Элегия Михаила Таля. Любовь и шахматы - Салли Ландау

институте. Но в центре Мишиного внимания, естественно, был Джо. Я расписывала Джо в самых превосходных тонах. И Миша сказал: “Прекрасно, Саська! Ты этого вполне заслуживаешь! Главное, чтобы он оказался не хуже, чем я…” “Главное, чтобы Геля была лучше, чем я…”, – был мой ответ.

Через неделю я выздоровела и улетела в Антверпен, так, к сожалению, ни разу и не побывав на матче. Я оставила Ми- ше координаты Джо. “Буду вас бомбить”, – пообещал Ми- ша. В Антверпен он звонил часто и отовсюду и, поговорив со мной, всегда требовал к телефону Джо. И если я говорила, что прекрасно себя чувствую, Миша непременно перепроверял у Джо, действительно ли я себя хорошо чувствую…

Джо был человеком необычайной доброты, и вообще с Мишей у них оказалось немало сходства. Например, его так же, как и Мишу, не интересовало, во что одеваться, чем пи- таться, какая в квартире мебель… Он наслаждался каждой секундой прожитой жизни, словно предчувствуя, что в недалеком времени все для него кончится… Если с утра было солнце, он будил меня и говорил: “Саллинька! Как ты мо- жешь спать, когда за окном такое замечательное солнце!” Если шел дождь, он радовался дождю, говоря: “Саллинька! Посмотри, какой роскошный дождь!” Так же, как и Миша, не понимал, почему вдруг, ни с того ни с сего, я валилась как подкошенная со своими “мигренями”. Также, как и Миша, метался из угла в угол, пытаясь облегчить мои страдания, но не знал, как это сделать…

Словом, жизнь моя сложилась прекрасно во всем объеме этого слова, и мне было лишь жаль, что нет со мной сына. И еще очень хотелось, чтобы Миша, именно Миша, понял, что мне действительно хорошо…

Но в жизни, увы, как и в шахматах, сколько белых полей, столько и черных… Еще из Мерано позвонил Миша и сообщил о смерти Роберта. О смерти Яши я узнала, будучи в Берлине. “Саська, – сказал Миша, – я растерял практи- чески весь комплект моих самых дорогих фигур”. Эти утраты сблизили его с Герой. Они стали не просто отцом и сыном – они стали друзьями. Эти утраты, думаю, пробудили в нем безумную любовь к Жанночке. Видимо, они же заставляли его немыслимое количество раз звонить мне… Иногда ему даже нечего было сказать. “Мишенька, – спрашивала я, – ты вчера звонил. Что-нибудь случилось?” “Ничего, – часто отвечал он, – все, что должно было случиться, уже давно случилось. Звоню, чтобы помолчать и послушать тебя”.

Первое “большое знакомство” Миши и Джо произошло в Вейк-ан-Зее, в Голландии. Там проходил турнир, и Миша нас пригласил.

Мы остановились в том же отеле, где жили шахматисты. Миша зарезервировал для нас номер. И вот рано утром мы приходим с Джо в Мишин номер. Накурено, пепельница завалена окурками, повсюду разбросана шахматная литература. Миша с вечной сигаретой в зубах разбирает партию. Увидев нас, он вскочил, “задергался”, стал извиняться… И Джо сказал: “Миша! Перестаньте себя убивать! Погода великолепная! Пойдемте погуляем и позавтракаем в каком-нибудь симпатичном местечке!” Миша посмотрел на него отрешенно и предложил: “Джо! У меня есть другой вариант: вы идете гулять, а мы здесь с Саськой поболтаем”.

Джо был очень тактичным человеком. Он сказал, что в восторге от Мишиного варианта, и пошел гулять… А Миша устроил мне “допрос с пристрастием”: как я живу? хорошо ли мне? счастлива ли я? как ко мне относится Джо?.. Потом мы заговорили о Гере, о моих родителях, и я осторожно спросила, не может ли он помочь мне с приездом в СССР, чтобы я могла повидать сына и своих родителей. Миша сказал, что времена тяжелые, ситуация скверная и вряд ли это удастся. Тогда я спросила, нельзя ли сделать так, чтобы Гера приехал ко мне в гости в Антверпен – высылала ему бесконечные приглашения, но безрезультатно. Миша немного задумался и ответил, что постарается, но не уверен, что получится. Потом улыбнулся и сказал: “Лучше расскажи о себе”. “Я уже все тебе рассказала!” – ответила я. “Мне мало, в крайнем случае повтори еще раз…”

В Голландии Миша и Джо быстро подружились и пере- шли на “ты”. Когда Миша был свободен, Джо не отходил от него. Он напоминал счастливого ребенка, которого великодушно взял на прогулку знаменитый папа, хотя Джо был много старше Миши. Его лицо светилось счастьем и гордостью, когда Мишу обступали поклонники, высказывали ему свое восхищение и просили автограф. Джо проникался чувством сопричастности и Мишину славу воспринимал, как свою… После Голландии наши встречи стали, можно сказать, традиционными. Перед любым турниром, который проходил в Европе с участием Миши, он звонил и приглашал нас приехать. Не каждый раз удавалось, но мы приезжали к нему и в Голландию, и во Францию, и в Испанию…

В один из последних дней нашего пребывания в Вейк-ан-Зее мы поужинали в ресторане отеля и, помню, уже ре- шили расходиться, так как было довольно поздно. И вдруг в холле Миша подбежал к роялю, открыл крышку, подошел ко мне и галантнейшим образом подвел к роялю. “Сыграй что-нибудь, – попросил он. – Ты так давно для меня не играла…” Я исполнила свой любимый романс “Целует осень на прощание рябину в алые уста…”

Целует осень на прощание

Рябину в алые уста.

Зачем давал мне обещания,

Когда любовь уже мертва…

Закончив, закрыла крышку и сказала: “В Риге я пела и играла лучше”. Не могу передать словами выражение его ли- ца… Миша обнял меня и очень тихо произнес: “Какое счас- тье, что у меня была, есть и будет Саська…” И он ушел в свой номер. Разумеется, Джо, не зная русского языка, ничего не понял и спросил меня: “Что он сказал?” “Ничего особенного, – ответила я. – Просто вспомнил пустячную мелочь из нашей жизни…”

Повторяю, Миша очень хорошо относился к Джо, отно- сился так, как относится брат к мужу своей любимой сестры.

Но при этом приоритет касательно наших с ним взаимоот- ношений всегда оставлял за собой. Когда мы приезжали, Миша неуловимо, незаметно “оттирал” Джо, брал меня за руку, гладил, целовал, говорил, как он меня любит, словно не было рядом никакого Джо. Джо, конечно, переживал, хотя старался не подавать виду. И однажды он сказал мне по-немецки: “Миша, наверное, забыл, что теперь не он твой муж, а я…” Но Миша делал это осознанно, он не хотел обижать Джо: просто это был Миша – он искренне считал, что “первее” него во взаимоотношениях с “его