Сын - Филипп Майер

А тем временем оба брата Холлиса постепенно обращаются в прах. Невозможно поверить, что мы действительно созданы по образу и подобию Божьему. Слишком много в нас от рептилий, от пещерного человека с его дикими повадками. И ведь найдется немало тех, кто не прочь туда вернуться. Стать рептилией. Змеей, притаившейся в засаде. Нет, они, конечно, не говорят змея, им больше нравится лев, но разница-то невелика, разве только внешне.

24 марта 1916 года

Большое жюри не предъявило обвинения.

2 апреля 1916 года

Несмотря на убийство Датча Холлиса и на историю с Гарсия, наше имя имеет больший вес, чем когда-либо. Там, где я готов столкнуться с обидой, встречаю уважение; жду зависти, а получаю ободрение. Не воруйте у МакКаллоу — вас убьют; не браните МакКаллоу — они убьют вас. Отец считает такое положение дел правильным. Я напомнил ему, что идет десятый век второго тысячелетия.

В итоге все вышло по его — нас считают людьми другой породы. Им вообще не приходит в голову, что мы тоже нуждаемся в пище, что у нас тоже идет кровь, что на нас можно устроить облаву с вилами и факелами. Или, точнее, со святой водой и осиновыми кольями.

Что касается более глобальных бедствий, люди Вилья вчера напали на казармы в Гленн-Спрингс. И пусть я сочувствую мексиканцам, вместе с отцом с нетерпением жду прибытия пулеметов Льюиса, которые выпускают десять 30-калиберных пуль в секунду. Истинное спасение, когда приходится малыми силами противостоять многочисленному противнику. Из-за войны в Европе заказ поступит с существенным опозданием.

Всерьез поговаривают, что мексиканское правительство планирует штурм Ларедо — войска Каррансы группируются за рекой. Мексиканцы убеждены, что мы должны вернуться к прежним границам (по Нуэсес). Техасцы уверены, что граница пролегает миль на триста южнее, где-то в районе Дуранго.

Салли хочет переехать в Сан-Антонио, или в Даллас, или даже в Остин — куда угодно, лишь бы подальше отсюда.

— Мы в полной безопасности, — уверял я. — Ни гансы, ни мексиканская армия не подойдут к нашим воротам.

— Я вовсе не этого боюсь, — вздохнула она.

— Ты беспокоишься о мальчиках?

— Обо всех троих. Двух живых и одном погибшем.

— Все будет хорошо.

— Пока опять кого-нибудь не убьют. Или пока их не разыщет чей-нибудь мстительный брат.

— На свете не осталось больше ни одного Холлиса. Мы проверили.

— Значит, будет кто-то другой.

Я не стал напоминать, что брак с мужчиной из семьи великого Илая МакКаллоу был для нее почетной наградой. Я устал, окончательно обессилел.

— У моих племянников в Далласе есть ружья, — печально произнесла она. — Они охотятся на оленей. Ходят в школу, волочатся за распутными девчонками, но… — она запнулась, — я видела мальчика…

— Датча? — ласково переспросил я.

— Они бросили его под навесом за домом шерифа Билла Грэма. Стыд и позор.

Я ничего не сказал на это. Уже давно у нас все пошло наперекосяк, но всякий раз, когда я начинал надеяться, что еще не поздно наладить совместную жизнь, она все портила. Я отвернулся, окончательно замкнувшись в себе.

— Ты можешь оставаться здесь, Пит, один. Я потеряла всех, кого боялась потерять.

Двадцать два

Илай / Тиэтети

Весна 1851 года

Для обычного бледнолицего индейские имена звучат бессмысленно и похожи на клички животных, потому белым трудно было понять, с чего бы относиться к этим ниггерам прерий как к человеческим созданиям. Дело в том, что у команчей было табу на использование имени умершего прежде человека. В отличие от бледнолицых, миллионы которых зовут себя одинаково, поколение за поколением, у команчей имя человека живет и умирает вместе с ним.

Имя ребенку дают не родители, а остальные родственники или кто-нибудь из уважаемых членов племени, иногда в честь поступка, который он совершил, иногда в честь события, поразившего воображение. Если имя не очень подходило человеку, его можно было сменить. К примеру, Дразнящий Врага рос робким, застенчивым и слабым ребенком и родные подумали, что новое отважное имя поможет исправить положение дел, — так оно и вышло. Кое-кто в племени менял имя по два, а то и три раза, когда случалось что-то важное и интересное, по мнению друзей и семьи. Хозяина пленницы-немки, Желтые Волосы, которого при рождении назвали Шесть Оленей, в юности переименовали в Ленивые Ноги, и это имя пристало к нему уже до конца жизни. Сына Тошавея назвали Жирным Волком, потому что воин, который дал ему имя, накануне видел очень толстого зверя, а это и знак важный, и сам он похож, так что имя подошло. Имя Тошавея означало Блестящие Пуговицы, так его назвали еще при рождении, но мне это казалось странным, и я предпочитал думать о нем просто как о Тошавее. В ходу были и испанские имена, которые не имели особенного значения, — Писон, Эскуте, Кончо. У нас был воин по имени Хисууанчо, его похитили у родителей лет в семь или восемь, и на все вопросы он отвечал, что его христианское имя Хесус Санчес, — ну, так его и прозвали.

Многие имена у команчей звучали совсем неприлично, во всяком случае на бумаге, и тогда белые их изменяли. Вождя, совершившего знаменитый налет на Линнвиль в 1840 году (в ходе которого пять сотен воинов ограбили склад дорогой одежды и умчались, наряженные в шелковые сорочки, свадебные платья и цилиндры), звали По-ча-на-квар-хип, что означает Член-Который-Всегда-Стоит. Понятно, что такое имечко, даже в деликатном варианте Эрекция-Которая-Не-Ослабевает, невозможно опубликовать в газете, поэтому его обозвали просто Бизоний Горб. Так его и звали долгие годы, вплоть до самой смерти, много лет спустя, после того как он тщетно пытался стать фермером, живя в резервации, потеряв и свои земли, и свое доброе имя. Но для самого себя он всегда оставался Членом-Который-Всегда-Стоит.

Лекаря, который в 1874-м вместе с Кваной Паркером повел команчей против бледнолицых в войне на Красной Реке, звали Исахата’и, Пизда Койота. В газетах его называли Исхтаи, Эсхати, даже Эсчити, никак не переводя имя на английский. У Тошавея был племянник по имени Хотел-Трахнуть-Кобылу, которое он не без причины получил в ранней юности, а Жуткую Лентяйку прежде звали Одинокой Птицей. Команчи были добродушным народом и к своим прозвищам относились с юмором, хотя когда Хотел-Трахнуть-Кобылу заполучил свой первый скальп и решено было переименовать парня в Человек-На-Холме, никто не слышал, чтобы он жаловался.

К февралю начался голод. Уже больше года у нас не было бизона, а всех оленей, лосей и антилоп за зиму перебили. Редкие выжившие звери выходили из укрытий только по ночам, пощипать сухие ветки. К тому времени мы уже выслеживали древесных крыс и поедали найденные в их гнездах запасы сухих фруктов и орехов, да и самих крыс, если удавалось их поймать. И каждый понимал, что скоро начнут умирать самые маленькие, самые старые и больные, и они непременно погибли бы, если бы нам не попалось стадо бизонов, кочующих к северу.

Все посчитали это добрым знаком, что полоса несчастий кончилась и Создатель-Всего-На-Свете простил нас. Время Первой Весенней Красоты мы встречали с обновленными запасами мяса и шкур и уже ждали лета и тепла. Для наших женщин это означало, что работать придется в два раза больше, все шкуры должны быть готовы к приезду команчеро.

Май — пора военных походов. Треть племени погибла в прошлом году, большую часть табуна мы тоже потеряли, и если этот летний рейд не принесет удачи, неизвестно, сколько мы еще сможем протянуть. Возглавит поход Тошавей, но Эскуте, который все еще не мог натянуть свой лук, останется в лагере, а его место займу я. Неекару тоже собирался, но в отличие от остальных молодых воинов не спешил вслух предвкушать будущие победы.

— Да что ты такой кислый, — пытался взбодрить его Эскуте. — Приведешь какую-нибудь мексиканскую красотку и будешь с удовольствием слушать, как я ее пользую.

Неекару печально покачал головой.

— Погоди, дай-ка угадаю. У тебя дурное предчувствие.

— Заткнись. — Неекару взглядом показал на меня.

Эскуте тоже меня заметил.

— У этого зануды вечно дурные предчувствия. Не слушай его.

— В прошлый раз мне тоже было не по себе.

— А, ты же великий пуха тенахпе[88], вечно я забываю, — усмехнулся Эскуте.

— Времена меняются, — продолжал Неекару. — Хотим мы это признавать или нет. Вот пенатека…

— Да к дьяволу этих убогих пенатека. Они были таи’и бледнолицых и получили по заслугам.

— Их было в четыре раза больше, чем нас.

— И они были подстилками для бледнолицых и заразились их болезнями.

— А, ну конечно. Воины, которые совершили величайший набег на бледнолицых, были, оказывается, их подстилками, — не уступал Неекару.