История чтения - Альберто Мангуэль

Для тех, кто мог увидеть роспись во времена Мартини, каждый предмет и каждый цвет обладал символическим значением. Хотя позже цветом Девы стал голубой (цвет небесной любви, цвет истины, видимой после того, как рассеются тучи)[484], пурпурный цвет власти, а также боли и раскаяния в дни Мартини служил напоминанием о грядущих страданиях Девы. В популярном рассказе о ее прежней жизни, апокрифическом Протоевангелии от Иакова, датируемом II веком[485] (в Средние века этот текст был настоящим бестселлером, и зрители Мартини наверняка были знакомы с ним), говорилось, что синедриону потребовался новый покров для храма. Были избраны семь девственниц из племени Давидова, и был брошен жребий, чтобы назначить каждой из дев свой цвет шерсти для прядения; пурпурный цвет выпал Марии. Перед тем как начать прясть, она пошла к колодцу за водой и услышала голос, который сказал ей: «Радуйся, Благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами». Мария взглянула направо и налево (замечает протоевангелист с задатками романиста), никого не увидела и, дрожа, вернулась домой, где села за свою пурпурную шерсть. «И увидела ангела Божьего, стоявшего перед нею, и сказал он, не бойся, Мария, ибо Ты обрела благодать у Бога»[486]. Таким образом, до Мартини ангел-вестник, пурпурная ткань и лилия обозначали соответственно принятие Слова Божьего, страдания и непорочную девственность за что христианская церковь и почитала Деву Марию[487]. И вот тогда, в 1333 году, Мартини поместил ей в руки книгу.

Традиционно в христианской иконографии книга или свиток принадлежали мужскому божеству, Богу Отцу или триумфатору Христу, новому Адаму, в котором обрело плоть Слово Божье[488]. Книга была хранилищем закона Божьего; когда правитель Римской Африки спросил у группы христианских пленников, что они принесли с собой, чтобы защититься в суде, они ответили: «Тексты Павла, праведного человека»[489]. Кроме того, книга даровала интеллектуальную власть, и потому на самых ранних изображениях Христа он часто выступает в роли равви — как учитель, толкователь, ученый, читатель. Женщине же принадлежал Младенец, подтверждая ее роль матери.

Не все были с этим согласны. За два столетия до Мартини каноник собора Парижской Богоматери Пьер Абеляр, который был кастрирован за соблазнение своей ученицы Элоизы по приказу ее дяди Фульбера, вступил в переписку с бывшей возлюбленной, к тому времени аббатисой монастыря Параклет, и письма эти сделались знаменитыми. В них Абеляр, чьи творения были осуждены Суассонским и Сансским соборами, человек, которому личным указом папы Иннокентия II было запрещено писать и преподавать, предполагал, что женщина вообще находится ближе к Христу, чем любой мужчина. Мужской одержимости войной, насилием, почестями и властью Абеляр противопоставлял женскую мудрость и чистоту души, «способность говорить со Святым Духом во внутреннем царстве души в словах теснейшей дружбы»[490]. Современница Абеляра аббатиса Хильдегарда Бингенская, одна из величайших мыслительниц своего века, утверждала, что слабости Церкви — это мужские слабости и что женщины должны пользоваться сильными сторонами своего пола в эту tempus muliebre, эпоху женщин[491].

Но застарелую враждебность по отношению к женщинам было не так просто преодолеть. Предостережение, обращенное к Еве в книге Бытия (3: 16), использовали снова и снова, чтобы превознести как женские добродетели кротость и покорность: «к мужу твоему влечение твое, и он будет господствовать над тобою». «Женщина была создана в помощь мужчине», объяснял святой Фома Аквинский[492]. Во времена Мартини святой Бернардин Сиенский, возможно самый популярный проповедник своего времени, увидел Марию Мартини не как собеседницу Святого Духа, но как образец подчиненной, исполненной чувства долга женщины. «Мне кажется, — писал он, после того как увидел творение художника, — что самую прекрасную, самую скромную, самую благочестивую позу вы можете увидеть на этой росписи. Вы видите, что она даже не смотрит на ангела, но сидит с почти испуганным видом. Она знала, что перед ней ангел, так чего же ей бояться? И что бы она сделала, если бы на месте ангела был мужчина? Вот, девушки, пусть она будет вам примером. Никогда не разговаривайте с мужчинами, если рядом нет вашего отца или матери»[493].

В таком контексте намек на связь Марии с интеллектуальной мощью был большой дерзостью. В предисловии к учебнику, написанному для своих парижских студентов, Абеляр совершенно ясно высказал отношение к пытливому интеллекту: «Сомнения побуждают нас задавать вопросы, а задавая вопросы, мы постигаем истину».[494] Интеллектуальная мощь рождается из любопытства, но для очернителей Абеляра чьи женоненавистнические высказывания эхом повторял святой Бернардин — любопытство, особенно у женщин, было грехом грехом, побудившим Еву попробовать запретный плот познания. Девственную невинность женщин следовало сохранять любой ценой.[495]

С точки зрения святого Бернардина, образование было опаснейшим порождением любопытства и толчком к развитию еще большего любопытства. Как мы уже знаем, большинство женщин уже в XIV веке — и уж конечно в Средние века были образованны ровно настолько, сколько требовалось, чтобы вести домашнее хозяйство. В зависимости от их общественного положения молодых девушек, знакомых Мартини, либо учили совсем немногому, либо вовсе не учили. Если они росли в аристократической семье, им объясняли, что должны уметь фрейлины, или учили управлять поместьем, для чего необходимо было лишь кое-как уметь читать и писать, однако, несмотря на это, многие женщины становились очень образованными. Девушкам в семьях купцов приходилось принимать участие в делах, так что их обязательно учили писать и читать и даже преподавали основы математики. Торговцы и ремесленники иногда учили дочерей своему ремеслу в надежде получить бесплатных помощниц. Дети крестьян, как мальчики, так и девочки, чаще всего не получали вообще никакого образования[496]. Иногда женщины занимались умственным трудом в религиозных общинах, но при этом их жестко контролировали начальники-мужчины. Поскольку школы и университеты чаще всего были закрыты для женщин, с конца XII по XIV век наука и искусства фактически были сосредоточены вокруг мужчин[497]. Женщины, занимавшиеся наукой в то время — такие как Хильдегарда Бингенская, Юлиана Норвичская, Кристина Пизанская и Мария Французская, — фактически совершали невозможное.

Таким образом, Мария Мартини заслуживает менее поверхностного изучения. Она сидит неудобно, всем телом отворачиваясь от странного пришельца, ее правая рука крепко сжимает плащ у подбородка, и смотрит она не в глаза ангелу, а на его губы (что бы ни говорил святой Бернардин). Слова, появляющиеся изо рта ангела, написаны большими золотыми буквами; Мария не только слышит, но и видит Благовещение. Левой рукой она придерживает книгу, которую читала, заложив ее большим пальцем. Это довольно внушительный том, возможно формат ин-октаво, в красной обложке.

Но что это за книга?

За двадцать лет до того как была завершена роспись Мартини, Джотто на одной из фресок в капелле Арена в Падуе, посвященной Благовещению, дал в руки Марии маленький синий часовник. Начиная с XIII века часовник (составленный, скорее всего, в VIII веке Бенедиктом Аниан- ским в качестве дополнения к канонической службе) был распространенным личным молитвенником среди богатых прихожан и оставался популярным на протяжении XV и XVI веков. Это отражается в многочисленных изображениях Благовещения, на которых Дева читает часовник, как делала бы любая дама благородного происхождения. Во многих богатых домах часовник был единственной книгой, и с его помощью матери и няньки учили детей читать[498].

Возможно, что и Мария Мартини читает часовник. Но есть вероятность, что это другая книга. Согласно традиции, которая видела в Новом Завете исполнение пророчеств, сделанных в Ветхом, традиции, довольно популярной во времена Мартини, после Благовещения Мария должна была узнать, что все события ее жизни и жизни ее Сына были предсказаны в книге Исайи и других так называемых библейских книгах мудрости: притчах, книге Иова и Экклезиасте, а также в двух книгах апокрифов — «Мудрость Иисуса, Сына Сирахова» и «Мудрость Соломона»[499]. Из соображений некого литературного параллелизма, который так нравился средневековым читателям, Мария Мартини перед самым явлением ангела могла читать ту самую главу книги Исайи, где была предсказана ее собственная судьба: «Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил»[500].