Я. Истории из моей жизни - Кэтрин Хепберн

Папа, конечно, знал, что я на финансовой мели. Но поскольку он давно для себя решил, что работа в театре и кино очень ненадежное занятие, это внезапно наступившее затишье не удивило его.

Однажды раздался телефонный звонок, и голос Филипа Барри из штата Мэн произнес:

— Есть идея. Надо поговорить.

— Чудесно, — сказала я. — Я в Фенвике. Подъезжай… Хорошо… Завтра было бы как нельзя кстати… Да, к чаю. Хорошо.

Он приехал. Я уже говорила, что на чай у нас собиралось много гостей, и Филип наконец сказал:

— Нельзя ли где-нибудь уединиться? Мне хотелось бы поговорить с тобой тет-а-тет.

Мы вышли на пирс и сели там. Фил сказал, что в моей ситуации есть два варианта: один — отец и дочь; второй — «Филадельфийская история». Последнее показалось мне более приемлемым.

Фил уехал, а спустя несколько недель прислал черновой вариант первого действия.

Я прочла. Восхитительно! В основном это было почти то же самое, что получалось, когда мы ее ставили на сцене.

Я позвонила Говарду и рассказала, что у меня есть восхитительный новый проект. Говард сказал: «Надо купить права на фильм до премьеры». И он купил права на прокат «Филадельфийской истории», что позже обеспечило мне успех.

Думаю, что мы действительно нравились друг другу. Мы с Говардом стали друзьями, а не любовниками.

Говарду и мне просто казалось, что мы подходим друг другу. Я восхищалась его самообладанием, его выдержкой. Он вроде бы восхищался мной. Благодаря силе моего голоса он мог меня слышать. Я была счастлива с ним, потому что он, подобно мне, был домоседом. Оценивая теперь наши взаимоотношения, я прихожу к выводу, что мы оба были спокойными обывателями. Он мог делать все, что желала его душа. Когда же я решила переехать на Восточное побережье, он, вероятно, подумал — ну нет, ехать на Восток я не хочу. Найду кого-нибудь, кто не уедет с Запада. Я всегда считала, что нам повезло, что мы так и не поженились, — два человека, каждый из которых привык идти своим собственным путем, расстались.

Он всегда был хорошим другом. Его врач, Лорин Чеффин, лечил и меня. Он придерживался той же точки зрения, что и я: в конце концов Говарда погубит его глухота. Когда-то Говард попал в серьезную авиакатастрофу, в результате которой страдал невыносимыми болями. Чтобы уменьшить боли, ему кололи морфий, и Говард в конце концов предпочел трудной борьбе за жизнь этот опустошающий душу, но более легкий путь. Никто не вправе его винить, но это было очень грустно. Он был замечательный человек.

На следующий день Бог послал ураган 1938 года. Дома в Фенвике не стало.

Ураган

Итак, ураган 1938 года.

Он был настоящим испытанием. Мы тогда находились в Фенвике. Это было очень примечательное событие. В то утро — конца сентября — жители поселка в большинстве своем укатили обратно в Хартфорд, и их дома были плотно закрыты. Я плаваю всю зиму, так что сезон для меня никогда не заканчивается. Купание доставляло нам наибольшее удовольствие, когда поселок пустел.

Помню, около восьми утра я пошла поплавать. Стояла чудесная погода. Прилив был слабый — почти нулевой. Воздух чистый, прозрачный — легкий бриз. Все вокруг было окрашено в чистые тона. Я поплавала на спине, вернулась в дом, позавтракала. Вышла наружу. Дул ровный устойчивый ветер, но очень приятный.

Я решила поиграть в гольф. Джек Хэммонд (Рыжий) приехал на уик-энд в июле, теперь был уже конец сентября, а он все еще был с нами. Мы отлично проводили с ним время, он хорошо играл в гольф и очень здорово в теннис. Я тоже. Так что нам было весело.

О, мне сейчас вспомнилась замечательная история. Надо рассказать один случай про отца Рыжего, судью Хэммонда. Он пошел как-то в Бостоне в театр один. Поднялся занавес. Сидевшая впереди женщина вовсе не собиралась снимать свою шляпу.

Не выдержав, Хэммонд похлопал ее по плечу и сказал:

— Прошу прощения, вы не могли бы снять шляпу? Мне не…

Резким жестом она дала понять, что пусть он и не надеется…

Что делать? Как быть?

Ну, если…

Он взял свою собственную шляпу — высокую, с широкими полями — и надел ее. Тут же зрители за его спиной зашептали:

— Снимите шляпу! Снимите шляпу!

Женщина, сидевшая впереди, тотчас сняла свою шляпу. Тогда судья снял свою. Наверно, он был отличным судьей, как вы думаете?

Теперь самое время снова вернуться к урагану 1938 года.

Итак, мы пошли играть в гольф. Рыжий и я. К тому времени я увидела, что поднялся ветер, и весьма сильный. Когда у нас было по три девятки, я сделала очень удачный драйв, высокий, и мяч, как мне показалось, упал прямо на лужайку. Когда мы пришли туда, то мяча нигде не было. Где он? Я была уверена — о, смотри! В лунке! Я одним ударом угодила в лунку! Можете себе представить?! В сумме получалось тридцать одно на девяти лунках. Конечно, я установила свой личный рекорд. Мы отправились обратно в отличном расположении духа. «Знаешь, — сказала я Джеку, — ветер-то действительно очень сильный. Можно на него опереться, и он будет держать».

Нас швыряло на волнах, как мячи. Ой, как здорово! Нам удавалось держаться в воде прямо. Она была приятной, и мы покупались в удовольствие. Выбравшись на берег и одевшись, мы поняли, что это шторм и с каждой минутой погода ухудшается. Начало мести песок. Он обрушивался и стегал, точно плетьми.

«Боже, — подумала я, — с моего нового автомобиля слетит вся краска. Наверное, надо его отогнать в Сейбрук и поставить там в гараж».

Шофер Чарльз уехал в моем «линкольне». Однако ветер настолько усилился, что Чарльз, получивший контузию во время первой мировой войны, перепугался и, остановившись где-то в районе Корнфилд-Пойнта, зашел в чей-то дом и оставался там, пока не кончился ураган.

После второго заплыва мы начали сознавать, что надвигается что-то очень серьезное.

В фенвикском доме в тот день находились Мама, повариха Фанни, мой брат Дик, Джек Хэммонд и я. Из дома Фрэнка Бертона вышел на улицу мужчина, чтобы закрыть ставни на веранде. Они распахивались, словно полы пальто. Он прибил их гвоздями. Внезапно мы увидели, как ехавшая со стороны Сейбрука машина вдруг оторвалась от земли и полетела по воздуху. Ветер нес ее до самой лагуны. Ни много ни мало — обычных размеров автомобиль — как пушинку. Чудеса, да и только!

Потом вдруг раздался сильный треск, и от задней стороны дома отвалилась пристройка. Ветер к тому времени усилился, вода перекатывала через дамбу и хлынула на лужайку. Дом — большой, старый деревянный дом, построенный около 1870 года, — трясся, как лист. В мгновение ока выдуло все стекла, которые тут же ушли под воду, и снесло две печные трубы. Дом был построен на кирпичных сваях примерно с метр высотой. Мама была убеждена, что, коль скоро сваи проверены Папой, дом стоит прочно. Дик наконец убедил ее, что пора уходить. Мы решили вылезти наружу через окно, выходившее на запад, пройти по полю и выбраться на горку. Мы нашли веревку и, держась за нее, по очереди — Мама, Фанни, я, Рыжий — вылезли из окна к Дику, который стоял по пояс в воде. С Диком во главе мы цепочкой, по-прежнему держась за веревку, прошли через поле. Течение в воде было очень сильное. Ветер был сильнейший. Мы прошли мимо дома Брейнарда с северной стороны и наконец вышли на сухое место. Оглянувшись — прошло минут пятнадцать после того, как мы покинули свое жилище, — мы увидели, как наш дом, медленно разворачиваясь, уплывает на северо-восток, одновременно постепенно погружаясь в поток, пересекавший лагуну. Просто-напросто уплывал — словно щепка, — и очень скоро на том месте, где в течение шестидесяти лет стоял дом, не осталось ровным счетом ничего. Наш дом — наш в течение двадцати пяти лет, все наше достояние — просто исчез. ПОСЛУШАЙТЕ — МЫ ЖИВЕМ ТАМ! ЭЙ, ЧТО ПРОИСХОДИТ?! Приложив немало усилий, мы открыли дверь дома (Риверси Инн), стоявшего на взгорье, чтобы Мама и Фанни могли укрыться в нем от ветра, а сами пошли проверять еще целые дома, чтобы убедиться, что в них нет огня в печах или каминах. Там, где находили огонь, тушили. Опасность пожара при таком ветре в квартале, состоявшем сплошь из деревянных построек, была реальной.