Вангол - Владимир Прасолов

— Чё орёшь? Поздно. Или сдохнуть хочешь от голода? А не хочешь, так будешь жрать за милую душу. А нет, я тебя пристрелю, как шавку, понял?

Остап передёрнул затвор, и Пятак увидел направленный в него ствол карабина. Он, шатнувшись на больной ноге, медленно сел и, обхватив руками голову, застонал.

— Уймись, Пятак, не будь бабой, мы ему неделю пожить дали, он нам жизнью был обязан, вот жизнью и заплатил, всё по закону.

Пятак продолжал как-то по-женски выть, сидя на корточках, раскачиваясь телом и корябая ногтями кожу на голове.

— Уймись, а то я тебя счас точно успокою, — заорал Остап.

Пятак замолк, убрал руки с головы и поднял налитые кровью глаза на Остапа.

— Ты, мразь, моего кореша…

Его тело пружиной метнулось к Остапу, но выстрел отбросил его, и Пятак с пробитой насквозь грудью упал в костёр. Кровь, тоненькой струйкой стекая из уголка рта, шипела и пузырилась, запекаясь на углях догоравшего костра.

— Я так и думал, — раздался голос Дыбаря, вышедшего из сгустившейся темноты, — не даст Пятак добро на Гошку. Пятака похороним по-людски, а этот готов, как заказывали, Остап Иваныч. Тихо его уколол, без боли умер парень. — Вытаскивая тело Пятака из костра, Дыбарь затушил тлевшую на нём телогрейку. — Он всё одно бы не дошёл. Видел, как у него ногу разбарабанило, — снимая с Пятака ботинки, сказал Дыбарь.

Пятак вдруг застонал. Дыбарь, вытащив из-за голенища нож, коротким ударом в сердце завершил его жизнь.

Из-за того, что они везли Игоря, дорога назад несколько затянулась. Вангол и Тинга вернулись и отыскали стан Ошаны только через семь дней пути. Старый Такдыган, увидев приближающихся, вытащил из чума лук, двумя стрелами уложил одного из оленей, пасшегося поблизости.

— Стар я уже ловить их. Давай, Вангол, займись мясом, рад встрече с тобой, — сказал старик, обнимая Вангола. — Тинга, ай, похорошела-то как, ай, ай, видно, на пользу всё, на пользу. А это кто? — спросил Такдыган, увидев притороченного к оленю, закутанного в шкуру Игоря.

— Расскажу, всё потом расскажу. Помоги Тинге отнести его в чум. А где Ошана и младшая? — спросил Вангол.

— На охоте, решили пострелять гусей на озёрах, скоро будут. — Такдыган, перехватив повод, повёл оленя с живой поклажей к своему чуму.

Бывает же такое, думал Вангол, то, что безуспешно пытались сделать Пучинский, Мыскова, Владимир, сделала пуля. Этот маленький кусочек свинца в медной оболочке, прошив насквозь голову Игоря, очистил его разум, лишил памяти. Игорь медленно шёл на поправку, он воспринимал окружающий мир и людей как прозревший слепой. Знавший предметы только на ощупь, вдруг видит их формы и цвет, восхищается увиденным или грустит, в разочаровании оттого, что его представления не совсем совпали с увиденным. Но, так или иначе, этот человек счастлив от познания неведомого ему до этого мира. Иногда Игорь грустил. Его мучило осознание того, что он не помнил ничего ни о себе, ни о своих близких. В те минуты, когда он не думал об этом, его удивлённо-восторженное лицо вызывало улыбку и располагало к нему. И Вангол, и все другие члены семьи относились к нему, как к ребёнку, делающему первые шаги в мир. Рана заросла, и только лёгкий шрам посреди лба напоминал о ней. Осваиваясь в новой жизни, Игорь впитывал в себя как губка всё, чему его учили. Младшая дочь Ошаны, тихая Олангир, втайне мечтавшая стать второй женой Вангола, не отходила от Игоря, и постепенно он заполнил собой её робкое и чистое сердце. Вангол и Тинга с удивлением наблюдали, как незаметная и как будто диковатая раньше девчонка вдруг оказалась заботливой и внимательной девушкой.

— Что вы так смотрите? Он же болен, я помогаю ему, — наливаясь румянцем, оправдывалась она под красноречивыми взглядами членов семьи.

Беря пример с Тинги, она тщательно следила за собой и хорошела день ото дня, ощущая на себе внимание выздоравливающего Игоря. Недели через две, окончательно поправив все дела на стойбище и отдохнув от похода, Вангол собрался на охоту на дальние озёра. Тинга, лёгкая на подъём, уже собрала всё в дорогу и ловила оленей. К Ванголу, разбиравшему у костра карабин, подошёл Такдыган. Узнав, куда тот собрался, старик сказал:

— Вангол, недалеко от озёр, куда вы идёте, есть сопка, где в пещерах много оружия и патронов спрятано. Наверное, хозяева уже не найдутся, почти тридцать вёсен прошло с тех пор. Зайди туда, запасись патронами. Слушай, как туда попасть. До большой поляны с тремя соснами сплавом, там остановитесь, место хорошее. Дальше пешком до лошадиной головы.

— Что за лошадиная голова? — спросил Вангол.

— Лошадиную голову мимо не пройдёшь, её хорошо видно. Кто-то очень давно листвяк вверх корнем закопал и лошадиную голову из выворотня вырубил. С тех пор это место так называем. — Такдыган подробно рассказал Ванголу, как найти вход в тайник. — Пойдёшь туда один, Тингу не бери, там много злых духов, будь осторожен. Быстро возьми, сколько необходимо, и уходи оттуда.

— Хорошо, Такдыган, буду осторожен, — улыбнувшись, ответил Вангол. — Мне не страшны злые духи, если меня оберегает старый охотник.

— Вангол, почувствуешь опасность, сразу уходи, — серьёзно проговорил Такдыган.

На следующее утро они ушли из стойбища и через два дня пришли к озёрам. Небольшая речка, извиваясь, пересекала огромную долину. Вдоль её берегов почти непрерывной цепью рассыпались озёра. Небольшие, круглые или овальные, заросшие по берегам камышом, они просто были забиты птицей. Вангол и Тинга, осторожно подкрадываясь в камышах к воде, соревнуясь в меткости, стреляли из луков гусей и уток. По вечерам, разделывая добычу, жгли большой костёр и подолгу сидели около огня. Вангол любовался Тингой, ему нравилось в ней всё. Особенно то, что она могла одним взглядом или неуловимым движением показать, что она всецело принадлежит ему и любит его. Это вселяло в него какую-то особую мужскую гордость и ответственность. Он нежно и бережно относился к Тинге, стараясь хранить те незримые нити любви, связывавшие их.

К исходу третьего дня он засобирался к тайнику, попросив Тингу остаться и готовиться к возвращению в стойбище. Ему предстояло пройти не более десятка километров, и Вангол рассчитывал к обеду следующего дня вернуться. Уходя в ночь, он крепко поцеловал загрустившую Тингу. К лошадиной голове Вангол добрался, когда первые лучи солнца залили пойму реки. Он долго смотрел на огромный, не менее пяти метров в высоту и не менее полуметра в диаметре ствол дерева, закопанный в скалистую почву. Вырезанная из корневища голова лошади, венчавшая ствол, была удивительно красива. «Кто же мог так искусно это вырезать? Тайга полна неразгаданных тайн», — думал Вангол.

Утром Тинга, проснувшись, решила приготовиться к приходу Вангола. Она разожгла костёр, сбегала на озеро, где долго купалась в прохладной воде, и, вернувшись, стала готовить обед. Нежный аромат жареного мяса и рыбы растекался по долине. Она, что-то напевая, суетилась то у костра, то в чуме в мечтах, как она встретит любимого мужа, как будет его кормить, как будет его ласкать, а потом скажет, что скоро она подарит ему сына или дочь. Она была уверена, что сегодняшнюю ночь они проведут на берегу этой реки, это будет необыкновенная ночь любви и счастья.

Утром к этой долине вышли заросшие и одичавшие, в изодранной одежде Остап и Дыбарь. После убийства Гошки и Пятака они шли уже неделю, кружа по тайге, всё больше и больше теряя надежду на то, что когда-нибудь выйдут из неё. Они почти не разговаривали между собой. Питаясь человечиной, они действительно зверели, ненавидели весь мир и самих себя.

— Смотри, тунгусы. — Первые слова, которые сказал Дыбарь Остапу за несколько последних дней их пути.

Они вышли к долине, в глубине которой у реки ясно виден был чум и большой костёр. Осторожно углубившись в заросли ягодника, сплошь покрывавшие долину, двинулись к стоянке. Вскоре запахи пищи стали столь ощутимы, что они, захлёбываясь слюной, почти бежали. Однако невдалеке от стоянки притаились, переводя дыхание и наблюдая. Вскоре они убедились, что у чума только одна молодая женщина.

— Остап, хоть ты и в законе, но баба моя, — зашептал Дыбарь, не сводя глаз с Тинги, вышедшей из чума.

— Хрен с тобой, сначала ты, а потом и мне достанется. Не хочу, чтобы она мне рожу расцарапала, — прошептал в ответ Остап.

Не более пятидесяти шагов отделяло их от того блаженства, которое уже сверлило мозг и наливало звериной силой грязные тела. Дождавшись, когда женщина в очередной раз вошла в чум, кинулись к стоянке. Дыбарь, на ходу сбросив телогрейку, сразу бросился к чуму. Остап, подбежав к костру, бросил карабин и запустил обе руки в котёл с жареным мясом. Он вытаскивал горячие жирные куски и набивал ими рот, обливаясь и обжигаясь жиром, почти не жевал, глотая мясо. Он ничего не слышал и не видел вокруг.