Я. Истории из моей жизни - Кэтрин Хепберн

Майер вызвал меня и сказал:

— Кэтрин, зачем вы выступили с этой речью?

— Мистер Майер, я считала, что кто-то обязан выступить с такой речью и что этим кем-то должна быть я. Я считаю, что положение идиотское и его надо исправлять. Мучают тех, кто не может защититься, а я могу.

Я только что закончила сниматься в картине студии «Метро», где играла главную роль. Картина называлась «Песня любви», и они собирались предлагать ее для проката.

На меня обрушились Американский легион и прочие.

Я сказала:

— Мистер Майер, я не виню вас в том, что вы так огорчились. Ведь вам нужно продать картину с моим участием, и вас ожидают в этой связи трудности. Я согласна, что, выступив с этой речью, я поставила вас в чрезвычайно неловкое положение, поскольку связана с вами договором. Попроси я у вас согласия на выступление, вы бы мне отказали.

А теперь давайте посмотрим правде в глаза. Я бы выполнила свое намерение даже в случае отказа, но тогда я бы поставила в неловкое положение саму себя. Как бы там ни было, я сделала, что задумала. С другой стороны, с сегодняшнего дня вы вправе не платить мне понедельное жалованье, поскольку не совсем ясно, как вы можете теперь задействовать меня в чем бы то ни было.

Майер ответил:

— Мы обсуждаем не этот вопрос.

— Мистер Майер, возможно, нам следует обсудить его, поскольку я поступила так, как работник солидного учреждения не должен поступать. Раз уж вы позволяете себе получать у кого-то еженедельное жалованье, то, видимо, вам запрещено появляться открыто на публике в голом виде.

Он наставительным тоном повторил:

— Мы обсуждаем не этот вопрос.

Наконец я покинула его кабинет. Он довел меня до определенного градуса, но никаких санкций принимать не стал. Разумеется, его все это огорчило. Стиль руководства подобными организациями был, конечно, отнюдь не либеральным. Они полностью отвечали за лояльность сотрудников студии. Я всегда говорила, что мне нравится работать для «Метро», потому что там знают, как провезти вас через Чикаго. Такова правда. Они мастерски делали свое дело. Платили меньше, зато не заставляли делать ничего такого, что вам было бы не по душе. С этой стороны не было никаких претензий. Никогда никто не прибегал к давлению, никогда не говорил: «Мы лишим вас зарплаты». Они никогда не давили на своих людей. Это была патерналистская организация как в лучшем, так и в худшем смысле этого слова. Я обязана сказать, что Майер никогда не принуждал меня делать что-либо, чего мне не хотелось.

Помню, был предварительный закрытый просмотр «Женщины года». Они приняли в качестве финала последнюю, восьмую часть, предложенную — увы! — мною. На следующий день я встретила на киностудии Майера.

Он сказал:

— Просмотр прошел блестяще. Мы в полном восторге. Я горжусь вами.

— Конец никуда не годен.

— Что вы имеете в виду?

— Я обязана сказать это, мистер Майер, потому что именно я предложила идею для финала. И он откровенно слабый. Картина просто разваливается.

— Сколько, на ваш взгляд, потребуется, чтобы сделать достойный финал?

— Тысяч сто пятьдесят, пожалуй.

— Ну что ж, творите, — сказал он.

— Мистер Майер, вы говорите — творите. Надо ли понимать это так, что вы согласны дать дополнительные средства, чтобы доснять картину, и благословляете нас на эту работу?

— Да.

Коротко и ясно. Уверена — те, у кого с ним были плохие взаимоотношения, поведают историю прямо противоположного содержания. Я рассказываю лишь о своих собственных впечатлениях. Некоторые из наших совместных проектов стоили ему немалых денег. Мы не водили с ним светской дружбы. Я всегда называла его «мистер Майер». Я была подругой Ирэн, но наша дружба началась уже после моего приезда в «Метро». На наши отношения с ним никак не влияло то, что я была подругой его дочери. Он уважительно относился ко мне, я в высшей степени уважала его.

Конечно, случались и неприятности. Например, инцидент с Джуди Гарленд. В какой мере здесь был виноват он? В какой мере на все это повлияла сама атмосфера кинобизнеса? Джуди была не единственным человеком, который сломался в этой творческой среде. С наступлением новой эры свободы тех, кто ломался, стало даже больше. Такова специфика этого бизнеса — в нем полным-полно людей, которые сошли с рельсов.

Мне кажется, Майер понимал терзания Джуди Гарленд. И Роберта Уокера, мужа Дженнифер Джоунс. Майер понимал его. У Роберта были проблемы из-за пристрастия к алкоголю. Это всегда связано с человеческой волей: не всякий, согласитесь, способен бросить пить лишь усилием воли. Вы, может быть, способны на такое. Я, наверное, тоже способна, но другие, вероятно, не могут. Это совсем не так просто. Мне кажется, Майер старался всегда разобраться в ситуации. Пытался по возможности всячески поддержать человека.

Я пошла и побеседовала с Джуди. Конечно, это ничего не дало. Если хотите помочь тому, кто попал в беду, вы ничего не достигнете, потратив на это два часа. Необходимы все двадцать четыре часа в сутки. Если вы намерены поставить на ноги, вернуть к нормальной жизни человека, про все прочее нужно просто забыть.

Мне кажется, что Джуди внутренне была человеком необыкновенно сложным. Когда с нею приключилась эта беда, ей было под тридцать. За плечами уже был горький жизненный опыт. За свои двадцать с лишком она прожила целую жизнь. И сгорела. Мятежным, ищущим натурам в известном смысле легче всего дается их работа. И тяжелее дается собственно жизнь. Думаю, Майер понимал это. Можно, конечно, возразить: «Почему же он не предпринял каких-то шагов раньше?» Разве такое можно предотвратить? Не знаю. Да, да — не знаю. Не думаю, чтобы работа кого-либо действительно губила. Мне кажется, людей в куда большей степени убивает именно отсутствие работы. Уродуют же человека дурные привычки.

Майер был романтиком. Он страстно интересовался людьми творческими. Кроме того, он обладал мужеством идти на риск — брать таких людей на работу. У него было свое мнение. Он никогда не докучал вам вопросами типа «А вы как считаете?». Просто нырял головой вниз. И был блестящим бизнесменом. По своей натуре он был игроком и любил дело, которым занимался. Да, просто любил свое дело. Над ним посмеивались, сочиняли про него смешные байки, но он любил кинобизнес.

Я считаю, что Майер, Голдвин и Сол Юрок были романтиками. И Хол Уоллис, и другие первопроходцы. Они блестяще умели вести дела. Вместе с тем они гнались за мечтой. Умели чувствовать ее. Умели поймать ее за хвост. Умели видеть красоту и прельщались ею. Рождественская сказка, да? Эти продюсеры эпохи раннего кино были романтиками.