Французская Мессалина - Оливия Клеймор

Вскоре мадам Дю Барри была приглашена на свадьбу герцога де Шартр, где все присутствующие отметили её изысканное платье, бриллианты и безупречное поведение. Особенно в комплементах преуспел герцог Анри Сеймур. В Версале даже начали подшучивать над его страстью к Дю Барри. Но более никто не осмеливался идти на открытый конфликт с новой фавориткой.

Барон Ла Шемэ решил не только упрочить положение графини Дю Барри в Версале, но и отбелить её репутацию. Для этого он нашёл некую осуждённую женщину, которую обвиняли в убийстве новорожденного, на самом же деле несчастная родила уже мёртвого младенца, но, увы, подтвердить это никто не мог.

Мушкетер Мандевиль, охранявший осуждённых, посоветовал обратиться женщине к всесильной мадам Дю Барри, фаворитке короля. Та с радостью согласилась, но, увы, была неграмотна. Поэтому мушкетёр лично направился Версаль, дабы передать прошение госпоже Дю Барри. Ла Шемэ предпринял все меры, чтобы сия бумага попала в руки фаворитки как можно скорее. Почитав бумагу, графиня пришла в негодование, тотчас написав письмо канцлеру:

«Господин канцлер!

Я ничего не смыслю в ваших законах, но считаю их несправедливыми и варварскими. Они противоречат здравому рассудку и гуманности, потому что приговаривают бедную женщину, только зато, что она родила мёртвого ребёнка, не заявив об этом полиции. Как видно из обвиняемого акта, который мне доставил некто мушкетёр Мандевиль, женщина осуждена только за то, что не знала закона и не справилась о нём своевременно из-за постигшего её горя. Я предоставляю это дело суду вашей совести, по моему же разумению, эта несчастная заслуживает жалости и снисхождения. Я прошу у вас помилования, если не полного, то хотя бы смягчения участи несчастной.

Графиня Дю Барри».

Господин Мандевиль сам отнёс письмо графини канцлеру и тот приказал отложить исполнение приговора. Весть об этом тут же облетела Версаль и Париж. Аристократы и простые горожане взглянули на фаворитку другими глазами.

Маркиза Помпадур поняла, что проиграла молодой, напористой и развращённой куртизанке и удалилась в своё поместье в Сен-Дени. С каждым днём она чувствовала себя всё хуже.

Единственное развлечение, которое позволяла себе маркиза в таком положении – это переписка с графом де Лаваль. В одном из писем она писала бывшему любовнику:

«…Мне жаль, Кристиан, что мои надежды на Чёрную мессу не оправдались. Я задаю себе один и тот же вопрос: неужели и Дьявол отвернулся от меня? Хотя это кажется мне странным… Возможно я воспринимала мессу как театральное действо, не до конца поверив в её силу. И, увы, сила моей веры была не достаточной, чтобы сотворить тайну чёрного обряда. Если «Он» не принял меня, отчего тогда помогает мадам Дю Барри? Оттого, что она более достойна «Его» покровительства? Может быть, я была не достаточно развращена и не достаточно духовно пала на тот момент? Но ведь помог «Он» осуществиться мечтам мадам Монвуазен, которая получила во владение замок дю Плесси и титул баронессы… По словам доктора, который был предельно откровенным: мне осталось жить не более года при соответствующем уходе. Прошу тебя, Кристиан, вспомни дни нашей молодости, не дай мне умереть в одиночестве!»

Спустя год маркиза Помпадур умерла, около её смертного одра присутствовал только граф де Лаваль.

Глава 26

Версаль продолжал жить привычной жизнью, предаваясь роскоши и всепоглощающей любви. Людовик недолго скорбел, получив известие о смерти маркизы Помпадур. Графиня Дю Барри быстро отвлекла изощрёнными умелыми ласками венценосного любовника от скорбных мыслей.

Она затеяла представление в античном стиле, где собиралась появиться перед королём и его свитой в весьма пикантном виде. Представление планировалось разыграть в одном из павильонов Версаля. Графиня Дю Барри изображала Бахуса, бога вина, её ноги были почти обнажены, грудь слегка скрывала прозрачная туника, а спина и вовсе открывалась на всеобщее обозрение.

Молодые придворные дамы согласившиеся принять участие в этом представлении, предстали перед мужскими взглядами как Наяды и Купидоны, но в более скромных нарядах. Чаровницы пели и аккомпанировали себе на различных музыкальных инструментах.

Увы, но мадам Дю Барри не умела играть ни на одном музыкальном инструменте, но, как выяснилось, могла вполне прилично петь. Она, окружённая совей античной свитой, прилегла на мнимый берег ручья, приняв весьма соблазнительную позу, и запела:

Что из кувшина черпать большим ковшом?К чему усилье? Я убеждал тебяНе проводить со мною праздноДни, опьяняясь вином и песней.Зачем страшиться моря? Как морок злойПройдёт морозный холод предутренний…

Людовик любовался своей фавориткой, ещё раз убеждаясь в правильности выбора: она была настолько хороша, что он почувствовал острое желание овладеть ею…

В этот момент инициативу перехватила античная свита Бахуса:

Сохнет, други, гортань, —Дайте вина!Звёздный ярится Пёс.Пекла летнего жарТяжек и лют;Жаждет, горит земля.Не цикада – певец!Ей нипочём этот палящий зной…[32]

Людовик едва выдержал сие представление, поспешно удалившись с фавориткой за кулисы.

Королевская чета вот уже несколько месяцев была поглощена весьма важным занятием: выбором невесты для дофина из правящих домов Европы.

Королевскому отпрыску недавно минуло восемнадцать, но он был вял и практически не проявлял интереса к женщинам, словом, представлял полную противоположность своего деда Людовика Возлюбленного.

Королева Мария была обеспокоена этим обстоятельством и дала поручение верному человеку, дабы тот научил дофина обращаться с женщиной. Когда же доверенное лицо отчитывалось перед королевой, несколько приукрашивая способности её возлюбленного внука, она окончательно решила: невеста должна быть очень молодой и совершенно неопытной. Поэтому выбор французской короны пал на австрийскую эрцгерцогиню Марию-Антуанетту из рода Габсбургов.

Встреча невесты и празднества по этому поводу, а затем и свадьба, поразившая своей пышностью не только Париж, но и всю Европу, обошлись казне в баснословную сумму. Не забыл король и о своей фаворитке, так как она была уже давно официально представлена двору, она появлялась рядом с ним на всех церемониях. Наряды и драгоценности прекрасной Мессалины заставили роптать даже королевский двор. Королева по этому поводу даже пожурила своего супруга, правда в сдержанной форме.