Адмирал Колчак и суд истории - Сергей Дроков

После этого восстания генерал Розанов поставил мне в вину безучастное отношение к подавлению восстания, слишком большую заботу об участи участников, вставлении слова «существующего» (правительства) в текст подписки Гайды и другие факты, заставившие его подозревать в соучастии и в сочувствии восстанию. Причем в присутствии генерал-квартирмейстера Смирнова заявил, что он отдает меня под суд. Но после моего заявления, что я буду очень рад этому и что это дает мне возможность разоблачить его преступления, ограничился предписанием выехать в 3-дневный срок из Владивостока и отчислением из резервов приказом от 19-го ноября, прилагаемом к протоколу.

Перед отъездом из Владивостока я условился с генералом Чечеком работать совместно над прекращением Гражданской войны на территории Сибири, в частности путем нейтрализации района, занятого чеховойсками, и в направлении сохранения сибирской магистрали; при сношении между нами по этим вопросам и должен был служить отобранный у меня при аресте шифр (предъявлено два листка, заполненные шифрами под номерами 1 и 2), взятая при мне же телеграмма на 3-х листках (предъявляется шифрованная телеграмма, помеченная под № 3 А, В, С) является телеграммой Чечека ко мне, и подписаны они псевдонимом; начало ее зашифровано шифром чешского коменданта станции Иркутск, на адрес которого она для меня послана. Начало это содержит просьбу о передаче мне этой телеграммы, дальнейший текст которой зашифрован уже по ключу, помеченному вами за №№ 1 и 2. Текст расшифрован мною на предъявляемом вами взятом при мне листке, занумерованным под № 4. Письмо ген[ерала] Чечека, занумерованное вами под № 5, и также взято при мне, является препроводительным письмом Чечека к шифру, полученному мною на вокзале при отъезде из Владивостока. Записка за № 6 также принадлежит мне и взята у меня при задержании.

В Иркутск я приехал 12–13 декабря истекшего года и с первых же дней начал работу условленную с Чечеком; с этой целью виделся с рядом лиц, принадлежащих к чеховойску: с генерал-квартирмейстером Гробчиком, его «правой рукой», поручиком Губом и другими; пытался завязать связи с местным офицерством, но сочувствия не встречал, сталкиваясь с инертностью и страхом с их стороны.

Когда началось восстание в Черемхове и затем в Глазкове, вел сношения с чехами с одной стороны и с Н.С. Калашниковым с целью обеспечения нейтралитета не сочувствовавших союзников, главным образом японцев, и обеспечения помощи восставшим со стороны чеховойск, и, таким образом, работал положительно в пользу восстания, происходившего под руководством Политического центра… В частности, я осведомлял Калашникова о положении дел на Забайкалье, препятствовавшем Семенову направлять сюда значительные силы, и давал Калашникову различные советы. Цуриков был задержан вместе со мной. Оба мы были арестованы, явившись добровольно в Политический центр с предложением своих услуг как специалистов, и так как из моих слов явствовало, что я был ранее начальником штаба Розанова, а Цуриков, после ухода моего оттуда, был временно начальником осведомительного отдела того же штаба, то, по-видимому, по этим причинам мы и были оба задержаны по приказу уполномоченного центра.

Относительно моей деятельности во Владивостоке и здесь сведения может дать Н.С. Калашников, относительно же деятельности в Красноярске, как будто никто из лиц, находящихся в данный момент в Иркутске, дать сведений не может, но могли бы дать сведения начальник 3-й чехословацкой дивизии подполковник Прхало и его начальник штаба Квапило, которые со своей дивизией сюда продвигаются, но, когда будут здесь, не знаю.

Выше в протоколе несколько раз употреблял термин «отставка» по отношению к моему уходу с должности генерал-квартирмейстера, считаю необходимым пояснить, что отставка для моего возраста не допускалась по закону и что правильнее употребить термин «отчисление». Более показать ничего не имею. Показания мне прочитаны. В выступлениях по свержению советской власти в Поволжье я не участвовал.

Председатель Чрезвычайной следственной комиссии К. Попов.

Член Чрезвычайной следственной комиссии Денисе.

С подлинным верно, секретарь.

ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Том 7. Л. 97–99 об. (Машинопись, копия.)

Документ № 13

г. Иркутск, 24 января 1920 г.

Протокол № 1 допроса задержанного в связи с переворотом 4–5 января 1920 г. капитана Александра Васильевича Шемякина

Января 24-го дня 1920 г. я, нижеподписавшийся, товарищ председателя Чрезвычайной следственной комиссии Константин Андреевич Попов, в помещении Иркутской губернской тюрьмы, производил опрос названного выше Шемякина, причем последний на предлагаемые вопросы отвечал:

Я, капитан Александр Васильевич Шемякин, 29 лет, женат гражданским браком; жена – Анна Александровна Филимонова, живет в гор[оде] Иркутске на Харлампиевской ул[ице] в д[оме] № 4, курсистка Томских высших женских курсов, детей нет. Жил перед арестом на вокзале ст[анции] Иркутск, в вагоне № 56, на 15 или 16-м пути. С октября 1919 г. числа с 17-го я жил в Омске и состоял в нештатной хозяйственной должности при интендантстве егерской бригады с правом при отсутствии интенданта замещать и временно исполнять обязанности начальника штаба бригады по хозяйственной части.

После переворота в Омске в июне 1918 г. я был первое время в распоряжении тогдашнего тов[арища] министра внутренних дел П.Я. Михайлова и заведовал информационно-инструкторским отделом при МВД, впоследствии преобразованным в земско-городской отдел. После ухода Михайлова перешел в культурно-просветительный отдел Союза возрождения, где работал до первых чисел или, вернее, до середины ноября 1918 г. В это время в Омске находился отряд Красильникова, помещавшийся частью в сельскохозяйственном училище, частью же – штаб и контрразведка – в доме Феттер-Гинкель, по Любилимскому проспекту. В отряде в это время были мне знакомы капитан Дорофеев Петр Григорьевич, штабс-капитан Владимир Пунинов, канцелярией занимался мой младший брат Григорий Владимирович Шемякин и капитан Аркадий Сейфулин. От них я неоднократно слышал, что в т[ак] н[азываемой] контрразведке при отряде, во главе которой стояли тогда есаул, ныне подполковник Сергей Кудрявцев, капитан Герке (начальник штаба Красильникова), заведующий хозяйством полка капитан Марков и штабс-капитан Кузьминский, устроен в одной из комнат настоящий застенок, в котором при участии и под руководством названных лиц производится истязание арестованных, главным образом, в целях вымогательства и шантажа.

Мои знакомые из отряда: Дорофеев, Пунинов, Сейфулин и мой брат предложили мне вступить в отряд Красильникова, чтобы парализовать действия контрразведки и уничтожить в ней застенок. Сперва я отказывался, но потом, посоветовавшись с известным Николаем Александровичем Филашевым, Владимиром Васильевичем Куликовым и присяжным поверенным Аароном Михайловичем Малиупольским, решил вступить в отряд с целью борьбы против произвола и насилия в контрразведке. Вступил я в качестве рядового офицера отряда; в начале службы мне удалось сгруппировать около себя человек 20–25 офицеров и добровольцев и в конце ноября удалось арестовать охвостье контрразведки, т[о] е[сть] второстепенных лиц в ней.

Главные же ее руководители были недоступны для ареста, и арестованы они были только недели через полторы уже в Иркутске. Один из них – Марков, бежал из-под стражи к Семенову, остальные препровождены были в Омск, к коменданту г. Омска, но там каким-то образом добились освобождения, а капитану Герке было даже поручено формировать какой-то даже батальон, и за участие в аресте Директории он получил чин подполковника. Кудрявцев бежал к Анненкову и там произведен тоже в подполковники.

3-го декабря 1918 г. Ставкой отряд Красильникова был командирован в Иркутск для противодействия Семенову, с этой целью отрядом была занята железная дорога Иннокентьевская – Иркутск, а на ст[анции] Култук была выставлена застава от штаба Иркутского округа. Я вступил в Иркутск вместе с отрядом; по дороге, в Красноярске на банкете георгиевских кавалеров в гостинице «Метрополь» я с братом и Дорофеевым чуть не были убиты Герке и компанией за не вставание во время монархического тоста.

Весь декабрь, январь, февраль и март до первых чисел апреля я пробыл в Иркутске, сперва при штабе, занимаясь организацией хозяйственной частью отряда, а затем, когда отряд в январе ушел на Канско-Тайшетский фронт, я остался в Иркутске при канцелярии отряда для заведования канцелярией хозяйственной части, с правом по этим вопросам подписываться за временно исполняющего обязанности начальника штаба отряда. В апреле, по приказу Артемьева с японско-семеновской ориентацией, с которой я не мирился, я был в 24 часа, вместе с канцелярией, выслан в Канск к отряду. 25-го апреля я приехал опять в Иркутск за приобретением у министерства] снабж[ения] и пр[одовольствия] шинельного сукна, находящего в Киренске, и затем снова вернулся в Канск. Оттуда поехал в Красноярск в военно-промышленный комитет для заказа шиться шинелей. Там я встретился с Григорием] Прох[оровичем] Сибирцевым и Евг[ением] Евгеньевичем] Колосовым, последнего я предупредил о предполагаемом аресте его со стороны Розанова.