Любовные и другие приключения Джиакомо Казановы, кавалера де Сенгальта, венецианца, описанные им самим - Том 1 - Джакомо Казанова

Я был не новичком в Париже, читатели знают о проведённых там мною двух годах. Однако должен признаться, что, не имея тогда иной цели, нежели убивать время, занимался я лишь вещественною стороною наслаждений, среди коих и проходили почти все мои дни. Посему фортуна, волочиться за коею не давал я себе большого труда, не открыла для меня своё святилище. Теперь же надобно было изъявить ей более почитания, дабы стать одним из тех, кого осыпает она своими дарами. Ведь чем более приближаешься к солнцу, тем ощутительнее благодеяние его лучей. И дабы чего-то достичь, предстояло мне употребить все свои физические и душевные способности, не пренебрегать обществом великих мира сего, владеть собою и окрашиваться в цвета тех, коим полезно будет мне понравиться. Дабы следовать сей диспозиции, почёл я необходимым избегать того, что в Париже называют дурным обществом, и оставить все прежние свои привычки и претензии, из-за которых у меня появились бы враги, не замедлившие рекомендовать меня человеком неосновательным и мало пригодным для сколько-нибудь важной должности.

“Я буду осмотрителен и в поведении, и в словах, — говорил я себе, — и смогу тогда пожать плоды доброй репутации”.

Касательно насущных своих нужд у меня не было причин для беспокойства, ибо я мог рассчитывать на ежемесячный пансион в сто экю, которые посылал мне мой приемный отец, добрый и щедрый синьор Брагадино. Сих денег должно было хватить мне в ожидании лучшего, ибо в Париже, если умеешь ограничивать себя, можно тратить немного и пристойно выглядеть. Самое существенное состоит в том, чтобы всегда быть хорошо одетым и иметь приличную квартиру, ведь во всех больших городах надобна соответственная внешность, по которой и составляют о вас мнение. Мои затруднения касались только повседневных надобностей, ибо у меня не было ни костюма, ни белья, одним словом, совершенно ничего.

Ежели читатель припомнит мои сношения с французским посланником в Венеции, то почтёт вполне естественным, что первою моею мыслью было обратиться к нему, тем паче он занимал высокое положение, а я знал его достаточно, дабы надеяться на вспомоществование.

Догадываясь заранее, что монсеньор всегда занят, я, заготовив письмо, на следующий же день явился во дворец Бурбон и отдал оное швейцару с присовокуплением моего адреса. Большего не требовалось, и я удалился.

Между тем везде, куда бы я ни приходил, надобно было рассказывать о моём бегстве из-под Свинца. Это превратилось уже в повинность, не менее тяжкую, чем сам побег, ибо даже в кратком изложении требовалось на это не менее часа. Но положение моё вынуждало угождать любопытствующим, дабы возбудить в них интерес к моей персоне.

Ответ на мою записочку не замедлил. Я получил небольшое письмецо, в котором содержалось приглашение на два часа пополудни. Легко догадаться, что я не запоздал и был принят Его Превосходительством с величайшей любезностью. Г-н де Берни изъявил своё удовольствие видеть меня победителем, равно как и иметь возможность быть мне полезным.

Я сказал г-ну де Берни, что известные ему со слов нашей приятельницы обстоятельства моего бегства из-под Свинца совершенно ложны, и я возьму на себя смелость изложить оные на бумаге и во всех подробностях нарочно для него. Он просил не забыть об этом обещании и одновременно с самым любезным видом вложил мне в руку свёрток со ста луидорами, присовокупив, что подумает о моих делах и незамедлительно известит меня, как только у него будет что сказать мне.

Снабжённый достаточными средствами, я сразу же занялся своим гардеробом и после необходимых покупок принялся за дело, так что уже через восемь дней смог послать моему щедрому покровителю историю моего бегства с просьбою употребить её по его усмотрению для того, чтобы заинтересовать в мою пользу всех влиятельных особ.

Через три недели министр призвал меня и сообщил, что говорил обо мне с синьором Эриззо, венецианским посланником, и сей последний ничего противу меня не имеет, но, не желая ссориться с инквизиторами Республики, принимать меня не будет. Отнюдь в нём не нуждаясь, я нисколько не был огорчён этим обстоятельством. Затем г-н де Берни рассказал, что представил мою историю маркизе де Помпадур, которая вспомнила обо мне, и он обещал при первой же оказии представить меня сей могущественной даме.

— Вы можете, любезный Казанова, — присовокупил Его Превосходительство, — представиться господину де Шуазелю и генеральному контролёру де Булоню. Вас благосклонно примут и, употребив немного здравого рассудка, вы придумаете, как извлечь для себя пользу из сего последнего. Изобретите что-нибудь для увеличения королевских доходов, избегая сложностей и пустой игры воображения. Если то, что вы напишете, будет достаточно кратким, я скажу вам моё мнение.

Ушёл я от министра удовлетворённый и исполненный благодарности, но в чрезвычайном недоумении касательно изыскания новых доходов для короля. У меня не было ни малейших сведений по финансовой части, и я понапрасну истязал воображение. Всё, что возникало в моей голове, не выходило за пределы тех же гнусных и бессмысленных налогов. Повертев подобные мысли так и сяк, я отбрасывал их.

Первый визит был к г-ну де Шуазелю. Он принял меня за туалетом, занятый писанием бумаг, в то время как камердинер причёсывал его. Он оказался столь любезен, что несколько раз прерывал свои занятия вопросами ко мне. Однако когда я отвечал, Его Превосходительство продолжал дела, как будто никого тут и не было. Весьма сомнительно, чтобы он мог уследить за моими рассуждениями, хотя иногда вроде бы и удостаивал меня взглядом, но, очевидно, его глаза и мысли сосредоточивались на разных предметах. Впрочем, при столь странной манере принимать посетителей, по крайней мере меня, г-н де Шуазель был человеком большого ума.

Закончив своё писание, он обратился ко мне на итальянском языке и, сказав, что г-н де Берни отчасти рассказывал ему о моём бегстве, присовокупил:

— Объясните мне, как вам это удалось.

— Монсеньор, такой рассказ довольно продолжителен, а мне кажется — Ваше Превосходительство весьма заняты.

— Расскажите вкратце.

— Сколь бы я ни старался, мне надобно два часа.

— Подробности можно отложить до следующего раза.

— В моей истории интересны только подробности.

— При желании всё можно укоротить, нисколько не упуская интереса.

— Хорошо. С моей стороны было бы невежливо всё время отказываться. Я могу сказать только, что инквизиторы Республики заперли меня под Свинец; что через пятнадцать месяцев и пятнадцать дней мне удалось пробить крышу; что через слуховое окно, преодолевая тысячи препятствий, я проник в канцелярию и взломал там двери, а после сего подвига вышел на площадь Св.Марка, оттуда к причалу и на гондоле достиг материка. Затем я направился прямо в Париж и теперь имею честь свидетельствовать Вашему Превосходительству моё нижайшее почтение.