Последнее дело Гвенди - Стивен Кинг

собственным миром для личного пользования, – говорит Гвенди. – Один из самых успешных в мире бизнесменов! И вы действительно верите в этот… я даже не знаю… гипноз.

Уинстон улыбается странной заговорщической улыбкой.

– А вы сами верите?

Да, она верит. Она верит в другие миры, потому что ей трудно поверить, что пульт управления мог появиться из нашего мира. Прежде чем Гвенди успевает ответить – сказать ложь, которая наверняка прозвучит не особенно убедительно, – раздается резкий писк.

– Ага! – говорит Гарет. – Теперь у замка новый код, и можно открывать сейф. Давайте-ка мы…

Он не успевает договорить. У обоих звякают телефоны. Двойной короткий звоночек, означающий, что пришло сообщение от кого-то из экипажа на станции, а не из нижнего предела. Оба достают телефоны. Гвенди – из нагрудного кармана комбинезона, Уинстон – из заднего кармана брюк. Гвенди думает с горькой иронией: Мы как собаки Павлова. На карту поставлена судьба мира, но как только звенит звонок, мы исходим слюной. Или, как в данном случае, читаем входящее сообщение.

Они получили одинаковые сообщения от Сэма Дринкуотера: Идете на завтрак?

– Напишите ему ответ, – говорит Уинстон. – Что у нас важный разговор… нет, важные переговоры… о будущем космической программы, так что пусть завтракают без нас.

Гвенди чуть было не посылает мистера миллиардера и бизнесмена Гарета Уинстона в одно интересное место… но все-таки не посылает.

С этим надо кончать, прямо сейчас.

Мысль звучит в голове голосом мистера Фарриса. То ли он дал ей подсказку, то ли Гвенди додумалась самостоятельно. Впрочем, без разницы. Так или иначе, это правда.

Она придвигается ближе к Уинстону (бр-р), чтобы он смог прочитать сообщение, которое она собирается отправить. Все, как он и велел, но с одним добавлением: Важные переговоры, не беспокоить до 11:00.

– Отлично. Сейчас я открою сейф. Прямо не терпится посмотреть, что же так нужно Бобби. Ты, дорогуша, сидишь на месте, как пай-девочка Гвенди. – Он демонстрирует зеленый тюбик. – Если, конечно, не хочешь узнать, каково умирать, когда все внутри тает и плавится.

Он хочет встать, но Гвенди хватает его за руку и усаживает обратно. В невесомости это легко.

– Помогите мне разобраться. Я хочу понять. Один гипнотический транс, и вы сразу на все согласились? Мне что-то не верится. Вы не такой глупый. На самом деле вы вовсе не глупый.

Уинстон наверняка понимает, что она пытается тянуть время, но ему льстит ее комплимент. Гвенди смотрит на него широко распахнутыми глазами, своим фирменным взглядом «расскажите мне все». Этот нехитрый прием обычно срабатывал на заседаниях комитетов сената (по крайней мере, с мужчинами) – и срабатывает сейчас.

– Я неоднократно бывал в Бытии, – говорит Уинстон. – Так я называю свой мир. Хорошо, правда?

– Очень, – говорит Гвенди, распахнув глаза еще шире.

– Он вполне настоящий. Бобби… он говорит, что я все равно не сумею произнести его настоящее имя… так вот, Бобби меня научил, как туда попадать. При желании я могу уйти прямо сейчас. Я не могу оставаться там долго, пока мне доступны лишь краткие гостевые визиты, но как только я отдам ему – и его начальству – этот ваш пульт, я уйду в Бытие навсегда. – Он улыбается глупой улыбкой, заставляющей Гвенди усомниться в его здравомыслии. – Это будет прекрасно.

– Галлюцинация, – говорит Гвенди. – Наверняка. Кажется, этот Бобби продал вам Бруклинский мост. – Она качает головой. – Мне все равно трудно поверить, что вы на это купились.

Уинстон снисходительно улыбается и, запустив руку во внутренний карман рубашки, вынимает кулон на серебряной цепочке. Огромный бриллиант в золотой оправе.

– Из моего рудника, – говорит он. – Есть и другие, у меня дома на Багамах. Некоторые даже крупнее. Этот на сорок карат. Я сдавал на оценку алмаз такого же размера, чтобы убедиться, что он настоящий, и понять, сколько он стоит. Швейцарского ювелира-оценщика чуть не хватил удар. Он предложил мне за камень сто девяносто тысяч долларов, то есть реально он стоит в два-три раза больше. – Он убирает кулон в карман. – Бытие очень даже реально, и там я молод и полон сил. Женщины… – Он облизывает пухлые губы.

– Кража трусов больше не актуальна, как я понимаю, – говорит Гвенди.

Он сердито глядит на нее, а потом вдруг смеется.

– Ну что ж, получил по заслугам. Даже не знаю, зачем рассказал. Но да, кража трусов больше не актуальна.

Он отворачивается от Гвенди, и у нее мелькает мысль, что, пока он отвлекся, можно стукнуть его по башке чем-то тяжелым. Но все надежно закреплено, да и в невесомости вряд ли получится стукнуть достаточно сильно, чтобы человек отрубился с первого удара.

Повернувшись обратно к Гвенди, Уинстон улыбается грустной улыбкой, которая кажется почти искренней… или казалась бы искренней, если бы он не грозился ее убить и не собирался украсть пульт управления, который ей было доверено охранять и в конечном итоге уничтожить.

– Когда Бобби впервые привел меня в этот мир, мне вспомнилась одна фраза с семинара по древней истории в университете. Я не хотел брать этот курс, пропускал почти все занятия, даже нанял одного умника, чтобы тот написал за меня курсовую работу, но эта фраза застряла у меня в памяти. Из какого-то древнего грека… наверное, грека… по имени Плутарх. Или, может, он римлянин.

– Грек, – говорит Гвенди. – Хотя стал римлянином.

Уинстон, кажется, злится, что его перебили.

– Какая разница? Этот Плутарх что-то писал о каком-то завоевателе Александре. И вроде как Александр сказал… я не помню дословно, но…

Гвенди снова перебивает. Ей нравится перебивать Уинстона, и, собственно, почему бы и нет? Он сам не только мешает ее заданию, но и грозится ее убить.

– «Когда Александр увидел широту своих владений, он разрыдался, ибо уже не осталось больше миров для завоевания».

Однако Уинстон не злится. Он улыбается так широко, что вся нижняя половина его лица почти исчезает, утонув в жировых складках, и у Гвенди снова мелькает мысль, что Гарет Уинстон сошел с ума. Перспектива заполучить себе целый мир, где можно править безраздельно и вечно, снесла ему крышу. Наверняка тут любой бы не выдержал.

– Да! Точно! И я был как тот Александр, сенатор Питерсон! У меня не осталось больше миров для завоевания! Я достиг своего предела! Что ждало меня в будущем? Только старость? Я бы старел и беспомощно наблюдал, как толстею все больше и больше, как лицо покрывается морщинами, как разрушается мое тело? И разум! – Его улыбка превращается в гаденькую усмешку. – Вы сами знаете, как оно происходит, да?

Гвенди не ведется на эту уловку.

– Чисто гипотетически предположим, что этот мир существует, Гарет. Даже если он существует, все равно вы его не получите. Если отдадите им пульт управления.

Улыбка Уинстона гаснет. Он недоверчиво щурится.

– В каком смысле?

– В самом прямом. Если вы отдадите им пульт, мир сразу рухнет. Если эта Башня настолько сильна, как вы говорите, тогда