В зоне листопада - Артем Полярин

Энграмма Юлии №2

«А ведь жить-то невыносимо скучно. Я удивляюсь – как родители мои дожили до своих лет? А дедушки и бабушки? Образование, работа, семья. Скукотища. Ради чего? Ради комфорта? Так он и так всегда есть. Как же скучно и тоскливо! Хоть в петлю лезь. Что делать? Пить уже не хочется. Марафет закончился, да и расход с этим Склерозонетом большой очень. Никаких денег не хватит. Хочется чего-то свеженького и горяченького. Новенького. Пикантненького и насыщенного. Куда податься? Кому отдаться? Кто веселить сегодня будет? Меня! Кто будет греть мою озябшую от неприкаянности душу. Идиоты сопливые надоели. То в большой голове на тощей шее весь потенциал, то – наоборот. Кто их только таких выращивает? Генофонд накрылся медным тазом. Тихо идем ко дну. А те, что постарше – да. Эти еще старой закалки. Эх, ладненько, надо собираться, а то совсем тут завяну и зачахну. Так и напишут на могилке: «Безвременно увядшая от вселенской тоски… Нашла приют в сырой земле… Никто не гладил нежно ее соски… Источник страсти ее… обмелел». Ах-ха-ха. Что за бред!? Вот это эпитафия! Надо будет написать в завещании. И фоточку попикантнее выбрать. Пусть знают, какая несчастная и талантливая, творческая личность гниет у них под ногами!»

Энграмма Юлии №3

«Бабушка, хватит меня уже обзывать. Ты так нагло полагаешь, что умнее меня, что даже противно! Ну, вот какая я блудница? Это устаревшая категория. Ах-ха-ха! По современной классификации я – «блядь начинающая». Самая что ни на есть заурядная. Отечественного производства. По поводу недокументированных характеристик – все претензии к производителю. Вон он за монитором спрятался. Ха-ха! Хватит мне уже ставить устаревшую версию прошивки! Где дополнительные функции? Где свобода? Я личность! Требую уважения! Я же тебе не запрещаю разговаривать с нарисованными людьми. Вот! А, если мне хочется поговорить с гостем из галлюцинации – тоже, будь добра, не вмешиваться! Он, хотя бы, на вопросы отвечает! И вообще, ты своих мужиков считай! Хотя, у такой как ты – только нарисованные, наверное, и бывают. Признайся: снятся эротические сны?! Ай! Ты чего дерешься? Бить личность по морде – для образованного человека означает растерять остатки культуры и признать свое варварство. Ай! Да хватит уже! Прическу испортишь! До фейспалма довела! Мама! Неси валерианку. У бабушки баттхерт после холивара приключился! Ах-ха-ха! А у меня он, с вами, скоро перейдет в хроническую форму!»

Энграмма Юлии №4

«Ночь. Темно и одиноко. И грустно. И скучно. И спать не хочется. Завтра опять утром в школу. Как все достало уже. Подушка жаркая. И одеяло слишком теплое. Как он? Только ради него и хожу туда. Мельком там, мельком сям. Ноги, прям, мокрые… Какой же он милый! Снится мне каждую ночь. И не обращает на меня вовсе никакого внимания. Нисколечко. Конечно, зачем ему восьмиклассница. Шатается с этой Катькой из десятого Б. Так и хочется подойти и все рассказать. О том, как нам хорошо было вместе. Как он меня обнимал и целовал. Как медленно раздевал… извивалась в его руках. Как он коснулся языком…стонала. Интересно, что Катька скажет, если не говорить, что это сон? Ах! Хорошо! Скользко. Ну давай, Сашенька, поцелуй же меня…какой ты нежный…ласковый… Ниже…еще ниже. Ах! Как приятно. Милый, мой, мальчик. Не останавливайся. Быстрее. Сожми меня крепче. Ах! Быстрее! Гладь! Ласкай! Люби меня одну! Ох! Накрыло волной… понесло. Не отпускай меня. Ах! Плезир! Уносит к звездам. А вот и звезды. Нет мам, ничего. Это я во сне кричала. Сон страшный приснился. Почаще бы такие снились. А, лучше, наяву. Нет, мам. Все хорошо. Я здорова. В школу завтра обязательно пойду»

Энграмма Юлии №5

«Грибочки. Грибочечки! Psilocybe semilanceata, говоришь? Колпак свободы или веселушка? А не поганка? Что-то очень похожи. Пробовал? Точно!? Ну да, вижу, что живой. Но странный. Да ладно, шучу. Где набрал? В зоне радиационного заражения? Нет? Не врешь?! Да ладно, шучу я. Ты же на самом деле не такой дурак, каким хочешь казаться. Вон даже псилоцибе от поганки отличаешь. И название запомнил. Ладно, давай, уж. Скушаем немножко. Холодно и дышать тяжело. И мутит немного. Чувак, тыы чееем меееняя накааармил? Ооотравииитель! Отпууустииило. Ты кто? Кто, говоришь? Ангел!? Чувак, ну очнись! Ты его видишь? А, ну тебя. Ну, здравствуй, Ангел! Как дела? А ты бабушку мою знаешь? Не знаешь? Ах-ха-ха. А она, бедняжка, каждый день с тобой разговаривает. На стене нарисовала и разговаривает. Ты уж, будь добр, ответь ей. Хотя бы подмигни со стены. А то каааакто нехорооошо выходит. Она же тоже личность и страдаеееет! Мужика ей надо. Так что будь мужиком. Хорошо?! Ну все, договорились!»

Глава 17.

Петлявшая безумно и непредсказуемо траектория жизни, вернулась в колею хоть уже и другую, но все же напоминавшую ту прежнюю – наезженную и удобную. Чтобы сделать человека счастливее, надо сначала отобрать у него что либо, а потом вернуть. Абоненты, с которыми работал Никон, были из проблемных, тяжелых и опасных. От них отказались другие полевики. После того, что происходило в тюрьме, это выглядело не такими уж и страшными. Выбравшись с бездорожья – любой, даже разбитой и кривой колее будешь рад. Ездить на работу из дома в пестрых вагонах метро намного приятнее, чем ходить из камеры по мрачным казенным коридорам под присмотром стражников. Да, и еда домашняя – получше баланды будет. Яркие впечатления от Города, еще недавно казавшегося за толстыми стенами древних казематов таким далеким, быстро угасли. В образовавшейся пустоте поселились новые чувства. Переживания, призрачные и аморфные, грызли и глодали сердце. Изловив незваных призраков и покопавшись в их потрохах, Никон обнаружил, что судорожно опасается пристального внимания к своей персоне. Это показалось совершенно нерациональным, после того, как в тюрьме читали его энграммы и каждый шаг фиксировался зоркими видеокамерами. Но свобода такая штука – если уж получил ее немного, то хочется еще больше. Да и следить могли не только с дозорной башни Мнемонета, но и из машины, где тыкают в ребра шилом. Раскрытия подробностей связи Говарда с бандитами добиться так и не удалось.

Просуществовав несколько дней в тяжких раздумьях, Никон попросил Евгения принести ему трофейный глок, надежно спрятанный в одном из тайников, неподалеку от монастыря. Евгений – бывалый курьер, доставил бандероль без задержек. Таскать с собой пистолет, отобранный у регионального координатора, не менее страшно, чем бояться бандитов с шилом. Никон, взвесив все за и против, боялся и таскал. Неудобства от угловатого, но не такого уж и толстого предмета в кармане не идут ни в какое сравнение с неудобством от острого и тонкого предмета, напористо протыкающего тот же карман.

Мартовское солнышко, сдобренное неожиданно прилетевшим из Атлантики влажным циклоном, стало теплее. Город, превратившийся за долгую, суровую зиму в ледяную крепость, заметно согрелся и повеселел. Элеонора, к великой радости Никона, намного опередила подснежники. Этим чудным, завораживающим цветением он и любовался по вечерам, ловя ноздрями тонкие, чарующие ароматы. Чем любовался, взирая на свинцово-тяжелую водную гладь Досифена из-под ясного, как апрельское небо, блестящего в свете заходящего светила, зеркала глаз, цветок, все еще оставалось загадкой.

– Здравствуйте!

Голос девушки показался очень знакомым. Не просто, как слышанный где-то мельком, а словно важный, ценный голос. Никон старался, но никак не умел припомнить, для чего же он важен.

– Можно мы присядем?

Голос парня тоже знаком. До боли. До тошноты. Элеонора опередила, экстренно охлаждающего, мгновенно накалившиеся аксоны Никона, веселым согласием. Парочка расположилась на другом краю лавочки. Заскучав от неспешного колыхания еще помнящих сковывающее дыхание зимы вод, девушка живо протянула руку и заявила:

– Меня Гертруда зовут!

Элеонора автоматически ответила. Завязался разговор. Гертруда возбужденно рассказала, как они совсем недавно засекли большой прогулочный катер на ходу, что нынче большая редкость. Все мечтала о том, как же это романтично с любимым человеком, раскачиваясь на волнах, плыть мимо набережной. Любоваться с палубы на маленьких, ползущих у подножия далеких девятиэтажек людей. На солнце, скатывающееся по чистому синему небу к живущим на западе. На редкие, пережившие нужду посланников суровой зимы деревца. Элеонора охотно подхватила волну. Дополнила яркую, картину красочными штрихами. Даже продекламировала что-то подходящее из своего сборничка. Налюбовавшись вдоволь совместными грезами, девушки притихли. Гертруда спохватилась:

– А это – Дима!

Никону тоже пришлось представиться. Оказалось, что Дима работает в Мнемонете программистом. Розово – голубые, волнующиеся синхронно с чистыми волнами, девичьи грезы смыло с лавочки мутной грязью суровой действительности. Дима поделился переживаниями, связанными с несовершенством ключевых служб. Никон поведал о тяжелом контингенте, с которым доводится работать. Лишь Элеонора, работавшая в привилегированном секторе, разбавила поток проблем струйкой смешных историй.