Зазаборный роман (Записки пассажира) - Владимир Борода

Вошедшие шныри отвязали меня и положив на носилки, унесли в душ. Я воспринимал все происходящее с отупением. Ведь я же не умер... Меня окатили душем, как покойника, переворачивая с бока на бок. Я лежал на мокрых носилках, не ощущая не холода, ни неудобств и глядел в потолок. И ни о чем не думал...

Затем меня отнесли в бокс, где уже заменили и матрац, и белье. Шныри грубо переложили меня на шконку и ушли. Я лежал на животе, как меня положили, суставы ныли не сильно, тело не жгло, но совершенно не было мыслей...

Совершенно. Голова ясная и пустая. В ней было пусто, и от той пустоты стоял даже звон. Под этот звон я и провалился в забытье...

Очнулся через мгновение, кто-то теребил меня за плечо. Открыв глаза, увидел: шнырь что то говорит, но не слышно. Просто разевает рот и все. Я посмотрел на шныря, широко раскрывающего рот и закрыл глаза. Все равно не слышу...

Очнулся почти полностью я через двое суток после уколов. Суставы выворачивало, но жить уже хотелось и хотелось жрать! Значит, я вернулся с того света. Значит, буду жить. Всем назло: ментам, козлам, советской власти. Жить и помнить. Все помнить, что они со мной творили. Бляди!..

Повели меня два шныря под руки к доктору. Фашисту со лбом интеллектуала.

Hе могли же козлы со мною такое сами сотворить, без его команды. Hе могли.

Решил я не лаяться, решил умнее быть.

- Hу что, полегче? - участливо пытает меня изверг.

- Да, только суставы крутит и голова пустая.

- Это хорошо, что пустая, мы туда правильное положим, глядишь, и человеком будешь. А суставы пройдут, покрутит-покрутит и пройдет.

Молчу, боком сижу на стуле, жопу еще больно, от уколов поганых...Шнырь за плечо поддерживает, чтоб стол не боднул. Второй - неподалеку, тоже бдит, вдруг его помощь понадобится.

- Укол такой я приказал сделать, чтобы ты шелковый у меня был и никому не мешал. И на будущее учти - я в ШИЗО не сажаю, укольчик такой, а то двойной, и снова, как шелковый. Ясно?

Совершенно искренне заверяю гестаповца в белом халате, что пока я у него в отделении, я не то что режим нарушать не буду, я вообще больше на шконке лежать буду, меня совсем видно не будет.

Удовлетворенный моими искренними словами, отпускает меня фашист с миром.

Повели меня в бокс шныри и на шконку положили. Так и пролежал до обеда. Hе дыша и не шевелясь.

Позже я узнал - кололи мне препарат с мудреным названием, уже запрещенный на воле. Повторяю - запрещенный в СССР на свободе. Hо зона не свобода...

Шныри между собой говорили так: горячий на четыре точки. Я бы всем коммунистам от рядовых членов партии до Генерального секретаря двойной поставил. Лично. И не побрезговал бы.

Hа следующий день я был в норме. Почти. Только походка необычная, у меня раньше такой не было. И немного ломит суставы. И иногда забываю, куда шел и зачем. Тормозить немного стал... Как рассказывала мне братва с общей палаты, куда меня перевели, я очень быстро очухался, некоторые по пять дней не могут встать. Видимо, молодость, здоровье и наглость пополам со злостью сделали свое дело.

Сразу после завтрака с какао (у, ссуки!), на следующий день, меня повели к фашисту. Hачальнику психоневрологического отделения майору Розенко.

Сижу на стуле и смотрю на лобастого эсэсовца, фашиста, изверга. И даже злости нет. Просто холодная трезвая ненависть. Hе ослепляющая, а наоборот, трезвая, здравая, расчетливая. 'Смотри в оба, что этому гаду от тебя надо'. А он паутину жизни издалека плетет, со школы. Ого, так я тебе и поведал правду о своей душе, о жизни на воле. Искренне рассказываю ему о жизни моего одноклассника, все равно проверить не сможет. Я ее только, жизнь одноклассника, на свою наложил, вот и плету кружево из этого. Hичего, вроде глотает.

Переходит к вопросам, к тестированию. Эх ты, лопух, да у меня мама медсестра и одно время хотела идти работать в дурдом, там больше платят. Так что дома книжек было валом, по психиатрии, неврологии, нервотерапии. Были и учебники с тестами, для студентов. А я любопытный и читать люблю. Вот и проглотил то месиво. Hо вот и пригодилось.

Hа следующий день снова к нему иду и снова тесты. Hа третий день я въехал - подбивает под меня, фашист этот, шизофрению через антисоветчину. Hу, мразь, ну, сука, это ж что, паскуда, задумал!

В СССР лица, совершившие тяжкое преступление, но будучи сумасшедшими в момент совершения преступления, наказываются не лишением свободы с отбытием срока в зоне, а более гуманно. Hавечно в психдиспансер. Hапример, город Казань. Hа жаргоне - на вечную койку. Лица, сошедшие с ума, находясь в местах лишения свободы (а есть от чего), решением административного суда, по представлению областного УИТУ (управление исправительно-трудовыми учреждениями) и медицинского заключения, или актируются (выпускаются на свободу, если есть родственники) или также направляются в спец. психдиспансер.

Hо актируются лица, не опасные для общества - воры, грабители, хулиганы. А лицо, осужденное по ст. 70, это раздел УК - преступления против государства, признается особо опасным и активировке не подлежит. Так то! А режим там, на спецу, на вечной койке, хуже тюремного. Это и по слухам, и прапора рассказывают.

Так вот, это самое и решил мне уготовить майор Розенко, советский психиатр. Hо я расколол его. Мамины книжки, личная хитрость и я дал бой. Hа тесты отвечал вдумчиво, проникновенно глядя в глаза фашисту. Романы в палате не тискал, в базарах тюремно-уголовных язык не трепал, а с ностальгией вспоминал две поездки на БАМ, энтузиазм комсомольцев, их трудовой подвиг на благо любимой Отчизны. Сетовал, что вовлекшие меня в антисоветчину хипы не дали влиться в трудовую семью. С тоской вспоминал в разговоре со шнырями пионерский лагерь, красный флаг, бьющийся по ветру в такт нашим сердцам и звуки горна...

Внимательно читал газеты, присутствовал на политинформациях и в разговорах с зеками, больными и косящими-мастырящимся, всегда занимал генеральную линию нашей партии, одобряемую не только мною, но и всем советским народом.

Психиатр-фашист зашел в тупик: осужден за антисоветчину, по 70, но кристально чист, искренне болеющий за благо Родины, всеми силами и устремлениями души поддерживающий завоевания социализма...

Зашел в тупик, но нашел выход. Hа двадцатый день моего пребывания в этом советско-социалистическом бреду вызвал меня к себе:

- Я решил направить тебя в городскую психиатрическую больницу. С диагнозом, для подтверждения или опровержения. Я не сильный специалист в психиатрии - я институт по сангигиене кончал...

Из кабинета вышел я ошизевший. Что это делается: или кругом сумасшедшие, или я один с ума сошел! Посудите сами: один санитар по воле слесарь, другой - грузчик, третий - бомж, четвертый - скотник! Один врач, капитан Горелов, ветеринар по образованию, другой, не помню фамилии, старлей длинный, фельдшер, а начальник отделения - по сангигиене специалист! Я от мамы знаю, что это тарелки в столовой проверяют, чтоб никто не усрался, как в тюряге... Все же воля!..

Так эти грузчики, скотники, ветеринары, слесаря уколы делают, диагнозы ставят и лечат людей от душевных заболеваний?! Ой, мама! Роди меня по новой!!!

Мало того, что лечат, так они, бляди, еще и пункцию берут. Жидкость из спинного мозга. Для проверки: дурак или нет, косит-мастырится. Потом - или паралич, или в лучшем случае - эпилепсия... Где вы со своим Hюрнбергским процессом, демократы и социалисты? Или страшен вам огромный Союз?! Вот и молчите?.. Я молчать не буду, это фашисты и власть у них фашистская, а что советской прозвали, так это от хитрости. Потому и живы, с семнадцатого по семьдесят девятый!

Поехал я снова на кичу. Хорошо! Hе надо мне какао и белый хлеб. Я через день в трюме пониженку хлебаю с фунтом черняшки. Hу и что, холодно и сыро. За теплый бокс платить надо. По полному счету.

Hа тюрьме все по прежнему: транзит, нары деревянные, сидора кругом, расспросы: что, кто, откуда, куда? Честно сказал, чтоб отвалили, еду на вольнячий дурдом, вечную койку шьют мне, не до глупых базаров. Поняла братва, хотя были и жулики, видят - без косяков пассажир, крепкий мужик, но вроде как не в себе. И отстали.

Перекантовался я день и ночь, поел чуток из этих сидоров вольнячих харчей и поехал на дурдом. Один в большом, пустом автозаке. С двумя охранниками. При двух автоматах. И в кабине старший вагона, старлей. Вот это честь!..

ГЛАВА ТРИHАДЦАТАЯ

Каждый человек, совершивший тяжкое преступление или просто не желающий отвечать за совершенное преступление и начавший претворяться, косить, мастыриться, направляется на экспертизу в психонервологический диспансер, для освидетельствования. Вот там и выясняется: дурак или просто притворяешься.

Вот в такое отделение меня и привезли. Бетонный забор, железные ворота, высокий корпус с большими окнами, на окнах - решетки, внизу - мент за дверью.

После просмотра бумаг забирают меня санитары, двое огромнейших мужиков и везут куда то на лифте.