Искатель, 2014 № 12 - Александр Филиппов

«Чепуха» — буркнул он, прикидывая, похоже, как добраться до Лоуделла. Соображать он сейчас не был способен, зациклился на своей идее и ничего больше не воспринимал.

В следующую секунду Хемпсон сделал то, чего ни я, тот, что на поляне, и никто другой от него не ожидал. Он засмеялся. Сначала тихо, потом громче и, наконец, во весь голос. Лоуделл опустил париаст, Стокер и Саманта переглянулись. Я, тот, что на поляне, посмотрел мне в глаза… То есть перевел взгляд на нейтральный предмет — куст кристаллического папоротника, не было у меня никакой идеи о том, что за кустом стоял я и наблюдал за своими действиями, вспоминая их буквально по квантам, но ощущение у меня было такое, будто я смотрел на себя.

Я отвел взгляд, Мария-Луиза, расслабленно повисла на моей руке.

«Ты, — произнес Хемпсон, и я услышал в его голосе удовольствие. Удовольствие разоблачения, удовольствие прокурора, зачитывающего обвинительное заключение, — изменяла мне с первого нашего дня, верно, девочка?»

Он указал пальцем в пространство между мной и Стокером.

«Вот с этим. И с этим тоже».

С обоими?

И тогда я вспомнил. А я, тот, что на поляне, и вспоминать не должен был, тот я знал, что происходило и о чем говорил Хемпсон. Но если я знал, то почему допустил, чтобы Хемпсон выбрал меня в качестве поводыря, а собственную жену и ее любовников в качестве?..

В чем проблема поводырёй? В чем проблема у всех, кто когда-либо ходил с поводырем в поход? В чем проблема квантовой запутанности и квантовой неопределенности? Сугубо физическая проблема.

Я вспомнил все.

Мне нечего было больше здесь делать. Я не хотел быть поводырем, я хотел стать собой, Полом Голдбергом, но если я так думал, значит, я уже он… то есть я, но квантовая запутанность не исчезла, и я сделал то, что сделал бы на моем месте Поляков, то есть я… моя память… какая разница…

Вернулся домой.

Я сидел в своем любимом кресле, Мария-Луиза — на кончике дивана, мы смотрели друг другу в глаза, она сказала «Да», и я сказал «Как же так?», она сказала «Всякое бывает в жизни», и я сказал «Люблю тебя», а она отвела взгляд, и я понял, что она не может ответить «Люблю», потому что не меня любила, а Леву, тело которого лежало с противоположной стороны стола. Я его не видел, а Мария-Луиза со своего места на диване не могла не увидеть. Ее глаза округлились, в них заплескался ужас, непонимание непостижимого, она сползла с дивана на пол, ноги ее не держали.

Я посмотрел на пятно на стене. Перевел взгляд на фонарь за окном. Неподалеку от коттеджа, на Лорел-стрит, просигналила машина. Кому не спалось в третьем часу ночи?

— Боже мой… что же это… — бормотала Мери. Она стояла на коленях над телом Полякова, еще не верила, что его убили, хотя и видела кровавое пятнышко на рубашке. Она не понимала, а я знал, что Полякова убили лазерным импульсом из париаста, аппарата, пригодного для использования на островах фарватера и бесполезного на Земле, где механизм пуска блокируется множеством радиопомех — сигнал любой радио- или телестанции, а их достаточно на любых частотах, отключал рабочий канал.

— Господи, — пробормотала Мери, прикоснувшись наконец к телу. Вздрогнула, обернулась, посмотрела на меня, но не увидела, ей было плохо сейчас, ужасно, у Полякова еще не прошло трупное окоченение, оно пройдет к утру, и полицейский врач по этому признаку сможет установить время убийства. Если он спросит у меня, я смогу сказать: Привести полицию на место убийства и показать, как все произошло. Теперь я это умел и полагал, что моя благоприобретенная способность останется на всю жизнь, потому что квантовая запутанность с этим человеком, поводырем, никуда не денется.

Я опустился на колени рядом с Мери, обнял ее за плечи, поцеловал в глаза, в лоб, нашел губы — холодные, испуганные, она обняла меня, и мы сейчас были вместе, как в те месяцы, которые я помнил.

Она думает, что виновата.

— Нет, — прошептал я ей в ухо, — все не так, родная.

— А как? — то ли прошептала, то ли подумала она. И произнесла слова, которые я ожидал услышать. Слова правды, как она ее поняла. Как помнила.

Что же это такое: память в мире, где поводырь ведет людей, будто слепцов? Что это такое — память человека в запутанном состоянии?

— Я убила его, — сказала Мария-Луиза, и я почувствовал, как она дрожит, как ей сейчас страшно. Она еще не разобралась в ворохе своих памятей, а я все разложил, собрал пазл и смог с чистой совестью сказать ей:

— Нет, любимая, ты не убивала его. Нет.

Она легко приняла мои слова, ей всегда недоставало смелости принимать трудности, а счастливые моменты она впитывала мгновенно. «Это не ты разбила мамину вазу». — «Конечно, не я!» И после минутного замешательства — вопрос: «Кто же тогда?» Страх наказания прошел, и остался интерес: кто? Если не я?

— Кто? — спросила она так громко, что у меня зазвенело в ухе, и я отстранился.

— Ты так и не поняла? — бросил я раздраженно.

Меня не злило ее непонимание, она не связала концы с концами, помнила часть целого, все помнят часть, обычно очень малую, потому что вселенных бесконечно много, а память… Да-да, памятей тоже бесконечное количество. Единственную выбирает интуиция. Интуиция, которой не обладал никто, кроме поводырей.

— Я люблю тебя. — Я приподнял ей лицо ладонями и поцеловал в губы. Она ответила не сразу, не поняла, как можно целоваться рядом с телом человека, который…

Который… что?

Я целовал ее в лоб, в щеки, опять в губы и в подбородок, оттягивая момент истины.

— Кто? — повторила она, не глядя мне в глаза.

Начала понимать?

— Я нашел его мертвым в этой своей гостиной, — произнес я голосом судебного пристава, зачитывающего обвинительное заключение, — спустя несколько минут после того, как вышел на кухню. Подумал, что кто-то в мое отсутствие выстрелил в него из пистолета. Я понятия не имел тогда о лазерном…

— Кто? — переспросила Мери, глядя не на меня, а на мое мертвое тело.

— Подумай! — Я все-таки сорвался на крик, и Мери подняла на меня испуганный взгляд. Испуганный — не осуждающий. — Кто мог убить поводыря и вернуться с его телом в свою Вселенную? Только другой поводырь, это очевидно!

— Ты… не…

— Да. Ты со мной только что была на банке Орлина. Ты видела и вспомнила.

Она закрыла глаза, прижалась ко мне, задумалась. Складывала элементы пазла?

И задала единственный разумный вопрос:

— Почему ты принес его сюда? Мог оставить…

— Нет, — оборвал я резко, чтобы она поняла: не мог я его оставить на острове:

— Почему сюда? Почему не домой?

— Куда ж еще? У нас с ним два дома, но он умер, и только мой дом… У меня не было выбора.