Под сенью звезд - Данил Харин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но на уроке литературы ему стало действительно нехорошо. Голова закружилась, появилась неприятная резь в глазах. Он поднял руку и, сказав учителю, что плохо себя чувствует, спросил разрешения показаться школьному доктору.
По дороге к кабинету школьного педиатра, миссис Скайловски, Джеффри почувствовал тошноту, а прикоснувшись тыльной стороной ладони к своему лбу, обнаружил, что тот действительно горячий.
Молниеносное обследование проведенное миссис Скайловски подтвердило его худшие опасения. Градусник показал 38,2. Горло было воспалено.
«У тебя ангина, тебе срочно нужно домой!» – строго, но одновременно с ноткой сочувствия сказала миссис Скайловски, глядя поверх узеньких очков без оправы.
«Тебе лучше не идти пешком. Можешь позвонить родителям, чтобы тебя забрали?»
«Я возьму такси», – пробурчал расстроенный Джеффри, сунул в карман листок с названиями лекарств, который миссис Скайловски, велела передать маме и выскользнул за дверь.
Джеффри открывает дверь своим ключом и входит в дом. Первое на что падает взгляд его воспаленных глаз, это пара кожаных коричневых мужских ботинок. Из родительской спальни доносятся приглушенные звуки какой-то возни.
Окрик «Мама я дома» застревает в опухшем горле. На автомате он бросает рюкзак со школьными принадлежностями и спортивной формой на тумбочку под зеркалом, а потом медленно снимает обувь. Тихо, почти крадучись, он идет по коридору, мимо кухни, мимо своей комнаты к двери родительской спальни. К звукам возни, которые становятся все четче, добавляются тихие женские стоны и мужское сопение.
Дверь приоткрыта. Очень осторожно маленький Джеффри, которого уже бьет озноб, заглядывает в комнату родителей.
Он стоит на коленях, справа от кровати, спиной к двери. Его голова ритмично двигается вверх-вниз между раскинутых бедер женщины. Та распластанная голой на кровати, одной рукой сжимает клок волос на его затылке, задавая темп. Ее, весьма недурные для тридцати пяти лет, груди покачиваются в такт движениям мужской головы. Глаза женщины закрыты, стоны нарастают. Она явно приближается к оргазму. Джеффри Мак Брайд отпрянывает назад и на цыпочках двигается обратно по коридору. Его щеки пылают, но глаза остаются сухими. Мальчик обувается, берет рюкзак и, стараясь не издать ни звука, выходит на улицу. Его тошнит, голова кружится, а колени сильно болят, но он молча бредет вниз по улице, чтобы вернуться домой через два часа с температурой 39 с половиной.
Прошло две недели, прежде чем Джеффри Мак Брайд смог вернуться в школу и целый месяц, прежде чем он наконец-то смог сыграть с друзьями в бейсбол. Джеффри ничего не сказал ни матери ни отцу.
Через четыре месяца Генри Мак Брайд, прийдя в магазин, торговавший подержанными авто, чтобы присмотреть жене подарок к дню рождения, застал ее делающей минет хозяину магазина на заднем сиденье синего Бьюика.
Генри Мак Брайд, которого природа не обделила ни ростом ни силой, вытащил незадачливого торговца из машины и несколько раз крепко приложил головой о задний бампер. Хозяин так и остался лежать на земле, в своих желтых кожаных ботинках с вывалившимся из ширинки членом. Жену здоровяк не тронул.
Они успели развестись до того, как Генри Мак Брайд сел за решетку…
Джеффри открыл глаза и потряс головой. Это были худшие воспоминания его жизни. Но он знал, почему вспомнил тот день. Знал это очень хорошо. Тогда он не захотел поверить в предательство. Не смог в него поверить. И это стоило ему очень дорого. Слишком дорого. Отец, которого он обожал, умер в тюрьме через семь месяцев.
– Ты по-прежнему хочешь туда пойти? – Джеффри вздрогнул, словно вырываясь из глубокого гипноза, и чуть удивленно посмотрел на трех старцев.
Трое, в свою очередь пристально смотрели на него, и один из них повторил вопрос:
– Ты собираешься войти в обитель Звезды?
Пожилой, измотанный долгим походом американец тихим, но уверенным голосом ответил:
– Да.
5
Несколько секунд Петр Строганов был ослеплен. Ослеплен светом, который не могли выдержать глаза простых смертных. Но он не был простым смертным, поэтому смог восстановить зрение и рассмотреть комнату. Четыре циновки вокруг низкого чайного столика, завешенная белым балдахином кровать, но главное… Главное, что в самом центре комнаты, в потолке имелось аккуратное круглое отверстие, размером с мяч для большого тенниса.
А сквозь это отверстие день и ночь пробивался луч божественного света. Живительного света самой Приории. Петр не знал об этом раньше, но как только увидел, осознание пришло мгновенно.
«Только подумать, какую же силу он дает хозяину комнаты!», – изумился Строганов.
Мягкое свечение луча неумолимо звало к себе. Оно завораживало. Петр сделал несколько осторожных шагов, ощущая как к ногам приливает тепло. В животе что-то сладостно сжалось, а в голове зазвучала музыка. Волшебная симфония, какую не под силу написать ни одному композитору. Сердце замерло. Не сознавая, что делает, мужчина опустился на колени и закрыл глаза. В ноздри ударил запах, запах из его далекого прошлого. Он узнал этот запах и застонал. Это был запах свежескошенного сена, смешанный с ароматом юного, непорочного женского тела…
Ему шестнадцать. Он в Техасе, на ранчо одного из друзей отца. Они бегут босиком по траве озаренные лучами готового скрыться за горизонтом августовского солнца. Она дочь хозяина, ей только-только исполнилось пятнадцать, и ее зовут Хилари. Она бежит впереди. Он слышит ее звонкий смех, видит, как блестят светлые волосы, как развевается на бегу коротенькое легкое платьице, открывая загорелые чуть пухлые бедра. Он настигает ее двумя прыжками, ловит ее руку, и они вместе громко хохоча с разбега падают в огромный стог сена. Так, заливаясь беспричинным, но очень искренним смехом они лежат, как кажется ему, бесконечно долго. Пока она вдруг резко не приподнимается и перекинув через него правую ногу не усаживается на него, так грациозно словно оседлывает одного из папиных скакунов. На лице нет и тени улыбки, большие карие глаза серьезно и чуть лукаво смотрят на него. В считанных сантиметрах от его лица в широком вырезе платья качаются пышные груди. Он не выдерживает и на несколько мгновений переводит взгляд на них. Он готов поклясться, что сквозь ткань своих джинсов чувствует влажный хлопок ее белых трусиков. Его хозяйство начинает подниматься, преодолевая сопротивление застегнутой ширинки, упираясь в ее левую ягодицу. Он боится, что, почувствовав шевеление в его штанах, она вскочит на ноги и убежит прочь, а может быть, даже влепит ему пощечину. Он начинает лихорадочно придумывать оправдание, продолжая открыто таращиться на ее грудь. Но она неожиданно для него наклоняется и целует его прямо в онемевшие от возбуждения губы, а потом делает совершенно дикую вещь. Она опускает правую руку к месту соприкосновения их промежностей, шарит там какое-то мгновение и двумя резкими движениями расстегивает ширинку на его джинсах от Кэлвина Кляйна, мимолетом задев костяшкой мизинца головку его набухшего члена, выглянувшего из-под резинки трусов. Его начинает бить крупная дрожь. Он поднимает едва послушную руку и неловко сжимает в ладони ее левую грудь. Поднимает глаза, все еще подспудно ожидая негативной реакции, вроде пощечины. Но малышка Хилари, сохраняя совершенно серьезное выражение лица, (выдает только легкая пелена, подернувшая взгляд) скрещивает руки на животе, ловит пальцами подол платья и медленно начинает тянуть вверх. Как завороженный он наблюдает. Бедра, потом те самые белые трусики, действительно влажные в промежности или ему только кажется? Дюйм за дюймом открывается загорелый живот, причудливый завиток пупка, платье поднимается все выше. Теперь все его тело бьет крупная дрожь. Но она, кажется, не замечает этого. Ее руки продолжают движение. Вот из-под светлой материи показались полукружия грудей. Платье проскользило еще немного и его взгляду открылись крупные розовые соски. «Господи» – мысленно стонет он, – «Я вижу грудь!»
Она снимает платье через голову и легким движением отбрасывает его на траву.
Также неторопливо стягивает с него футболку. Их губы сливаются в жарком как августовское техасское солнце поцелуе. Переплетенные тела перекатываются вправо, так что он оказывается сверху. Немного осмелев, он нащупывает ее трусики и начинает тянуть вниз. Она не сопротивляется. Наоборот. Изгибается, чтобы ему было удобнее. Белый комочек летит на траву вслед за платьем. Одним движением он стягивает с себя джинсы вместе с плавками, замешкавшись немного при попытке освободить ноги. Она снова не замечает его замешательства. Окончательно осмелев, он принимается ласкать руками ее груди, потом спускается к животу и, наконец, еще ниже. Там внизу влажно, там внизу настоящий потоп.