America Latina, или повесть о первой любви - Владимир Динец

Хитрый Уакири подогнул большие пальцы так, что их не было видно, и ответил:

— Потому, что у меня на руках по четыре пальца.

Моно-Сапо пошел и отрубил себе большие пальцы. Девушкам он так и не стал нравиться, но Уакири смеялся недолго. Оказалось, что теперь Моно-Сапо прыгает по веткам так ловко, как Уакири и не снилось! От злости Уакири вырвал себе все волосы. С тех пор у коат на руках по четыре пальца, а у уакири вся голова лысая…

В этих краях поразительно мало фруктов и овощей. Панчо, например, питался только манго, бананами и ямсом. Бананы и ямс очень трудно выращивать. Чтобы посадить банан, надо выплюнуть кусок плода банана и присыпать землей. Ямс (Dioscorea) — высокое растение с жестким стеблем. Сбор клубней ямса происходит так: его выдирают из земли, собирают клубни, а потом стебель рубят на куски и втыкают их обратно в почву — из каждого обрубка стебля получается новый ямс.

По вечерам в небе вырастали высокие башни кучевых облаков. Становилось тихо, и весь лес словно замирал в ожидании грозы. Но пока все ограничивалось далекими зарницами на востоке. Солнце медленно гасло в сиреневом тумане, и хотя мы были совсем рядом с Андами, даже с вершин деревьев не удавалось их увидеть.

Лес тут заметно отличается от того, который растет ниже по течению. Земля на холмах покрыта толстым слоем сухих листьев и изрыта звериными норами, иногда такого размера. что в них можно переждать дождь. Основные строители нор — крысовидные хомячки Rhipidomys и броненосцы Dasypus kappleri. Гигантский броненосец (Priodontes giganteus) расширяет их норы и поселяется в них, а иногда после него нору занимает гигантский муравьед (Myrmecophaga), еще больше ее расширив. Таким образом, одна нора может служить разным зверям убежищем десятки лет, как это бывает с барсучьими норами в наших лесах.

Увидеть всех этих скрытных обитателей леса довольно трудно. Чтобы узнать, кто живет в норах, приходилось разравнивать песок перед входом и наутро смотреть, чьи там остались следы. Гораздо чаще на тропинках встречаешь птиц. По утрам там гуляют симпатичные белокрылые трубачи (Psophia leucoptera) с красивым трубным голосом, как у журавля. Днем можно встретить выводок маленьких ярких перепелов Odontophorys, а ночью — редких ночных краксов (Nothocrax urumutum). Брови у них окрашены в «светящийся» желто-оранжевый цвет, чтобы легче было находить друг друга в темноте.

Нигде в мире нет такого количества красивых птиц, как в Верхней Амазонии. Тут живут самые прелестные колибри (крошечные «кокетки» Lophornis), самые яркие попугаи (Ara), самые фантастические туканы (Rhamphastos). Но прекраснее всех — хищники, особенно хохлатые орлы.

Здесь их шесть видов, один другого эффектней. Шоколадно-черный Oroaetus isidori живет в горных лесах, совсем черный Spisaetus tyrannus — в заболоченных, голубовато-серый Harpyhaliaetus coronatus — на берегах старичных озер, а необычайно яркий S. ornatus — в лесах terra firma. У этого вида очень длинный хохол, придающий ему сходство с вождем апачей в боевом облачении. В поймах водится малая гарпия (Morphus guianensis) с ясными черными глазами. Все они — обитатели верхнего яруса. У хохлатых орлов широкие крылья и удивительно маневренный полет, позволяющий охотиться в густом сплетении ветвей, нападая на добычу из заcады. Увидеть их трудно. Только там, где стаи обезьян и прочей живности собираются к плодоносящим деревьям, при некотором везении можно стать свидетелем стремительного броска орла на жертву.

Как-то раз я исследовал на маленьком каноэ систему озер возле устья Рио Чико. На высокой сейбе, усыпанной цветами, сидел десяток рыжих ревунов во главе с бородатым самцом. Они лакомились цветами и листьями, то и дело озираясь по сторонам. Деревьев такой высоты рядом не было, и казалось, что обезьяны в полной безопасности.

Вдруг большая серая птица скозьнула вниз из густой кроны пальмы, росшей метрах в тридцати от сейбы. Описав несколько головокружительных виражей между стволами, она внезапно оказалась под сейбой и снизу кинулась на обезьян. Ревуны бросились врассыпную, но орел, взмахнув широченными крыльями, буквально втиснулся в сплетение веток, словно гоняющий воробьев ястреб-перепелятник. Молодой самец обернулся, оскалившись, и стальные когти длиною в палец впились ему прямо в лицо. Хищник сложил крылья и всей тяжестью повис на несчастном ревуне. Любого жителя вершин трудно оторвать от ветки, однако тут обезьяна не выдержала и разжала руки. Оба рухнули вниз, птица мгновенно развернула вновь свои двухметровые «несущие плоскости» и тяжело спланировала к другому берегу озера.

Ревун поначалу дико визжал, но его тут же перехватили второй лапой за загривок, и крики смолкли.

Мне повезло, ведь даже из профессиональных орнитологов, годами живших в сельве, некоторым ни разу не довелось увидеть грозную большую гарпию (Harpia harpyia).

Охотничий участок каждой пары достигает 150 км2, и на этой территории гарпиям известны все стаи крупных обезьян. Каждую стаю они навещают раз в два-три месяца, собирая кровавую дань. Найти на таком обширном пространстве гнездо очень трудно, и до недавних пор были известны только два гнезда — одно в Гайане, другое на реке Шингу в Бразилии. Представьте себе мою радость, когда в десяти километрах от кордона я нашел гнездо с птенцами!

— Я знаю это гнездо, — мрачно сказал Панчо, когда я вернулся домой, чуть ли не пропрыгав все десять километров на одной ножке. — Ты попробуй залезь. Я уже пытался, специально привез монтерские когти из Боки.

— А почему не влез? Хозяева помешали? — Я поежился, представив, как страшные лапы гарпии впиваются мне в шейные позвонки.

— Не успели. Кора твердая и гладкая очень, когти соскользнули — чуть насмерть не разбился.

Мне пришлось отказаться от мысли исследовать гнездо поближе, но я поставил рядом палатку и наблюдал за гарпиями снизу. Самка целый день болталась неподалеку, а самец охотился. Хотя он всегда тихо и незаметно подлетал к гнезду, прячась по привычке за деревьями, она издали замечала его и с криком вылетала навстречу. В пронизанном зеленым светом «готическом соборе» леса птицы встречались лишь на долю секунды. Самка опрокидывалась на спину, принимала у самца мертвую обезьяну, ленивца или птицу и возвращалась к пушистым птенцам, а добытчик тут же уносился за новой жертвой. Иногда мне удавалось разглядеть в когтях орлов животных, которых я ни разу не видел живьем — карликовых муравьедов (Cyclopes), олинго (Bassariscus — маленькие древесные енотики), серых игуан (Iguana benica).

Вскоре я заметил, что чаще всего самка отдыхает на ветке невысокого дерева, торчавшего по соседству с гигантской Bertolletia, на вершине которой помещалось гнездо. Деревце так оплели лианы. что на него можно было взобраться, что я, конечно, тут же и сделал, едва дождавшись темноты и втащив за собой палатку. С первыми лучами солнца гарпия была тут как тут. Она села на соседний сук и стала с любопытством разглядывать непонятный предмет. Едва я успел сфотографировать ее из-под ткани палатки, как она улетела в кроны и больше не приближалась.