Жасмин - Алекс Белл

Я надела перчатки, чтобы скрыть руки, и подняла воротник пальто, чтобы практически полностью скрыть лицо. Если бы на улице было тепло, мой вид наверняка вызвал бы подозрения, но зимой большинство людей было одето точно так же, как я.

Я купила билет у довольно угрюмого на вид мужчины, сидящего за столом, и пошла вниз по нескончаемой лестнице. Чем глубже я спускалась, тем сильнее менялся воздух — он становился старше, холоднее, неподвижнее. Наконец я добралась до подножия и очутилась в ярко освещенном помещении с фотографиями на стенах и информационным табло для туристов.

Ну да, разумно было сначала почитать что к чему, прежде чем слепо бросаться в омут с головой. Поэтому я осталась и прочла всю информацию, что там имелась. Там, конечно же, было то, что я и так знала: основные исторические сведения, который я почерпнула из путеводителя. Но еще я узнала, что подземная сеть лабиринтов находилась так глубоко под землей, что её пришлось укрепить, дабы она оставалась безопасной для посещений.

Я покинула это помещение и вышла в слабо освещенный коридор. Он был узким, длинным и казался бесконечным. Под ногами хрустел гравий, а стены по обе стороны были влажными. Я думала, что будет душно, но воздух оказался прохладным и чуть сырым.

Ни единого признака костей. Да и живых-то людей не наблюдалось, кстати. Если бы коридор не был единственным выходом из той комнаты, я бы подумала, что куда-то не туда иду.

Тишина немного угнетала, и подземный полумрак не внушал оптимизма. Я напряженно вглядывалась во тьму, мне все казалось, что там что-то шевелится. Время от времени мне попадались ворота в стене, через которые я видела маленькие кельи, большинство из которых были завалены обрушившейся породой. Я подняла взгляд на низкий потолок и постаралась не думать о том, что будет, если он рухнет.

Наверное, я пересекла половину Парижа, прежде чем добралась до входа в склеп. И там я, к своему облегчению, впервые столкнулась с другими людьми. А тот факт, что они не видели в катакомбах ничего, кроме странной и жутковатой достопримечательности, помог мне немного расслабиться. Я старалась не думать, во что превратится это место, когда я останусь торчать тут одна на ночь, а все туристы уйдут веселиться в рестораны и бары. Я снова ощутила прилив гнева на Лиама за то, что он меня оставил, и мне пришлось самой проходить через все это. Но гнев был лучше и продуктивнее скорби. Так что, в каком-то смысле, я почувствовала себя увереннее.

Освещение здесь улучшилось, и мне хорошо был виден вход в склеп, по обе стороны которого стояли два каменных столба. Поверх них лежала перекладина, а на ней я прочла следующее: «Arrête! C’est ici l’empire de la mort» — «Остановись, ибо дальше царство смерти».

Даже оставаясь снаружи, я могла разглядеть сплошную стену костей, сложенную от пола до потолка. Я вошла внутрь с другими туристами.

Воздух пах пылью, сыростью и столетиями. Меня ошеломило количество костей. Зал за залом были полны ими. Хоть дорожка и была довольно широкой, чтобы по ней можно было спокойно пройти, но стоило лишь мне раскинуть руки, как мои пальцы легко коснулись бы костей. Больше всего меня поразила организация этого места. Я прочла, что когда они только-только были сюда привезены в 1810 году, то черепа и длинные кости аккуратно сложили, а остальное свалили как попало за ними. Но после кто-то решил, что так не годится, и нужно кости рассортировать. Черепа были поставлены вместе, часто  аккуратными рядами, а иногда и в форме креста или даже чего-то, напоминающего по виду бочку.

Я проходила мимо сотен и сотен черепов, понимая, что тысячи их, миллионы, скрыты от моих глаз во тьме за первыми рядами. У большинства из них отсутствовала нижняя челюсть, некоторые потеряли целостность, когда их перевезли сюда, другие разрушились от времени. Их было так много, что у меня просто не укладывалось в голове, что когда-то это были люди, такие же, как я. Они ходили, говорили, дышали, и теперь их останки валялись здесь, перемешанные с костями других людей.

Каждый раз, когда я покидала один зал и переходила в другой, мне казалось, что я уже увидела все кости, но нет, и там лежала очередная груда костей, освещенная зеленым светом. С каждым шагом у меня на душе становилось все тоскливее и тоскливее. Как же я найду здесь лебединую песню? Катакомбы тянулись на многие километры. Проще было найти иголку в стоге сена.

Наконец они закончились, осталось только несколько колоколообразных впадин, демонстрирующих эрозию, от которой часто страдают карьеры известняка. Я задержалась в них, потому что в здешнем пространстве я не страдала так сильно клаустрофобией, ко всему прочему, рядом стояла лестница, ведущая наверх, а это означало, что был больший приток свежего воздуха.

Я прислонилась к холодному камню и посмотрела на карту в брошюре, которую мне выдали на входе в катакомбы. Мне сразу бросилось в глаза, что вход находился на значительном расстоянии от выхода, поэтому не стоило переживать о том, что персонал вспомнит обо мне и кинется искать.

Я сняла бейсболку, тряхнула волосами и, сунув головной убор в сумку, сверилась с часами. Без четверти пять — всего пятнадцать минут до закрытия. Я повернулась лицом к лестнице, которая вела на выход, и ощутила дуновение свежего воздуха. Это был мой последний шанс одуматься. Но как бы не соблазняла меня идея бежать отсюда без оглядки, выбора у меня не было, придется остаться. Спустя всего час, в катакомбах стало более темно и промозгло. Я чувствовала себя загнанной в ловушку, при мысли о том, что придется провести здесь еще семнадцать часов. Я даже немного запаниковала.

Но вскоре отбросила свои клаустрофобские настроения, спешно схватила рюкзак и зашагала обратно в сеть туннелей. Я чувствовала слабость и прекрасно осознавала, что стоит мне только остановиться, как я брошусь бегом обратно к той спасительной лестнице и полечу наверх, перепрыгивая через ступеньку, не оглядываясь.

Оказалось, что было совсем не сложно остаться незамеченной до закрытия. Я просто проскользнула за первые же попавшиеся ворота. Они оказались ржавыми и незапертыми. У меня вообще сложилось впечатление, что они тут были скорее для вида. Я попала в маленькую пустую комнатушку, вернее, в углубление в скале. Удостоверившись, что меня не было видно из дверного проема, я уселась у стены и стала ждать.

Через какое-то время спустились охранники с фонариками и провели осмотр. Не думаю, что у них хоть раз возникали какие-то проблемы в этом плане. Но мне казалось, что они уже вечность бродят и все никак не уйдут, мне даже взбрела в голову ужасная мысль, что им известно о моем присутствии. В конце концов, я же купила билет, прошла через турникет. Должны же они отслеживать, сколько человек вошло, а сколько вышло.

Хотя, с другой стороны, это не так-то просто, учитывая мам с маленькими детьми, которым билеты можно не покупать.

В общем, не знаю, были ли охранники бдительнее, чем обычно, потому что у них не сходилось число посетителей на входе и выходе, или они всегда так долго проверяли катакомбы. А может, это только мне показалось, что долго, из-за страха, что меня обнаружат, скорчившуюся здесь, в темноте. Мне было очень страшно, потому что вдобавок ко всему, я не смогла бы придумать разумного объяснения своему поступку, если бы меня нашли, и я не говорю по-французски.

Неожиданно луч фонаря прошел рядом с моей ногой, и у меня сердце чуть не выпрыгнуло из груди, стоило лишь подумать, что один из охранников может открыть ворота и заглянуть внутрь.

Но нет, он пошел дальше и вскоре все фонарики погасли, а катакомбы погрузились во тьму и безмолвие, которые заставили меня осознать, что мне еще никогда не доводилось оказываться в подобной ситуации.

Я даже прикусила кулак, чтобы не расплакаться. В этой кромешной тьме не видно было ничего, даже того, что находилось у меня перед самым носом. Для себя я решила, что выжду полчаса, прежде чем включить свой фонарик, чтобы наверняка быть уверенной в том, что персонал ушел, и я здесь осталась одна. Но не так-то легко следить за временем, когда не можешь свериться с часами. Я сидела и напряженно вслушивалась, но единственный звук, который уловили мои уши — капанье воды где-то справа от меня.

Минуты тянулись мучительно. Я очень старалась не думать о том, где нахожусь, не зацикливаться, что вокруг меня лежат кости шести миллионов человек, и что до утра мне отсюда не выйти, даже если захочется. Но передумывать было уже слишком поздно.

Спустя какое-то время, я решила, что прошло уже как минимум полчаса, а значит, можно доставать фонарик. Я включила его и, жмурясь от света, обвела лучом комнату, чтобы убедиться, что все было так, как и должно. Затем я взяла одну из своих многочисленных свечей, зажгла её и поставила на пол. Я не хотела всю ночь пользоваться фонариком. Даже с полным зарядом его света хватало на несколько минут, а потом снова приходилось заряжать. Да и мне хотелось его приберечь, на всякий случай. Я выключила фонарик и взглянула на часы. Те показывали десять минут шестого. А ведь мне показалось, что прошло не менее получаса.