Флэш по-королевски - Джордж Фрейзер

— Так на что же вы тогда рассчитывали, имея дела с временными венценосными особами? — пробурчал я. — Убирайтесь-ка оба к дьяволу. Я хочу отдохнуть.

— Может, немного выпить? — предложил де Готе.

— К черту, пошли прочь!

— Похоже, он уже заразился, — хмыкнул Руди. — Да он сейчас охрану позовет! Но теперь давай серьезно, друг Флэшмен, — и он похлопал меня по плечу. — Оставь свое плохое настроение, ибо оно сейчас неуместно. Не твоя вина, если герцогине ты не по душе. Нет, не стоит поминать моих предков, просто послушай. Произошли кое-какие события, которые могут — подчеркиваю, могут — помешать исполнению наших планов.

Внутри у меня похолодело.

— Что ты хочешь сказать?

— По несчастью, один служащий из датского посольства в Берлине — малый по имени Хансен — прибыл сегодня в Штракенц. Он ехал домой и завернул по пути сюда, чтобы побывать на свадьбе. У нас нет подходящего способа избавиться от него, так что он будет присутствовать здесь завтра.

— Ну и что с того? — говорю я. — В соборе будет полно датчан, разве не так? Одним больше, одним меньше.

Из-за спины у меня раздался голос Детчарда.

— Хансен был другом Карла-Густава с детства. На деле, более близким, чем кто-либо еще.

— Ваше сходство с Карлом-Густавом просто феноменально, — вставил де Готе. — Но обманет ли оно лучшего из друзей?

— Господи! — я опустился на стул. — Нет, нет, Боже, я не хочу! Нельзя этого делать! Он меня узнает! — Я снова вскочил. — Я знаю, да, знаю! Мы пропали! Он разоблачит меня! Вы… вы… проклятые идиоты, смотрите что вы натворили со своими безумными идеями! С нами покончено, и…

— Не ори так громко, — говорит Руди. — И возьми себя в руки. — Он с силой усадил меня обратно. — Ты растерян, и это не удивительно. Берсонин предупреждал нас, что даже сильный человек способен впасть в истерию, оказавшись в твоем положении…

— Он ведь не дурак, тот малый, не так ли? — не успокаивался я. — Что, черт побери, мне делать? Он ведь выдаст меня, этот Хансен, и тогда…

— Не выдаст, — отрезал Руди. — Даю слово. Мне со стороны все видно, не то что тебе, главному актеру, и я говорю тебе, что нет ни малейшего риска — если ты сумеешь сохранить голову на плечах. Хансен встретится с тобой лишь на миг, на приеме после свадьбы: пожмет тебе руку, пожелает счастья, и — фюить! — всё. Он же не догадывается про обман, не забывай. Да и с чего бы?

— Мы бы даже не стали говорить вам, — заявляет Детчард, — если был бы способ избежать этого. Но не будучи предупреждены, вы могли бы по неосторожности совершить непоправимую ошибку.

— Это верно, — говорит Руди. — Тебе стоит подготовиться к встрече с ним. Сейчас мы должны решить, что ты будешь говорить, когда он подойдет к тебе среди череды гостей. Детчард будет у тебя под боком и прошепчет: «Хансен», — при его приближении. Завидев его, ты вскочишь, придашь себе такой радостный вид, какой только сможешь, ухватишь его руку своими обеими, сожмешь изо всех сил и воскликнешь: «Эрик, дружище, откуда ты взялся?» Потом, чтобы он тебе ни ответил, ты весело засмеешься и скажешь: «Это самая приятная неожиданность в этот счастливый день. Спасибо, что пришел поздравить меня». И на этом все. Я прослежу, чтобы он не приближался к тебе, пока ты не отправишься в Штрельхоу, где пройдет ваш медовый месяц.

— А если он все-таки меня раскусит, что тогда? — Меня мутило от страха. — Допустим, он не удовольствуется этими «приятными неожиданностями» и мне придется поддерживать с ним разговор? — Перед моими глазами мелькали кошмарные картины. — А если примется кричать: «Это не принц!». Что мы будем делать?

— Я все сделаю прежде, чем он успеет что-либо крикнуть, — спокойно заявляет Руди. — Можешь быть уверен.

Но меня было не так-то легко успокоить. Мои трусливые инстинкты разошлись не на шутку, и Детчарду и Руди потребовалось приложить всю силу убеждения, доказывая, что риск не так уж и велик — действительно, если я все сделаю как надо, его почти не будет.

— Веди себя так, как вел час назад, — говорит Руди, — и все пройдет на «ура». Смелее, приятель. Худшее позади. Ты сегодня всему Штракенцу сумел напустить пыли в глаза, да еще как! — Мне почудилось, что в его голосе прозвучала даже нотка зависти. — Остается только побывать с очаровательной герцогиней в церкви, произнести клятвы, а потом отправиться навстречу безмятежной идиллии в любовное гнездышко в тиши лесов. Лучше направь свои мысли на те удовольствия, которые ждут тебя в постели с этой милой крошкой. — Он слегка толкнул меня и похотливо подмигнул. — Не удивлюсь, если у следующего герцога штракенцского будут роскошные локоны, хотя на голове у его батюшки не сыщется даже жалкого клочка волос.

Разумеется, как это часто бывает, время бояться еще не пришло. Остред дал мне на ночь снотворного, а утро началось с безумной суеты и спешки. Не меньше дюжины всякого рода лиц окружили меня с самого момента пробуждения; меня одевали, подгоняли, наставляли. Когда меня вели по мраморной лестнице к карете, которая должна была доставить принца в собор, я ощущал себя словно породистый бык-производитель, которого выводят на продажу. На пороге мы задержались, до нас долетал многотысячный гомон людей, толпившихся за дворцовой оградой. В парке бухнула пушка, и могучий крик прокатился над крутыми крышами города Штракенц:

— Да здравствует принц Карл!

— Где бы он ни был, — вполголоса проговорил Руди. — Вперед, ваше высочество!

Наверное, этот день стоило запомнить, но спросите себя: можете ли вы в деталях рассказать о дне собственной свадьбы? А ведь это была моя вторая, не забывайте. Сейчас это вспоминается как причудливый сон: я еду в карете по переполненным, залитым солнцем улицам, гомон толпы давит мне на уши, звенят фанфары, стучат копыта, яркие знамена трепещут на ветру — но больше всего мне в память почему-то запало красное родимое пятно на затылке кучера, под шляпой у которого скрывалась такая же лысина, как у меня.

Потом вдруг наступили тишина и полумрак большого собора; характерный запах церкви, стрельчатые витражные окна, скрытые под коврами каменные плиты пола. Послышался шорох — это сотни людей поднялись на ноги, торжественно загудел орган, потом раскатистое эхо моих собственных шагов по камню. Зазвучал сладкоголосый хор певчих, передо мной замелькали лица, и я увидел внушительную фигуру епископа Штракенца. Он был невероятно бородат, и как две капли воды похож на нынешнего чемпиона по крикету Уилли Грейса.

Помню, как я стою, одинокий и испуганный, и размышляю — неужели все-таки существует место, называемое «Ад» — вопрос этот сильно беспокоил меня со времен детства, особенно после того как Арнольд стал запугивать нас проповедями про Киброт-Гаттааву, где, как я уяснил, гнездятся все сорта прелюбодеяния и развлечений. [XXXIII*] Что ж, содеянное мной в этом соборе могло обеспечить мне билетик в преисподнюю, но я утешал себя мыслью, что по большому счету это последнее, о чем мне стоит сейчас беспокоиться. Еще помню стоящую рядом со мной герцогиню, такую бледную и удивительно прекрасную в своем белом платье, с золотыми волосами, увенчанными бриллиантовой короной. Ее миниатюрная ручка проскальзывает в мою, и нежный голосок отвечает «да» на вопрос епископа. Потом я слышу свой голос, хриплый и срывающийся. Мне в липкую от пота ладонь вкладывают кольцо, я одеваю его на крошечный пальчик Ирмы, и по команде старого епископа целую ее в щеку. Она стояла, словно восковая фигура, и мне стало жаль беднягу Карла-Густава: ему ведь придется прожить всю жизнь с этой холодной рыбой, а хор гремел во всю мощь, пока нам на головы водружали герцогские короны, вручали золотой жезл — символ ее власти, а меня препоясывали мечом. Потом все собрание поднялось и затянуло гимн радости, а представители младшего духовенства развешали на нас остатки королевских украшений. Должен заметить что для мелкого государства Штракенц был весьма неплохо обеспечен в этом отношении: помимо корон и жезла нашлись еще перстни и великолепная массивная золотая цепь с изумрудами, которую водрузили на мою недостойную выю; одна висящая на цепи звезда из бриллиантов тянула на добрых полфунта.