Странности любви - Дженна Питерсен

Тристан не сдержал улыбки. Вскоре это останется позади. Он сможет перевернуть худшую страницу своей жизни. Начать все сначала. Со временем он, возможно, сможет даже убедить Мередит стать его женой.

Нет, сейчас не время для таких мыслей. Сейчас он должен использовать все силы, время и эмоции для отмщения. Это единственное, что имеет значение.

Вот только сердце не желало этого знать. Оно заявляло, что будущеес Мередит важнее, что нельзя жить прошлым. Что его брат не хотел бы, чтобы Тристан пошел на все, только бы сравнять счет.

Дверь кабинета открылась, но он не поднял головы.

— Мне ничего не нужно, — не желая отрываться от своих мыслей, сказал он, сцепляя пальцы под подбородком и по-прежнему глядя на портрет брата.

— Ничего?

Знакомый голос заставил Тристана повернуться в кресле. Это была Мередит — словно он выкрикнул свои мысли, и она явилась на его зов. Ему захотелось обнять ее, но он заставил себя побороть это желание. Однажды он открылся ей. Не совсем, но настолько, насколько было возможно при секретах, нависших над его головой, как гильотина. Она отказала ему. Он не хотел еще раз испытать такую боль.

— Мередит. — Тристан указал на кресло напротив.

Но она не села, а прошла через комнату к камину. Ее взгляд скользнул вверх, и она вздрогнула, когда он остановился на портрете, словно видеть его ей было так же тяжело, как временами Тристану. Но почему? Она еще девочкой видела Эдмунда, да и то мельком. У нее не было причин взволноваться.

Мередит повернулась к Тристану, и отчаяние в ее глазах заставило его забыть несвоевременные мысли.

— Я поняла, что мой отказ причинил вам боль, — произнесла она.

Его сердце яростно колотилось, он схватился за край стола.

— Не буду отрицать, — ответил он, тщательно следя за своей интонацией. Если она пришла не затем, чтобы сказать, что изменила свое решение, у него нет желания разыгрывать из себя дурака.

Мередит опустила голову:

— Я также верю, что, каковы бы ни были ваши обстоятельства, у вас были лучшие намерения.

Он нахмурил лоб:

— Вас смущает что-то другое?

Мередит опять вздрогнула, но проигнорировала его вопрос. Синие глаза встретились с его глазами. В них была решимость. Тристан недоумевал, зачем она прячется за маской легкомысленной светской женщины.

— Тристан, скоро произойдет нечто такое, что только увеличит гнев и боль, разделившие нас. — Она шагнула к нему. — Нечто такое, что навсегда изменит наши жизни.

Он непонимающе покачал головой:

— Случится что?

— Но прежде я прошу выполнить одну мою просьбу, — сказала Мередит.

Она медленно, скользящими шажками приблизилась к нему. И не отвела глаз, даже когда прильнула к нему. Даже когда Тристан погрузился в божественный аромат ее духов. Ее сияние заполнило его, а ее теплота вернула ощущение полноты жизни.

— Чего вы хотите? — спросил он голосом, ставшим хриплым от желания и волнения.

— Один последний поцелуй. — Ее голос дрогнул, слезы заблестели в уголках глаз. Просто поцелуйте меня еще раз. Пока не будет слишком поздно.

Тристан не понял зловещего смысла ее просьбы. Может быть, она намеревалась уехать, не повидавшись с ним. Может быть, подумала, что ее отказ навсегда разрушил непрочную связь между ними. Или то, о чем она говорила, было гораздо страшнее, чем он мог подумать.

Но какое сейчас это имело значение? Мередит предлагала ему небесное блаженство, и даже если это будет стоить ему еще одной раны на сердце, Тристан согласен. И не будет спешить.

Если это будет их последний поцелуй, как она уверяла, он должен быть таким, чтобы его невозможно было забыть.

Тристан медленно провел пальцами по ее волосам. Одна его ладонь легла на ее щеку, второй он позволил скользнуть по ее руке, и она задрожала. Потом он положил ладонь на ее бедро и сильнее притянул ее к себе.

Мередит вздохнула, дыхание вырывалось у нее как рыдание. Она подняла лицо, подставляя губы, но он не сразу ответил на ее призыв. Легким поцелуем Тристан коснулся уголка ее глаза, почувствовав соленость уже пролитых слез и тех, которым она не дала пролиться. Он поцеловал ее в щеку, потерся губами об ухо. Поцеловал кончик носа.

Когда он наконец коснулся губами уголка ее губ, им обоим показалось, что этот миг будет тянуться вечно. Затем губы Тристана переместились и крепко прижались к ее губам. Ее второй вздох был такимже прерывистым, но также и вздохом облегчения. Мередит выгнулась, приоткрыла губы и еще сильнее прижалась к его губам.

Тристан целовал ее будто в первый раз. Узнавая ее вкус, ее податливость. Этот «последний» поцелуй был как первый. Неизведанный, неожиданный. И в чем-то, боялся он, нереальный. Но ее тепло говорило ему, что это не его больное воображение.

Отчаяние, которое Мередит скрывала, снова прорвалось наружу. Она вжалась в него, вцепилась в лацканы его сюртука. Она сплетала язык с его языком, молила его о большем, требовала большего.

Он дал ей то, чего она хотела. Поцелуй становился все крепче, угрожая потерей контроля. Его тело могло держаться до каких-то пределов, после чего потребовало бы большего, и он не смог бы сдержать его.

Тристан мог бы уступить желанию, если бы не чувствовал, что Мередит сдерживается. Если он спросит ее, можно ли пойти дальше, она отпрянет. Он не хотел отпускать ее, пытаясь обуздать страсть, которую она будила в нем.

Из коридора послышался шум, потревожив забвение, которое он нашел в ее прикосновениях, но он предпочел не отрываться от ее губ. Мередит позволила ему еще один поцелуй и вырвалась. Освободилась от его губ, от его рук. Тристану не хотелось выпускать ее. Что-то говорило ему, что стоит выпустить сейчас — и он уже никогда не будет вот так держать ее в своих руках.

Но она настаивала, и они отошли друг от друга. Ее глаза блестели от волнения и еще больше от непролитых слез.

— Тристан, — прошептала Мередит еле слышно. — Я надеюсь, вы поймете.

— Пойму?

Шум в коридоре усилился, стал ближе: шаги, голоса.

— Да, — четко произнесла Мередит.

Дверь кабинета распахнулась, и в него ввалились несколько мужчин в сопровождении дворецкого и двух лакеев. Тристан застыл при виде людей, которые решительно ворвались, не дожидаясь, когда о них доложат.

Вошедших было трое. Все хорошо одеты, и, хотя их костюмы слегка помялись во время поездки, они явно принадлежали к верхушке среднего класса. Не его уровня. Не из тех, кто мог вторгаться в его дом без позволения. Никого из них он не знал. Один — осанистый мужчина с начинающей лысеть головой. Кажется, он был главным. Двое других просто стояли по обеим сторонам от него, глядя на слуг и на Тристана.