Молёное дитятко (сборник) - Бердичевская Анна Львовна

Кое-что я, впрочем, соображать начала. Да в конце фильма для таких, как я, бестолковых, содержание объясняют по второму кругу. Выходим мы из зала, я молодому моему человеку говорю:

— Не надо объяснять, там и понимать-то нечего.

Он говорит:

— Правильно.

Тем временем стулья в зале убирать начали, диджей мой самым главным тут же стал. Лицо строгое. На кого-то нашумел, куда, говорит, диски дели, свет, говорит, вырубить не забудьте, динамики поправьте, стоят не на месте, контакты, говорит, проверить надо… Много так вокруг него народу крутится… Потом сел на высоченную тумбочку, перед ним микрофоны, пульт как на Чернобыльской атомной электростанции… И как шарахнет во все динамики! Слава богу, недолго громыхало. Потом говорит в микрофон, как положено: дамы и господа, прозвучала композиция группы «Роллинг Стоунз»… ну и еще чего-то… А теперь — говорит — будут звучать популярные танцевальные мелодии прошлого века… И понеслось. Танго, фокстроты, вальсы и Алла Борисовна. И диджей молодец, очень все точно подобрал, так что все круче забирает, заводит даже, причем — всех.

Мужиков на этих танцах, как на любых других, вдвое меньше, чем женщин. И все же я спросом пользуюсь. Мальчишки все по девочкам, а взрослым мужчинам партнерш нет. Особенно один немолодой кавалер очень повадился меня приглашать. Высокий, полноватый, представительный. Оказался их завклубом. Я ему говорю: хороший у вас диджей. А он только бровь поднял… Однако соскучилась я быстро, в паузе между танцев услышала — море шумит. Попыталась диджею помахать, дескать — ухожу, спасибо, а он и не смотрит, сидит как чижик деревянный на столбике, в черных очочках, лицо чистое, серьезное, глядит в никуда…

А я — к морю. Ночью на пляже только парочки кое-где, все больше в дюнах, под кустиками, а я — нагишом, в пустом море. Стесняться некого, разве Луны, так она и сама женщина. Ты замечала, какое у Луны лицо бабье?.. Я из моря хорошенько ее разглядела. И все небо, все созвездия, какие со школы знала. Хороший у нас учитель географии был, Плешков Владимир Васильевич. Он же и астрономию вел, про кратеры Луны рассказывал… Царство ему небесное…

Так и пошло по расписанию: обед, пляж, ужин, кино, танцы, море до рассвета, сон до полудня. Завклубом стал со мною так страстно танцевать, что я уж подумала: надо эти танцы заканчивать. У него и жена, завстоловой, стала с интересом на меня поглядывать, приятная такая женщина, Софья Суреновна… Но диджея обижать мне жаль было, он в кино место для меня занимал, выписал какой-то пропуск бесплатный. А на танцах, когда живая музыка начиналась, нет-нет да и спустится со своего столбика со мною поболтать. Мы с ним на веранду к балюстраде выходили, он курит и рассказывает мне любимые фильмы, а то вдруг из детства что.

Я его как-то спрашиваю, где же ваша девушка, что вы все один?

Я не один, отвечает. Но так грустно… Думаю — у парня трагедия какая-то, надлом…

А как-то он мне говорит: вот если б попалась мне вовремя такая женщина, как вы…

И это меня… тронуло.

Виду я не подала, думаю: это у него мама рано умерла, вот он и расчувствовался от взрослой женщины… Он меня и за руку не взял ни разу. В кино, когда рядом сидим и даже шепчемся — ни локтем, ни плечом не прикоснулся.

А что-то стало со мною делаться. Вот почувствовала я его — как он смотрит, что думает… Нет, не то говорю. Понимаешь, я как воздух вокруг него стала, а он — как вода в море вокруг меня… И просто все, а загадка… Но ничего, слышишь, ничего в этом не было, как это сказать… сексуального. Фу-у-у, слово-то какое… Еле выговорила. А приходится.

То ли еще будет…

И налетел, стало быть, последний день нашего заезда.

Вечером банкет.

Я опять в белом воротничке и в туфлях-лодочках. Глаза подвела и губы накрасила. Ну — красавица. Как раз для завклуба. Уже стемнело, когда пошла на банкет. Опять, конечно, опоздала, в столовой битком, и все возбуждены радостно. А чего радоваться? Завтра на самолет с утра… Столы как-то по-новому стоят, рядами, вдоль дальней стены один особо почетный стол, вроде для президиума. На нем букеты огромные, за ними еле видны — директор пансионата, завклубом с супругой и какие-то еще солидные люди. Из отдыхающих я так никого и не знаю, диджея не видать, мест свободных нет, ну, думаю, пора к морю. Тут завклубом над букетами возвысился, рукой помавает, зовет. Чувствую — любуется он мною. Настроение мое, надо сказать, улучшилось, села я рядом с Софьей Суреновной, она любезно очень мне салатов нагребает, завклубом рюмочку водки наливает, и я эту рюмочку с большой даже охотой выпиваю. Разговариваем с Софьей Суреновной о том о сем и о детях. Так у вас, говорит, уже дочка замуж вышла, и мальчик в армии! Слава богу, говорит. А то молодежь нынче совсем уж гнилая стала. Не учатся, не работают, колются. Столько соблазнов, столько опасностей!.. Да еще и хамы такие, человека обидеть — ничего не стоит… Я ей отвечаю, что не все же такие. Вон диджей клубный, очень вежливый молодой человек…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Тут Софья Суреновна проницательно так на меня красивыми своими глазами посмотрела, и еще посмотрела, и говорит негромко:

— Да, вежливый мальчик, воспитанный… только ведь он — голубой.

Меня как громом поразило.

Голубой! Никогда я об этом не думала, хотя слово знала…

Может, и думала что когда… Была у нас в поселке пара, Клавка с Зойкой, жили как муж с женой, Клавка за мужика выступала, в штанах и кепке ходила, хотя у нее и дочь от первого брака, говорят, была. Ну, жили… Вроде голубые тетки. Или розовые. Помнишь, новорожденных мальчиков из роддомов в голубых одеяльцах выдавали, а девочек — в розовых… Кроме Зойки с Клавкой, живых примеров у меня не было. Так эта голубизна, я думала, у них от несчастий и от совместного пьянства завелась, Зойка двух мужей схоронила, Клавка не просыхала, научилась на гармошке играть, чтоб по людям ходить и чтоб выпить подавали… Что ж о них думать?

Но диджей… серьезный такой, строгий даже… Он-то как?

Я сгоряча еще рюмочку замахнула. И стала благодарить, адресами меняться, прощаться — пора мне, вещи не собраны… А какие у меня вещи? Сарафан да кофта.

Выскочила я из душной столовки, и только с крыльца схожу, вижу — из темноты белая рубашка движется. Конечно, мой диджей идет… как раз вовремя.

Все важное, как в воронку, в одну точку закручивается. Ты замечала? Вот и суди, есть судьба или нет? Есть, есть для чего-то… Всякий раз меня к нему, а его ко мне приводило, и вроде случайно, а ни разу мимо. Вот и судьба…

Он мне обрадовался, глаза в потемках светятся, ну и бусы эти на шее. Да ведь и мой Гришка в армию в бусах ушел, да еще и с серьгой в ухе норовил, еле уговорили снять. Все они нынче так… Ах, думаю, хорошо, что темно — не увидит он лица моего. Поздоровалась с ним спокойно. А он приглашает: пока в столовой банкет — в клубе вечеринка собралась, пойдемте, пожалуйста. Я как представила себе, что там его дружки голубые стоят, которые ведь и всегда тут где-то терлись, только я их не замечала… Как и они меня… Ну, думаю, нет! Отвечаю ему, что на банкете я уже побывала, со всеми простилась, а теперь вот с морем проститься пора. Тогда, говорит, я вас провожу, пьяных сегодня много.

Что делать? Пошли к моей дыре в заборе. Над головой акации шуршат, под ногами стручки их черные на белом песке тропинки проступают сквозь тьму. Молча идем, он впереди. И вдруг меня словно кто за язык дернул!

— Мне, — говорю, — сегодня сказали, что вы голубой…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он так и встал, я чуть не наткнулась на спину. Стоим. Он молчит. Дальше идет. Я за ним.

Подошли к забору — дыры нет! Заколочена. Подергал он штакетины, высокие и хлипкие, не перепрыгнешь, а ломать жаль.

Он говорит:

— При новом заезде забор снова сломают, а в конце опять дыру заколотят.

— И всегда, — я спрашиваю, — дыра на одном и том же месте оказывается?

— Всегда на одном, — отвечает. — Дыру заколачивают, а тропинка под акациями остается, идут по ней следующие люди и снова сюда… куда нельзя…