На вахте и на гауптвахте. Русский матрос от Петра Великого до Николая Второго - Николай Манвелов

В Ревельском флотском полуэкипаже боевых кораблей не было вообще — его суда вели в основном гидрографические работы. Это были транспорты «Компас», «Секстан», «Артельщик» и «Самоед», портовое судно «Могучий», «Лаг» и «Бригитовка», а также три плавучих маяка.

И, напоследок, об одной флотской роте — Свеаборгской. В ней состояло всего девять офицеров и три чиновника, которые слe;или на пароходах «Буксир» и «Скатудден», нескольких описных гидрографических баржах и плавучем маяке.

После Русско-японской войны произошло новое «укрупнение» флотских экипажей. На Балтике их осталось, например, всего два.

Что же касается численности личного состава, то на 1 мая 1913 года на всех флотах и флотилиях было 47 215 тыс. нижних чинов при 3795 сверхсрочниках. На Балтике служило 28 317 матросов (2744 сверхсрочника), на Черном море — 15 246 матросов (784 сверхсрочника), на Каспийской флотилии — 565 матросов (67 сверхсрочников), на Амурской — 1547 матросов (69 сверхсрочников).

Первый Балтийский флотский экипаж: располагался в Кронштадте, а Второй Балтийский флотский экипаж квартировал в Санкт-Петербурге. На 1917 год численность Второго Балтийского флотского экипажа превышала 5000 человек, которые размещались в Крюковских казармах (в настоящее время в них переехал Центральный военно-морской музей).

Как архитектурный ансамбль экипаж обычно представлял собой комплекс зданий различного назначения. В крупных экипажах были отдельные строения для матросов и офицеров, школы, изредка — манежи, а также лазареты.

Посмотрим, например, что собой представлял комплекс флотских городков в Либаве (ныне Лиепая в Латвии), где размещался военный порт императора Александра Третьего. Здесь располагался и флотский полуэкипаж.

Офицерский городок включал в себя Морской собор, Морское собрание, корпус квартир для командного состава, почтово-телеграфную контору, Военно-морской суд, лавки и магазины, школу, баню и сигнальную станцию. Неподалеку располагался госпиталь на 250 коек.

Нижние чины, сверхсрочники и кондукторы жили в отдельных казармах; кстати, в этом же комплексе жили командиры экипажей боевых кораблей (Либава была базой Бригады подводных лодок Балтийского моря и Учебного отряда подводного плавания), а также ротные командиры и чиновники Морского ведомства. Каждая из шести казарм была рассчитана на тысячу человек, причем в зданиях были свои пекарни, кухни, столовые и обязательные в Российских вооруженных силах чайные. По соседству стоял арестный дом (в нем располагались камеры как для офицеров, так и для нижних чинов), манеж, церковь и электростанция.

Высшее морское начальство прекрасно понимало, что скопление военнослужащих чревато распространением разного рода инфекций. Ознакомимся, например, с приказом по флоту и Морскому ведомству от 17 июля 1892 года, содержащим «Наставление к предохранению морских команд от заболевания холерой».

Прежде всего, флотские медики требовали дворы при казармах и учреждениях содержать в чистоте, не допуская их загрязнения «отбросами хозяйства и вообще каким-либо материалом, способным к загниванию». Выгребные и мусорные ямы должно было очищать «до дна» и дезинфицировать известковым молоком. Навоз следовало вывозить не реже двух раз в неделю.

Те отхожие места, что были бы обнаружены в неудовлетворительном состоянии, требовалось немедленно исправить. Все сантехническое оборудование (писсуары, раковины и стульчаки) требовалось регулярно обмывать обеззараживающими растворами. Полы следовало мыть два-три раза в день швабрами, которые между влажными уборками должны были пребывать в растворе карболки.

Нижних чинов в казармах предлагалось размещать как можно более свободно, а помещения регулярно проветривать, не создавая, однако, сквозняков, «в особенности утром, когда команда еще не успела одеться». Особое внимание обращалось на проветривание экипажеских мастерских, откуда работающих требовалось выводить на свежий воздух не реже двух-трёх раз за смену.

Не забыты также были еженедельные походы в баню, которые признавались «в холерное время» более предпочтительными, нежели купание, а также доброкачественность пищи.

Примечательно, что меню должно было быть исключительно скоромным, с добавкой дополнительной дозы винного уксуса и перца. Утром нижних чинов в обязательном порядке следовало кормить горячим завтраком либо поить горячим же чаем с хлебом (кстати, горячий свежевыпеченный хлеб признавался «положительно вредным»). Полностью исключалась «жирная и неудобоваримая пища», грибы, сырые овощи, плоды и ягоды; давался совет «остерегаться» сырого молока. Вода фильтровалась, для питья в нее добавлялся лимонный сок, красное вино либо винный уксус

На отдаленных театрах матросы часто жили там, где придется. Вот пример времен Русско-японской войны 1904–1905 годов.

Когда во Владивосток стали прибывать первые подводные лодки Российского Императорского флота, выяснилось, что размещать их экипажи попросту негде — командир Владивостокского порта контр-адмирал Николай Греве[230] (1853–1913) предложил для квартирования подводников заброшенное здание конторы Южно-Уссурийской железной дороги. В итоге некоторые офицеры подыскали себе квартиры в городе, а нижним чинам пришлось разместиться в спешно оборудованных «буржуйками» теплушках.

«Своим путем» пошел лишь командир подводной лодки «Сом» лейтенант князь Владимир Трубецкой[231] (1868–1933). Для своего экипажа, состоявшего из 20 нижних чинов и двух офицеров, он снял частную квартиру во Владивостоке Естественно, за собственные средства. Позже его примеру последовали другие хорошо обеспеченные офицеры-подводники.

Но вернемся к обычным флотским экипажам.

Строевые офицеры флота (в первую очередь — молодые) расценивали службу в береговых экипажах как неизбежное зло. Вот как описывает свою экипажную жизнь будущий капитан второго ранга Гаральд Граф:

«Наши дежурства[232] протекали до чрезвычайности однообразно и скучно. Приходилось проводить круглые сутки в экипаже[233] в вицмундире, спать одетыми на диване и есть подогретый обед и завтрак из собрания[234]. Обязанности были не сложны: принимать сменные рапорты дежурных по помещениям унтер-офицеров, встречать и провожать командира экипажа и изредка обходить помещения, следя за порядком. Хорошо налаженный распорядок дня не нарушался, и все делалось совершенно автоматически. Наверное, в экипаже существовала и закулисная сторона, но в нее нам проникать не удавалось. Да и была ли в этом надобность? Если иногда матросы удирали в город, может быть, играли в карты и пьянствовали, то это делалось так шито-крыто, по-семейному, что наружно ничего не замечалось и особенного худа не происходило.

Кроме нас, четырех молодых мичманов, в экипаже имелось еще трое строевых офицеров, несколькими годами старше нас. Один из них был довольно мрачный господин, не расстававшийся со своим пуделем, и, по-видимому, чувствовавший себя в его обществе вполне удовлетворительно….Но двое других оказались веселыми молодыми людьми, уже давно известными всему Ревелю по своему громкому поведению. В особенности отличался мичман X.[235] …

…X. командовал 2-й ротой полуэкипажа, которая размещалась в отдельной казарме, в расстоянии 10 минут ходьбы от главного корпуса. Как часто бывает из-за близости, начальство к X. в роту заглядывало редко, и этим он пользовался. Незаметно командование ротой перешло к фельдфебелю, и X. только подписывал необходимые бумаги, показываясь в роте в экстренных случаях. К этому все уже как-то привыкли: и начальство, и его подчиненные: “такой уж, мол, безнадежный человек“. Да и он, будучи весьма снисходительным к себе, считал справедливым так же снисходительно относиться к своим матросам, которые его очень любили и не обижались за небрежное отношение к себе. Например, случалось, что он опаздывал на несколько дней с раздачей жалования, забывал подавать в свое время требования на одежду и так далее. Часто фельдфебель носился по юроду в его поисках и наосодил, совершенно случайно, у кого-нибудь из знакомых или в ресторане. Тогда тут же происходил доклад и подписание нужных бумаг. Однако всему бывает конец, наступил конец и долготерпению командира экипажа, и он отстранил его от командования ротой и арестовал на семь суток».

Пока офицеры скучали на дежурствах либо подражали образу жизни мичмана X., матросы экипажей варились в собственном соку. Зачастую результаты такой «варки» были крайне неожиданными для юных выпускников Морского корпуса, имевших о реальной жизни весьма туманное представление. И снова слово Гаральду Графу;