Серебряные слезы - Татьяна Тронина

– Я знаю: что-то случилось, у тебя все на лице написано... Опять тебе в голову пришла какая-нибудь ужасная, глупая мысль... Помнишь, как в тот раз? Только, милый мой, ты опять ошибся. – Она прижала спиной распахивающуюся дверь и произнесла негромко, твердо, точно клятву: – Я люблю тебя. Только тебя.

«Жалеет! – с отчаянием подумал Андрей. – Ясно же, как божий день, – не любит, а жалеет».

– Поговорим завтра... – скомканно бросил он.

На следующий день они встретились в кондитерской, что на Рождественском бульваре. Заказали по чашке горячего шоколада и сели в углу, где было меньше народа. Дуся выглядела измученной и невыспавшейся – наверняка всю ночь думала о нем, об Андрее. Вокруг ее чудесных глаз лежали легкие тени, но это не портило ее. Ее вообще ничего не могло испортить!

– Терпеть не могу май... – вздохнула она. – В мае как будто все маются... Да что случилось? Не молчи!

– Ничего не случилось, – сказал Андрей, а сам все смотрел и смотрел на ее прекрасное лицо и не мог насмотреться...

– Нет, ты скажи! – настаивала Дуся. – Я тебя сто лет знаю, по лицу могу читать...

– Ладно, я скажу. Я все равно должен это сказать. Дуся... мы должны расстаться. Мы должны разорвать нашу помолвку...

– Вот тебе раз! – ахнула она и чуть не уронила чашку с недопитым шоколадом. – Ты это серьезно?

– Более чем. Я сейчас объясню все тебе...

– Ты полюбил другую? – замогильным голосом спросила Дуся. Андрей не мог не улыбнуться – она иногда переигрывала. – Что ты молчишь? Танька, да? Ну конечно, это Танька!

Он покачал головой.

– Не она... – прошептала Дуся и рукой провела по его лицу. – Зачем же ты меня обманываешь – нет у тебя никого. Ты меня любишь...

– Нет у меня никого, – подтвердил он. – Дело в другом – я тебя недостоин. «В одну телегу впрячь не можно...»

Дуся не поняла.

– Ты отказываешься от меня? – с обидой произнесла она. – Вот так, просто?

– Не так и не просто. В конце концов, должен же я когда-нибудь поумнеть... Дуся, ты достойна большего!

– Ты меня замучил... – надув губы, сказала она капризно. – Чем ты вечно недоволен?

– Вот именно – я тебя мучаю. Что я такое? Я никто. Я точно про себя знаю: я родился только для того, чтобы любить тебя. А ты могла бы быть подругой героя, великого путешественника, первооткрывателя, талантливого политика... Да что я говорю. Ты сама по себе личность и будешь не хуже этой Сары Бернар или как там ее...

Глаза у Дуси заблестели от нахлынувших слез.

«Надо проявить твердость, – мелькнуло в голове у Андрея. – Если я сейчас заберу свои слова обратно, все пойдет по-старому... Но рано или поздно опять настанет день, когда мы будем говорить об этом! Лучше сейчас!»

– Словом, мы должны отказаться от своих обещаний. Будем как брат и сестра, будем друзьями, отбросим безумные надежды на совместное будущее...

– Ты ведь любишь меня? – шепотом спросила Дуся.

– Люблю. И именно поэтому... Дуся, ты же приносишь себя в жертву! В жертву мне.

– А что в том плохого? – вдруг нахмурилась она.

– Я не могу быть счастлив, если ты несчастлива рядом со мной. А ты не можешь быть со мной счастлива, потому что отношения, построенные на одной жалости...

Он говорил долго и бессвязно. Дуся отвечала ему – тоже бессвязно и многословно. В конце концов, они запутались в словах и обещаниях и замолчали.

– Андрюша, ты же умрешь без меня? – скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла после долгой паузы Дуся.

– Умру.

– Вот! А я умру, если ты умрешь без меня...

Андрей вдруг засмеялся. И засмеялась Дуся...

– Ладно, мы умрем вместе! – басом торжественно произнесла она, и эта фраза прозвучала примирением.

На лето они опять были вынуждены разлучиться и встретились только в октябре. Андрей по-прежнему писал ей письма. Все на той же непозволительно дорогой, роскошной бумаге красного цвета выводил слова любви и страсти.

– Вы у нас самый почетный покупатель, – уважительно говорил ему приказчик из магазина канцелярских принадлежностей. – Хозяин велел вам скидку сделать – пять процентов-с...

– Это меня не спасет! – мрачно пошутил Андрей. – Даже если половину скостите...

Дуся относилась к нему трепетно, словно к больному, боясь обидеть случайным словом. Андрей сказал Дусе, чтобы она не так пеклась о нем («что я, инвалид, что ли?»), но это произвело обратный эффект.

Со всеми прочими она вела себя ровно и спокойно, была весела и охотно смеялась, но стоило ей увидеть Андрея, как выражение лица у нее становилось тревожным и озабоченным. Совсем не этого ему хотелось, и про себя он теперь точно знал, что Дусе счастья не составит.

Легче всего ей было с Карасевым. Он, старинный друг семьи, изображал из себя кого-то вроде доброго дядюшки, и постепенно их отношения с Дусей все больше принимали шутливо-доверительный оттенок. Она даже начинала улыбаться заранее шаловливой улыбкой, стоило ей издалека заметить Ивана Самсоновича.

– Он такой душка, – однажды удивленно призналась она Андрею. – Странно только, что другие этого не замечают... Давеча опять предложил рисовать меня.

– А ты?

– А ты? – переадресовала вопрос Дуся. – Ты не будешь опять ревновать?

– Не буду, – сказал он, старательно скрывая ревность и отчаяние и улыбаясь холодной, мертвой улыбкой, думая про себя: «Мы притворяемся. Мы оба притворяемся друг перед другом!» – Если тебе надобно заручиться моим согласием – так вот, изволь.

– Фу, что за официоз... – тут же надулась она. – Ты как будто назло... А я, между прочим, еще ничего не обещала Карасеву. Он в каком-то новом образе меня видит, правда, я не поняла, в каком... Я, может, сама еще не захочу.

Она уже играла небольшие роли в театре, и у нее были поклонники. В ней странным образом сочетались жертвенность и любовь к жизни, и двойственность эта начала разрывать ее душу...

Но и эту, новую Дусю, Андрей любил не меньше. Двойственность мешала и ему, в нем спорили разум и чувства. Разум говорил, что Дуся рано или поздно ускользнет от него, утечет сквозь пальцы, как песок, а сердце говорило: надейся, она будет твоей, она обещала...

Однажды они собрались вместе в синематограф.