.

— Наконец мы вернулись домой, Дэнни! — воскликнул он. — Если ты простишь старику его ошибки, то мы больше никогда не растеряем того, что однажды обрели в этих стенах.

Я улыбнулся, на душе у меня стало легко и спокойно. В этот миг озаренья я умом осознал то, что давно чувствовал сердцем. Голос дома был голосом отца. И когда я признавался дому в своей любви, то, в сущности, я говорил о своей любви к отцу. И сколько бы я за него ни заплатил, этот дом никогда не мог стать моим, если бы его однажды не подарил мне отец.

— Это был самый прекрасный подарок в жизни, папа.

Он ласково провел рукой по моей щеке. Только сейчас он заметил, в каком я виде.

— Боже мой, что с тобой случилось, Дэнни?!

Его возглас вернул меня к действительности.

— Да так… Небольшая авария. Где Нелли?

Отец продолжал озабоченно смотреть на мое разбитое лицо.

— Мать отвела ее наверх и заставила лечь в постель. Она вся извелась, ожидая тебя.

Наверху хлопнула дверь. Я поднял голову, на лестнице стояла Нелли. Увидев меня, она побледнела и вскрикнула.

Гулким эхом пронесся ее крик по дому, я побежал к ней по лестнице. Она сделала шаг мне навстречу и вдруг стала медленно оседать.

Я спешил, чтобы подхватить ее, но все-таки не успел, и она скатилась на полпролета, прежде чем я смог остановить это жуткое безмолвное падение.

— Нелли, любимая, — шептал я, покрывая ее безжизненное лицо поцелуями.

Очнувшись, она слабо прошептала:

— Дэнни, я так волновалась за тебя…

В смятении я обернулся к отцу:

— На углу через дорогу живет врач. Позови его. Быстро!

Я прижал к себе Нелли. Почему прозрение наступает так поздно? Во всем виноват только я! Нелли была права. Кругом права. Если бы я послушался ее, то этого всего не случилось бы. Она была для меня всем: и другом, и матерью, и любимой женщиной. Если с ней произойдет непоправимое, то мой мир рухнет окончательно. «Боже, спаси ее! Не дай ей умереть, Боже!» — исступленно молился я, качая ее, как ребенка.

Я нервно мерил шагами приемную небольшой частной клиники. Казалось, я уже здесь несколько дней, а не часов. Засунув очередную сигарету в рот, я попытался зажечь спичку, но руки дрожали, пальцы не слушались. Когда я сломал третью спичку, Зеп поднес огонь к моей сигарете. Я с благодарностью взглянул на него. Что бы я делал в тот день без верного Зепа?

— Спасибо, Зеп, — пробормотал я и обессиленно опустился на стул рядом с отцом. — Что-то давно нет врача.

Зеп попытался успокоить меня:

— Все будет нормально, Дэнни. Вот увидишь, она выкарабкается. Доктор сказал, что у нее есть шанс. Я знаю свою сестру. Она выносливая. Все будет хорошо.

Шанс! Как я допустил, чтобы у нее остался всего лишь один шанс?! Почему мы порой так невнимательны к самым близким людям, ради которых живем?

Положение Нелли было очень серьезно. В результате падения ребенок сместился, открылось внутреннее кровотечение. Так сказал доктор. Сейчас шла операция — резали ее нежную плоть. Я знал, как это больно, когда в тебя входит нож! Операция длилась уже два часа. В отчаянье я глядел на мать Нелли, которая сидела у окна напротив, нервно комкая в руке платочек. Моя мама как могла утешала ее. И хотя теща не сказала мне ни слова, я чувствовал, что она во всем винит меня. Пожалуй, она была права. Но еще больше был виноват Сэм. Он поплатится за это тоже.

В коридоре раздался дробный стук каблуков, в приемную влетела Мими.

— Дэнни, ради бога, скажи, что случилось? — с порога спросила она.

Я ей не ответил. Я смотрел на Сэма, который неловко переминался с ноги на ногу позади нее.

— А ты что здесь делаешь? — со сдержанной яростью спросил я.

— Позвонил отец и сообщил, что с Нелли произошло несчастье. Мими была слишком расстроена, поэтому за руль пришлось сесть мне.

Я медленно поднялся и пошел было к нему, но между нами стояла ничего не подозревающая Мими.

— Ну теперь ты доволен? — с дрожью в голосе спросил я его, глядя поверх головы сестры. — Ты этого хотел?

Сэм виновато отвел глаза.

— Нет, Дэнни. Я этого не хотел.

В этот момент в приемную вышел доктор. Я сразу же забыл о Сэме.

— Как она, док? — схватил я его за рукав халата.

Он устало посмотрел на меня и мягко убрал мою руку.

— Она отдыхает, мистер Фишер, — спокойно произнес он. — Самое страшное позади. Она поправится. Такой женой можно гордиться.

«Господи! Хоть однажды ты услышал мою молитву!»

— Я могу ее видеть?

— Нет, пока нельзя… Мистер Фишер, можно попытаться спасти вашего сына. Только нужна особая группа крови, очень редкая. В нашем банке, к сожалению, такой нет.