Разделенные океаном - Маурин Ли

— Я не прошу милостыню. — Нахмурившись, молодой человек отвернулся. — Оставьте свои деньги себе.

— Вы съели завтрак, — мягко возразила Анна. — Вот это действительно была милостыня.

— Я уже жалею об этом, — неприветливо отозвался он. — Не трудитесь искать меня утром. Меня здесь не будет.

— Дело ваше. Но я все равно буду высматривать вас. Прощайте, Бобби, и удачи вам.

Анна положила восемь долларов на скамью и подтолкнула деньги к нему. Она задела его самолюбие, но хорошо уже то, что оно у него еще оставалось.

— Я наблюдала за тобой, — сказала Лиззи Блинкер, когда Анна вернулась. — Я бы очень хотела, чтобы ты больше не делала этого, милая. Так можно и пострадать ни за что.

— Он взял деньги? — спросила Анна. — Я дала ему восемь Долларов, но он отказался брать их, поэтому мне пришлось оставить их на скамейке.

— Понятия не имею. Как только я увидела, что ты уходишь, я перестала смотреть в окно. Ты уже завтракала? — Завтрак был единственным, что готовила Лиззи — за все остальное отвечали слуги, — это помогало ей, по ее словам, не утратить связи со своими корнями. — Когда я была маленькой и жила в Манчестере, у нас почти никогда не было завтрака. А когда был, то нам доставался лишь хлеб с маргарином.

— И какой он был на вкус, хлеб с маргарином? — поинтересовалась Анна.

— В те времена — великолепным, но сомневаюсь, что я сказала бы это сейчас.

Теперь Лиззи готовила оладьи, гренки с корицей, омлет и блинчики из тертого картофеля. На столе всегда стояли вазы с фруктами и кувшины с соком.

— Что бы ты хотела съесть сегодня, милая? — спросила Лиззи.

— Все, что угодно, — ответила Анна. — Я умираю с голоду.

Они вместе вошли в кухню, длинную, вытянутую комнату с вымощенным черной плиткой полом и белыми мраморными столешницами. На окнах висели желтые пластинчатые жалюзи, отчего даже в самые серые и тусклые дни кухня казалась залитой солнцем. У стены стояла плита с шестью черными кружками, которые наливались малиновым, стоило включить электричество. Иногда, в страшных ночных кошмарах, Анна чувствовала, как кто-то прижимает ее ладонь к одному из кружков; она даже ощущала отвратительный запах горелой плоти. Стол представлял собой круглую мраморную крышку, покоящуюся на единственной черной ножке; он напоминал ей гриб.

— Мои подруги все время спрашивают меня, как ты ухитряешься оставаться худой как щепка, несмотря на то что столько ешь? — Хотя Лиззи прожила в Америке уже более тридцати лет, избавиться от манчестерского акцента ей так и не удалось.

— Она сжигает жир с помощью танцев, мам, вот как.

В кухню вошел Герби. Он был в ярко-желтом свитере и белых брюках. Выглядел он безукоризненно, зато его комната наверняка пребывала в ужасающем состоянии; повсюду валялась одежда, которую он отверг сегодня утром. Герби поцеловал их обеих.

— В таком случае мне остается предложить своим подругам заняться степом.

— Что мы сегодня делаем? — обратилась Анна к Герби. Она частенько забывала о таких вещах.

— Глупая девчонка! — ласково упрекнул ее Герби. — Через два часа у нас кастинг, забыла? Это для участия в новом бродвейском шоу, «Розы алые»...

— А фиалки — синие[49], — пропела Анна.

— Сахар — сладкий, — с улыбкой подхватила Лиззи.

— И вы тоже, — закончил Герби. — Обе, — добавил он с очаровательной улыбкой. — Я никого не хотел обидеть.

Лиззи поставила на стол кофейник, две чашки с блюдцами, сахарницу и кувшинчик со сливками. Фарфоровая посуда, украшенная золотой окантовкой и рисунком из крошечных бутонов роз, была тоненькой и полупрозрачной. Герби налил две чашки кофе: черный для себя, а в чашку Анны добавил сливок и четыре кусочка сахара.

— Сегодня двадцать второе июня, — заметила Лиззи, переворачивая оладьи на сковородке. Она выглядела совершенно неуместно в кухне в эксклюзивном кружевном пеньюаре, который наверняка стоил целое состояние в «Блуминдейлз»[50] или каком-нибудь другом дорогом магазине, завсегдатаем которых она была. — А это значит, что наступило летнее солнцестояние, самый длинный день в году. Когда я была маленькой, мне всегда было грустно в этот день, потому что с завтрашнего дня ночи становились длиннее. Не успеешь оглянуться, как мы уже сидим при свечах, а делать решительно нечего, кроме как ложиться спать.

Герби сделал вид, что зевает. Он регулярно прибегал к этой выходке, когда мать пускалась в воспоминания о детстве. Она заметила его зевок и заявила, что он не понимает, как ему повезло.

— Ты и твоя сестра никогда ни в чем не нуждались. Хотя вам не помешало бы время от времени испытывать нужду в чем-нибудь.

Сестра Герби, Мабель, была замужем, родила в браке двух детей и жила в Вашингтоне — Курт, ее муж, занимал важный пост в Белом доме.

Когда с завтраком было покончено, Герби решил, что им не помешает лишний раз порепетировать перед кастингом. Они с Анной, танцуя на ходу, выскочили из комнаты и помчались по коридору, мимо картин, которые так заинтриговали Левона, и впорхнули в зеркальное фойе, где их танцующие фигуры разбились на бесчисленные отражения, как будто они оказались в огромном бальном зале, полном танцующих пар, как две капли воды похожих на них. Возвращаясь обратно, они столкнулись с Кристиной, выходившей из комнаты Герби. Она заявила юноше, что ему должно быть стыдно за тот свинарник, в который он превратил свою спальню. Кристина, чернокожая служанка, работала у Блинкеров вот уже четверть века и никогда не стеснялась высказывать свое мнение вслух. Но Герби лишь отмахнулся и, пританцовывая, умчался прочь. Кристина улыбнулась, глядя ему вслед. Несмотря на дьявольскую избалованность, Герби был такой солнечной, жизнерадостной личностью, что все его обожали.

— Вы разбудите хозяина! — крикнула им вслед Кристина. Она неизменно именовала мистера Блинкера «хозяином», хоть и саркастическим тоном, чем изрядно раздражала его. — Он еще в постели.

— Какая нам разница? — откликнулся Герби.

Они закончили танец двойным пируэтом уже в кухне, где, отдав дань намерению не порывать с корнями и приготовив завтрак, Лиззи оставила грязную посуду для Кристины.

Анна поднялась к себе в комнату, чтобы переодеться к кастингу. Подойдя к окну, она увидела, что скамейка, которую давеча занимал Бобби Гиффорд, пуста. Девушка надеялась на то, что он уже находится на пути в Лос-Анджелес. За парком, невидимые из ее окна, раскинулись Гувервилли, кое-как построенные из подручных материалов хижины, в которых ютились безработные со своими семьями. Эти строения были названы так в честь президента Гувера, который палец о палец не ударил, дабы помочь нуждающимся. Анна видела их лишь один раз и едва удержалась, чтобы не расплакаться.