Браво_Два_Ноль - Энди Макнаб

Мне в нос пахнуло ароматом кофе, и я вдруг до смерти захотел оказаться в кафе Росса в Пекхэме, с большой чашкой пенистого кофе передо мной. По субботам мы, еще мальчишки, отправлялись туда и получали по две сосиски с горкой картошки, посыпанной солью и политой уксусом, и по чашке пенистого кофе. Грек Росс позволял нам просиживать в своем заведении все утро. Нам тогда было лет по восемьдевять, не больше. Мама всегда давала мне деньги, чтобы пообедать у Росса; она знала, что кормят там сытно и дешево. Зимой по запотевшим стеклам стекали струйки, а в воздухе стоял сильныйпресильный аромат кофе. Нам было так тепло и уютно. Воспоминания, нахлынувшие на меня, были такими живыми, что на короткое мгновение я снова почувствовал себя маленьким ребенком, который больно ударился, упав, и плачет, зовя маму.

Не могло быть и речи о том, чтобы Динджер уже успел рассказать нашу «легенду». Фамилия, номер, звание, дата рождения – «большая четверка» ответов, это все, что он сообщил иракцам. Я подумал: «Сейчас меня здорово отдубасят, потому что им нужно знать гораздо больше». Мне почемуто хотелось надеяться, что прямо сейчас меня допрашивать не будут, отложив это на потом. Быть может, им просто хочется дать выход своей злости. Мои мысли носились с неистовой скоростью, пока этот тип приближался ко мне. Он остановился в какихто дюймах от меня.

Откинув мою голову, он с силой ударил меня в лицо. От этого удара я повалился назад и вбок, но поскольку я был окружен плотным кольцом иракцев, меня подхватили, не дав упасть, и снова усадили прямо. Даже если ожидаешь получить удар, как это было со мной сейчас, все равно он становится шоком. Я жалел о том, что мне не позволили упасть на пол и полежать так какоето время, потому что это дало бы мне время отдохнуть перед следующим ударом, дало бы время подумать.

На меня разом накинулись все, со смехом стараясь перещеголять друг друга. Я чувствовал себя, словно пьяный. Я осознавал, что происходит вокруг, понимал, что будет дальше, но был не в силах чтолибо изменить. Я отрешенно наблюдал за происходящим со стороны. Да, это происходит со мной, но рассудок вступает в действие и говорит: «Все, хватит, твою мать, с меня достаточно». Я начал проваливаться в небытие, теряя сознание. Я чувствовал это, но мой рассудок постоянно уплывал от меня. Меня избили до полубесчувственного ступора.

Я сполз на пол, потому что так по крайней мере можно было защитить лицо. Я подобрал колени, сжимая их вместе, опустил голову, держа мышцы в постоянном напряжении. Под градом обрушившихся на меня ударов я стонал и кричал. Отчасти это было игрой. Но в основном – нет.

Внезапно, словно по команде, избиение прекратилось.

– Бедный Энди, бедный Энди, – услышал я причитания фальшивого сочувствия.

Поднявшись на колени, я повернулся к говорящему и покачал головой. Я прислонился к его ногам, дыша тяжело и хрипло, поскольку мой нос был забит кровью и грязью. Я снова начал сползать на пол. Мне было нужно, чтобы тип мне помог. «Это позволит выиграть время, – думал я, – это даст передышку». Быть может, эти люди наконец одумаются и увидят, что перед ними несчастный, бесполезный кретин, на которого они лишь напрасно теряют время, и оставят меня в покое.

Мне помогли подняться на стул, и тотчас же ктото ударил меня чуть выше колена, по четырехглавой мышце. Я пронзительно вскрикнул. Еще в школе я терпеть не мог таких ударов, а тогда это были лишь детские шалости, которые наносились коленом. Сейчас же я получил полноценный удар ботинком. На меня снова со всех сторон обрушились удары руками и ногами. Я опять повалился на пол.

Умом я понимал, что самое разумное сейчас – притвориться слабым и попросить пощады, однако чтото меня пересилило. Переполненный злостью, я снова принял сознательное решение не молить о снисхождении. Ни за что на свете я не уроню честь перед этими людьми. Они все равно не успокоятся до тех пор, пока полностью не дадут выход своей ярости. Я понимал, что сопротивлением лишь наврежу себе, но не мог перебороть чувство гордости и самоуважения. Если я начну стонать, это лишь доставит ублюдкам еще большее наслаждение. Победу над ними я мог одержать только за счет твердости духа, а я был полон решимости победить. Храня молчание, я одерживал победу в этом первом бою. Даже малейшая победа раздувается воображением во много раз. «Я побеждаю», – мысленно твердил я себе. Как это ни парадоксально, мой моральный дух только крепчал. Твою мать, я не доставлю этим ублюдкам удовольствие похвалиться, вернувшись домой, перед своими родными: «Да, он умолял нас остановиться».

Они не унимались. Мыски ботинок вгрызались мне в ребра и в голову, тяжелые каблуки с железными подковами обрушивались на беззащитные голени. В этих побоях не было никакого смысла; иракцы просто демонстрировали друг другу свою крутость. Мне оставалось только надеяться на то, что им скоро надоест.

Двоетрое, перейдя на английский, принялись поносить Буша, Тэтчер и всех, кто только приходил им в голову. Мое тело начинало сдавать. Я чувствовал себя обмякшим и истощенным. Мне было трудно дышать. Я уже был лишен возможности видеть; теперь, когда все распухло и ныло от боли, остальные чувства также притупились. Сердце колотилось с такой силой, что создавало в груди очаг боли.

Я слышал крики и пронизанные болью стоны. Должно быть, они исходили от меня.

Ктото крикнул мне прямо в лицо на расстоянии нескольких дюймов, затем истерически расхохотался: «Ха! Ха! Ха! Ха!» и отпрянул назад.

У меня должно было бы хватить ума превратиться в дрожащую развалину, чтобы мои мучители посмеялись надо мной и сказали: «Ах, благослови, господи, его дырявые носки, оставим этого болвана в покое».

Но я молчал и получал по полной.

– Энди, ты орудие в руках Буша, – сообщил мне один из иракцев, – но долго так продолжаться не будет, потому что мы тебя убьем.

Я отнесся к этой угрозе серьезно. Ублюдок просто подтвердил мои худшие опасения. Нас с Динджером хорошенько изобьют, после чего отвезут куданибудь подальше и прикончат.

«Отлично, – подумал я, – в таком случае пусть все произойдет побыстрее».

Меня снова подняли на ноги. Из ран на голове по всему моему лицу струилась кровь. Она затекала в глаза и в рот. Губы онемели, словно я побывал у зубного врача. Я не мог пошевелить ими, чтобы сдуть кровь. Мне пришлось наклонить голову, чтобы направить струйку крови в обход рта. Больше всего мне не хотелось, чтобы эти ублюдки прочитали мои мысли.

На протяжении последующих минут пятнадцати иракцы продолжали поочередно тыкать меня кулаками и отвешивать затрещины, нередко даже не утруждая себя тем, чтобы усаживать меня обратно на стул. Я старался сжиматься в комок. Меня схватили за ноги и поволокли по полу, чтобы каждый получил возможность без помех меня лягнуть. У меня мелькнула мысль, что дело начинает заходить слишком далеко. Еще немного, и я выйду из игры.

В суматохе повязка свалилась с моих глаз. Я не стал терять время, оглядываясь по сторонам. Я видел лишь собственные колени, прижатые к самому лицу, и светлокремовый линолеум на полу, когдато натертый до блеска, но сейчас перепачканный грязью и кровью. Мне становилось все труднее и труднее сделать вдох. Меня даже охватило беспокойство по поводу долгосрочных последствий побоев. Мне казалось, мое тело развалилось на части. Я готов был умереть прямо здесь – и единственным светлым пятном во всем этом было только то, что я загадил чистый пол.

У меня першило в горле. Я кашлял кровью. «Еще двадцать минут, – мелькнула у меня мысль, – и начнутся серьезные повреждения внутренних органов». А это существенно уменьшит мои шансы на побег.

Наконец эта игра, судя по всему, иракцам надоела. Я стал мешком дерьма, они превратили меня в то, во что хотели, и продолжать дальше не имело смысла.

Я лежал на полу, купаясь в собственной крови. Раны и ссадины были повсюду. Даже ступни сочились кровью. Мои носки защитного цвета промокли насквозь и стали темнокрасными.

Открыв на мгновение глаза, я увидел коричневые ковбойские сапоги на «молнии» и расклешенные джинсы. Сапоги были дешевые, на отвратительных пластмассовых каблуках, какими заполнены прилавки на субботних распродажах. Джинсы были грязные и линялые и очень расклешенные. Несомненно, у их обладателя под форменным кителем была также футболка с американским певцом Дэвидом Кассиди. Мельком подняв взгляд, я увидел, что вокруг меня стоят одни офицеры, холеные, гладко выбритые. Ни одного волоска не на месте: у всех усы и зализанные назад волосы. Копии Саддама.

Я лежал в углу, прижимаясь к стене, пытаясь защититься. С трех сторон меня обступили иракцы. Их лица склонились надо мной. Один тип стряхнул на меня пепел с сигареты. Я жалобно посмотрел на него. Ответом стало то, что он повторил свою шутку.

В помещение вошли новые люди. Меня подняли и усадили обратно на стул. Мне снова завязали глаза. Я надеялся, что свежая команда пришла не за тем, чтобы продолжить работу своих товарищей.