Игра Эндера - Орсон Кард

— Это хороший знак или дурной?

— А кто ж знает? С одной стороны, Эндер Виггин не просто выжил, он преодолел очень важный рубеж. Да, он покинул школу в отличной форме, и этим мы обязаны старине Граффу. С другой стороны, в челноке был и четвертый пассажир. Тот, что путешествует в ящике.

— Вторая смерть в истории нашей школы. Слава богу, на этот раз не самоубийство.

— По-вашему, убийство лучше, майор Имбу?

— Это не убийство, полковник Андерсон. Мы видели, что произошло. Никто не может обвинить в происшедшем Эндера.

— Зато могут обвинить Граффа. Когда кончится война, гражданские примутся рыться в наших файлах и начнут решать, что правильно, а что — нет. И будут раздавать медали за «правильно» и отправлять в отставку без пенсии или сажать в тюрьму за «неправильно». По крайней мере, у них хватило ума не говорить Эндеру, что тот парень умер.

— Это ведь уже второй раз.

— Да, про Стилсона ему тоже не сказали.

— Малыш пугает меня.

— Эндер Виггин не убийца. Он просто побеждает. И делает это… основательно. Пусть жукеры его боятся.

— Я начинаю чувствовать жалость к жукерам при мысли о том, что ими займется Эндер Виггин.

— А мне жаль самого Эндера. Но не настолько, чтобы вступаться за него. Теперь я получаю те материалы, которые прежде ложились на стол Граффа. Сводки, передвижения частей и так далее. Когда-то я спокойно спал по ночам.

— У нас так мало времени?

— Я не должен был говорить. Все это совершенно секретно.

— Знаю.

— Скажем так: они нисколько не поторопились с отправкой мальчика в Командную школу. Но, возможно, на пару лет опоздали.

13

Валентина

— Дети?

— Брат и сестра. Там такие лисьи петли… пишут для одной компании, оплату получают на другую, допуск через третью. И все анонимно или через подставных лиц. С нас семь потов сошло, прежде чем разобрались.

— И что же они скрывают?

— Все, что угодно! Прежде всего возраст. Мальчику четырнадцать. Девочке двенадцать.

— И кто из них Демосфен?

— Девочка. Которой двенадцать.

— Прошу прощения. Я понимаю, что это совсем не смешно, просто не смог удержаться. Все это время мы тряслись, как зайцы, пытаясь убедить русских не принимать Демосфена всерьез, и вместе с тем поднимали на щит Локка, надеясь доказать миру, что не все американцы — кровожадные параноики. Брат и сестра. Несовершеннолетние.

— И их фамилия Виггин.

— Ага. Совпадение?

— Наш Виггин — третий. Эти — первый и вторая.

— Восхитительно. Русские никогда не поверят…

— …Что мы не управляем Демосфеном и Локком. Что они не находятся под таким же строгим контролем, как наш Виггин.

— А что, если это заговор? Что, если кто-то и вправду управляет этой парочкой?

— Мы не засекли никаких контактов между ними и кем-либо из взрослых, кто мог бы дергать их за ниточки.

— Но вдруг кто-то изобрел способ обмануть вас? Какой-нибудь способ связи, который вы не смогли засечь? Трудно поверить, что двое школьников…

— Я разговаривал с полковником Граффом, когда он прибыл из Боевой школы. По его мнению, то, что якобы творили эти детишки, вполне им по силам. Они обладают такими же способностями, как и наш Виггин. Только темпераменты разные. Однако Графф был чрезвычайно удивлен, как он выразился, «ориентацией» персонажей. Нам точно известно, что Демосфен — это девочка, но Графф сказал, что Валентину не приняли в Боевую школу из-за ярко выраженного миролюбия, склонности к компромиссам и гипертрофированной способности к сопереживанию.

— Ну, это точно не Демосфен.

— А у мальчишки душа шакала.

— Кого это у нас недавно превозносили как «единственный незашоренный ум Америки»? Не Локка ли?

— Очень трудно понять, что происходит на самом деле. Но Графф советует — и я с ним согласен — оставить их в покое. Не выводить на чистую воду. Ничего не докладывать наверх, кроме одного: нами, мол, достоверно установлено, что Демосфен и Локк не имеют контактов за пределами страны и не связаны ни с одной из внутренних группировок, ну, за исключением тех, что открыто действуют в компьютерных сетях.

— Другими словами, дать им карт-бланш.

— Я знаю, что Демосфен кажется весьма опасным, в частности потому, что у него, вернее, у нее так много последователей. Но куда важнее то, что мальчик — а он куда более честолюбив — выбрал для себя взвешенную, умеренную, мудрую позицию. И еще. Пока они просто говорят. У них есть влияние, но нет власти.

— По-моему, влияние и есть власть.

— Как только нам покажется, что они выходят за рамки, мы их сдадим.

— Это может сработать только в ближайшую пару лет. Чем дольше мы ждем, тем старше они становятся.

— Тебе известно о передвижениях русских войск. Всегда существует вероятность, что Демосфен прав. И потому…

— Лучше иметь его рядом, под рукой. Хорошо. Скажем, что они чисты. Но слежку продолжим. И конечно, надо найти способ успокоить русских.

Несмотря на все опасения и сомнения, Валентине нравилось быть Демосфеном. Ее колонку теперь публиковали почти все информационные каналы страны, и было очень забавно следить за тем, как стремительно растут счета ее поверенных. Время от времени они с Питером вносили четко просчитанные пожертвования в фонды определенных кандидатов или партий: цифра должна была быть достаточно большой, чтобы ее заметили, и достаточно скромной, чтобы у кандидата не создалось впечатления, будто его подкупают. Валентина получала теперь столько писем, что одна из сетей, для которой она писала, наняла секретаршу, которая должна была отвечать на всякую бумажную мелочь. Немало развлечений доставляли письма от важных людей из американского или международного правительства — иногда дружелюбные, чаще враждебные, — и каждый автор непременно пытался выяснить, что у Демосфена на уме. Эту корреспонденцию они с Питером всегда читали вместе и хохотали. А что, если бы все эти важные шишки узнали, что пишут каким-то сопливым детишкам?! Да они б от стыда сквозь землю провалились!

Кстати, о стыде. Временами и Валентине становилось стыдно. Отец регулярно читал Демосфена, но никогда не читал Локка, даже слышать о нем не хотел. За обедом он частенько цитировал очередное заявление Демосфена, громко одобряя все прочитанное. Питер обожал, когда отец так делал.

— Видишь, это доказывает, что простые люди нас слушают!

Но Валентине казалось, что это унижает отца. Если бы тот узнал, что все эти статьи писала она, да еще не веря и в половину собственных утверждений, — о, как бы он был зол и пристыжен.

Однажды в школе она чуть не втравила их в неприятности. Учитель истории задал написать сравнительную характеристику взглядов Локка и Демосфена, опираясь на их ранние колонки. Валентина по беспечности своей настрочила прекрасную аналитическую работу. И ей потребовалось добрых два часа, чтобы уговорить директора не публиковать ее эссе на том же самом портале, где сейчас выступал Демосфен. Питер был просто в бешенстве:

— Ты пишешь совсем как Демосфен! Тебе ни в коем случае нельзя нигде публиковаться! Все, нужно убить Демосфена прямо сейчас! Ты выходишь из-под контроля!

Питер часто приходил в ярость по пустякам. Но куда больше брани ее пугало его молчание. Однажды Демосфен получил приглашение занять место в Президентском совете по вопросам будущего образования. Престижная синекура. Очередной совет, созданный для ничегонеделания и блестяще с этим справляющийся. Валентина думала, что Питер обрадуется, но вышло наоборот.

— Откажись, — велел он.

— Почему? — удивилась она. — Это будет совсем нетрудно, и мне пообещали, что, уважая стремление Демосфена сохранить инкогнито, заседания будут проводиться исключительно в Сети. Это пойдет на пользу персоне Демосфена, придаст ему респектабельности и…

— …И вообще, как это здорово, что ты получила приглашение раньше меня. Не правда ли?

— Питер, но это же не ты и я. Это Демосфен и Локк. Мы их придумали, только и всего. Они не настоящие. Да и, кстати, приглашение вовсе не означает, что Демосфен им нравится больше, чем Локк. Просто Демосфена поддерживает больше народу. Ты же и сам это знаешь. Это назначение очень польстит всяким шовинистам и русофобам.

— Все должно быть наоборот. Это Локк должен пользоваться уважением.

— Так он и пользуется! Настоящее уважение всегда приходит позже, чем официальное признание. Питер, не злись на меня. Я ведь просто исполняла твои распоряжения и делала это хорошо.