История чтения - Альберто Мангуэль

Возможно, что и Мария Мартини читает часовник. Но есть вероятность, что это другая книга. Согласно традиции, которая видела в Новом Завете исполнение пророчеств, сделанных в Ветхом, традиции, довольно популярной во времена Мартини, после Благовещения Мария должна была узнать, что все события ее жизни и жизни ее Сына были предсказаны в книге Исайи и других так называемых библейских книгах мудрости: притчах, книге Иова и Экклезиасте, а также в двух книгах апокрифов — «Мудрость Иисуса, Сына Сирахова» и «Мудрость Соломона»[499]. Из соображений некого литературного параллелизма, который так нравился средневековым читателям, Мария Мартини перед самым явлением ангела могла читать ту самую главу книги Исайи, где была предсказана ее собственная судьба: «Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил»[500].

Но еще более интересно предположение, что Мария Мартини читает книги мудрости[501].

В девятой главе Книги притч мудрость представлена как женщина: она «построила себе дом, вытесала семь столбов его, заколола жертву, растворила вино свое и приготовила у себя трапезу; послала слуг своих провозгласить с возвышенностей городских: „кто неразумен, обратись сюда!“ И скудоумному она сказала: „идите, ешьте хлеб мой и пейте вино, мною растворенное; оставьте неразумие, и живите, и ходите путем разума“».[502] А в двух других главах госпожа Премудрость описана как порождение Божье. Господь «премудростью основал землю» (Притчи 3: 19) в начале всего сущего; «от века я помазана, от начала, прежде бытия земли» (Притчи 8: 23). Много веков спустя Люблинский раввин объяснял, что мудрость называли матерью, потому что «когда человек исповедуется и кается, когда сердце его принимает Понимание и изменяется, он становится словно новорожденное дитя и обращается к Господу, как к матери своей».[503]

Госпожа Мудрость — главное действующее лицо одной из самых популярных книг XV века «L’Orloge de Sapience» («Песочные часы мудрости»), написанная (или переведенная на французский) в 1389 году францисканским монахом из Лотарингии Анри Сюзо[504]. В 1450-е годы художник, который известен нам под именем мастер Жан Ролан, создал для этой книги серию изысканных иллюстраций. На одной из этих миниатюр мудрость изображена сидящей на троне, окруженной ангелами, с глобусом в левой руке и открытой книгой в правой.

Над ней с обеих сторон в усыпанном звездами небе преклонили колени ангелы; под ней справа пять монахов обсуждают раскрытые перед ними две ученых книги; слева от нее коронованный жертвователь перед раскрытой книгой молится за нее. Ее положение при этом напоминает положение Бога Отца, который сидит на точно таком же золотом троне на множестве других иллюстраций, обычно при изображении Распятия, держа в левой руке сферу, а в правой книгу, и окруженный такими же ангелами.

Карл Юнг, связывавший Марию с восточнохристианским представлением о Софии, или мудрости, предполагал, что София — Мария «раскрывается перед мужчиной, как друг, помощник и защитник перед Яхве, демонстрируя светлую сторону, доброту, справедливость и дружелюбие их Бога»[505]. Образ Софии — Госпожи Премудрость из Книги притч и из «Песочных часов» Сюзо берет начало из древних мифов о Богине-Матери, резные изображения которой, датируемые приблизительно XXV–XV веками до н. э. и называемые статуэтками Венеры, находили в Европе и Северной Африке. Аналогичные, но менее древние статуэтки встречаются по всему миру[506]. Когда испанцы и португальцы прибыли в Новый Свет со своими мечами и крестами, богини матери-земли ацтеков и инков (а также других народов Америки), такие как Тонанцин и Пача-Мама, трансформировались в андрогинного Христа, фигура которого по сей день встречается в религиозном искусстве Латинской Америки[507].

Приблизительно в 500 году король франков Хлодвиг, обращенный в христианство и стремившийся укрепить позиции церкви, запретил поклонение богине Мудрости во всех ее обличьях: Дианы, Исиды, Афины — и закрыл последние посвященные ей храмы[508]. Решение Хлодвига было закономерным продолжением заявления святого Павла (1 Кор. 1: 24) о том, что только во Христе «мудрость Божия». Атрибут мудрости, узурпированный у женского божества, широко использовался в древней иконографии, где Христос часто изображался с книгой. Примерно через 25 лет после смерти Хлодвига император Юстиниан присутствовал на церемонии освящения недавно построенного константинопольского собора Айя София («Святая Мудрость») одного из крупнейших зданий древности. Там, как утверждает предание, он воскликнул: «Соломон, я превзошел тебя!»[509] Ни на одной из знаменитых мозаик Айя Софии даже на «Богоматери на троне» (867) — у Марии в руках нет книги. В своем собственном храме мудрость остается в подчиненном положении.

Вопреки историческому фону, изображение Марии кисти Мартини в качестве наследницы — а может быть, и воплощения Священной Мудрости можно рассматривать как попытку вернуть женскому божеству силу интеллекта, в которой ему было отказано. Книга в руках у Марии, текст которой скрыт от нас и о названии которой мы можем только догадываться, можно рассматривать как последнее слово сброшенной богини. Эта богиня старше самой истории, но общество предпочло иметь бога в образе мужчины, и она замолчала. И в таком свете «Благовещение» Мартини выглядит настоящим бунтом[510].

Мы мало знаем о жизни Симоне Мартини. Судя по всему, он был учеником Дуччо ди Буонинсенья, родоначальника Сиенской школы живописи; первая датированная работа Мартини «Мадонна во славе» (1315) написана по мотивам работы Дуччо. Он работал в Пизе, Ассизи и, конечно, в Сиене, а в 1340 году перебрался в Авиньон, к папскому двору, — там от его работы уцелели только две плохо сохранившиеся фрески на портале собора[511]. Мы ничего не знаем о его образовании, о том, что влияло на его интеллектуальное развитие, о тех спорах, которые он, возможно, вел о женщинах, о Матери Божьей и о Госпоже Мудрости, но книгой в красной обложке, которую он нарисовал в 1333 году для Сиенского собора, он, возможно, ответил на все эти вопросы и сделал заявление.

«Благовещение» Мартини копировали по меньшей мере семь раз.[512] Технически это давало художникам альтернативу трезвого реализма, чему способствовал Джотто с его «Благовещением» в Падуе; философски это расширяло взгляд на чтение Марии от часовника Джотто до целого теологического компендиума, выросшего из ранних представлений о мудрости богини. На более поздних изображениях Марии[513] младенец Христос мнет или рвет страницы из книги, которую она читает, демонстрируя таким образом свое интеллектуальное превосходство. Жест Младенца должен был означать, что Новый Завет, принесенный Христом, превосходит Ветхий, но для зрителей позднего Средневековья, для которых все еще была очевидна связь Марии с книгами мудрости, этот образ служил напоминанием о женоненавистническом изречении святого Павла.

Что касается меня, то, когда я вижу кого-то читающим, в моем мозгу возникает странная метонимия, где личность читателя окрашивается книгой и тем местом, где ее читают. Кажется, вполне естественным, что Александр Великий, который в сознании современного читателя существует где- то в едином мифологическом пространстве с гомеровскими героями, всегда возил с собой «Илиаду» и «Одиссею».[514] Мне бы хотелось узнать, какую книгу читал Гамлет, когда отмахнулся от вопроса Полония «Что вы читаете, мой лорд?», ответив: «Слова, слова, слова»; это могло бы пролить свет на загадочный характер принца.[515] Священник, уберегший «Тиранта Белого» Жуанота Мартуреля от пламени, в котором он и цирюльник решили спалить библиотеку безумного Дон-Кихота,[516] спас для дальнейших поколений великолепный рыцарский роман; точно зная, какую именно книгу читал Дон-Кихот, мы можем попытаться понять тот мир, который так очаровал Рыцаря печального образа, — читая ее, мы и сами можем на мгновение превратиться в Дон-Кихота.

Иногда процесс идет в обратном порядке, и наше суждение о книге возникает из нашего отношения к ее читателям: «Обычно я читал его при свете свечи или даже при лунном свете с помощью большой лупы», — сказал Адольф Гитлер о писателе Карле Мае[517]. И таким образом уготовил автору «Сокровища серебряного озера» и других романов о Диком Западе, ту же судьбу, что и Рихарду Вагнеру, музыка которого много лет не исполнялась в Израиле только потому, что нравилась Гитлеру.