Последний свет Солнца - Гай Гэвриел Кей

Ожидая сейчас в темноте летней ночи, при свете лампы, прихода жены, чтобы он мог раздеть ее и заняться любовью, король поймал себя на том, что размышляет — не в первый раз — о людях с юга. Народ столь древний, столь давно обосновавшийся там, что у него имелись произведения искусства, уничтоженные за сотни лет до того, как на этих северных землях хотя бы возникли города или стены, достойные этого названия, не говоря уж о святилищах бога.

А затем, вслед за этой мыслью, можно было уйти еще дальше назад, к родианам в эпоху до Джада, которые тоже ходили по этой земле, строили свои стены и города, арки и храмы языческим богам. По большей части превратившиеся сейчас в развалины, со времен их давнего ухода, но все еще напоминающие о недостижимой славе. Они повсюду окружали их здесь, в суровой глуши, которую он с удовольствием называл своим королевством.

Можно быть примерным сыном божьим, добродетельным и набожным, даже в глуши. Так их учили, и он понимал это. Действительно, многие из самых благочестивых клириков намеренно покинули эти пришедшие в упадок южные цивилизации в Батиаре, в Саран-тии и пустились на поиски истинной сущности Джада в страстном одиночестве.

Элдред не был одним из этих людей. Он также знал, то нашел в Родиасе, как бы тот ни был разрушен, и в менее значительных городах Батиары до самого конца полуострова (Падрино, Варена, Байяна — какая музыка в этих названиях!).

Король англсинов не стал бы отрицать, что его душа (живущая в теле, которое так часто его предавало) с детства отмечена тем давним путешествием по хитроумным соблазнам юга.

Он был королем ненадежного, разобщенного, неграмотного народа в холодной, осажденной стране, но он хотел добиться большего. Он хотел, чтобы они стали чем-то большим, его англсины с этого острова. И это возможно, думал он, если только дать прожить в мире трем поколениям. Он больше двадцати пяти лет принимал решения, иногда поступаясь велениями сердца и души ради этой цели. Ему предстоит ответить перед Джадом за все, теперь уже недалек тот час.

И он не верил, что им будет позволено прожить в мире три поколения.

Только не на этих северных землях, на этом кладбище войны. Он проживал свою жизнь, преодолевая трудности, в число которых входила и эта лихорадка, бросая вызов этой горькой мысли, словно хотел усилием воли опровергнуть ее, и представлял себе бога в его колеснице под миром, сражающегося со злом каждую ночь до единой, чтобы снова привести солнце в тот мир, который создал.

Элсвит пришла до того, как принесли еду, что было неожиданностью.

Вошла без стука, закрыла за собой дверь и вступила в круг света.

— Ты выздоровел, по милости божьей?

Он кивнул, глядя на нее. Его жена была крупной женщиной, ширококостной, как ее воин-отец, теперь более полной, чем тогда, когда выходила за него замуж, но возраст и рождение восьми детей могут так повлиять на женщину. Ее волосы остались такими же светлыми, как и раньше, и были распущены — все-таки она спала.

На ней был темно-зеленый ночной халат, солнечный диск, как всегда, висел на шее, покоясь поверх одежды на полной груди. Ни колец, ни каких других украшений. Украшения — это тщеславие, его следует подавлять.

Она просила уже несколько лет, чтобы Элдред освободил ее от их брака и от этой мирской жизни, чтобы она могла уйти в святой дом и стать одной из дочерей Джада и доживать свои дни в чистоте, молясь о своей и его душе.

Он не хотел, чтобы она уходила.

— Спасибо, что пришла, — сказал он.

— Ты послал за мной, — ответила она.

— Я послал Осберта сказать…

— Он сказал.

Ее лицо было суровым, но не недружелюбным. Они не были недружелюбными друг с другом, хотя оба знали, что это всего лишь слова.

Она не сдвинулась с того места, где остановилась, и смотрела на него, лежащего на кровати. Он помнил, как впервые увидел ее много лет назад. Высокая, светловолосая, хорошо сложенная девушка, еще не достигшая восемнадцати лет, когда ее привезли на юг. Она была ненамного старше, через год после Камбернских сражений он спешил жениться, потому что ему были нужны наследники. Тогда они оба были молоды. Иногда это воспоминание вызывало смущение.

— Сейчас принесут еду, — сказал он.

— Я слышала, они за дверью. Я велела им подождать, пока я уйду. — В устах любой другой женщины это могло прозвучать как намек, приглашение. Элсвит не улыбнулась.

Все равно в нем проснулось желание, несмотря на все эти годы.

— Иди ко мне, — попросил Элдред. Именно попросил.

— Я уже пришла, — сухо пробормотала она, но все же шагнула вперед, добродетельная, почтенная женщина, соблюдающая договор, но всем сердцем стремящаяся покинуть мужа, покинуть их всех. У нее были свои причины.

Она стояла рядом с кроватью, теперь свет горел у нее за спиной. Элдред сел, сердце его стремительно билось. Все эти годы. Она не пользовалась духами, конечно, но он знал запах ее тела, и он его возбуждал.

— С тобой все в порядке? — спросила она.

— Ты же знаешь, что да, — ответил он и начал развязывать пояс ее халата. Ее полные, тяжелые груди вырвались наружу, диск оказался между ними. Он смотрел, потом прикоснулся к ней.

— У меня холодные руки?

Она покачала головой. Ее глаза закрыты, увидел он. Король смотрел, как она медленно вдохнула воздух под его ладонями. Он понял, с некоторым удовлетворением, что это не выражение неудовольствия. Это набожность, убеждение, страх за их души, тоска по богу.

Элдред не хотел, чтобы она уезжала. Он женился на этой женщине, родил с ней детей, пережил время войны, мирное время, зиму, засуху. Он не мог бы утверждать, что между ними пылал огонь. Но была жизнь, история. Он не хотел никакой другой женщины в своей постели.

Он стянул халат с ее полных бедер, притянул жену к себе на постель, потом под себя. Они занимались любовью каждый раз, когда он приходил в себя после приступа — и только в такие дни или ночи. Личная договоренность, приведение в равновесие потребностей. Тело и душа.

Он знал, что она уедет. Ему придется ее отпустить.

После, лежа рядом с ней без одежды, он смотрел на красные следы на ее очень белой коже и знал, что она снова будет страдать от вины за собственное удовольствие. У одних тело служило домом для души; у других — тюрьмой. Учения отличались друг от друга; так было всегда.

Он вздохнул.

— Когда Джудит выйдет замуж, — сказал он очень тихо, положив руку ей на бедро.

— Что?

— Я отпущу тебя.

Он почувствовал ее невольное движение. Она быстро взглянула на него, потом плотно закрыла глаза. Не ожидала этого. По правде говоря, и он тоже. Через секунду он увидел на ее щеках слезы.

— Благодарю тебя, мой господин, — сказала она, горло у нее перехватило. — Элдред, я молюсь о тебе, всегда, святому Джаду. Молю его о милосердии и прощении.