Гитлер и Сталин перед схваткой - Лев Безыменский

Уже после Второй мировой войны родилось понятие «тактика салями». Это тактика постепенных действий, когда от знаменитой твердой венгерской колбасы, носящей это название, один за другим отрезают тонкие ломтики. Гитлер действовал именно так — от одной цели к другой. Так было и с акцией 15 марта. Если заглянуть в дневник Йозефа Геббельса, тому можно найти прямое подтверждение:

«1 февраля …Днем у фюрера. Он собирается „на гору“, чтобы поразмышлять о своих очередных внешнеполитических действиях. Вероятно, снова на очереди Чехия. Ведь эта проблема решена лишь наполовину…

3 февраля …Фюрер говорит только о внешней политике. Он снова вынашивает большие планы…»

Когда же очередной ломтик был отрезан, Геббельс записал (19 марта):

«…Фюрер развивает идеи своей будущей внешней политики. Он хочет дать немного успокоиться, чтобы вернуть к себе доверие. Тогда и будет поставлен колониальный вопрос. Каждый раз одно за другим… Как только применишь силу, так и дело пойдет…»

Ошибся ли Адольф Гитлер на этот раз? До сих пор его расчеты непостижимым образом оправдывались. В 1936 году он произвел ремилитаризацию Рейнской области, а боявшиеся англо-французских контрдействий генералы были посрамлены. В 1938 году он рискнул фронтальной атакой на Чехословакию — вопреки всем, самым категорическим предупреждениям начальника генштаба Людвига Бека — и выиграл: Англия и Франция капитулировали в Мюнхене. Как-то в ответ на вопрос Германа Геринга Гитлер откровенно сказал: «Ва-банк? Да я всегда играл ва-банк». Пожалуй, и 15 марта 1939 года Гитлер рискнул, полагая, что Англия и Франция не бросят «достижений Мюнхена» ради той Чехословакии, которую они фактически списали со счетов европейской политики.

В британских и французских политических кругах решение Гитлера 15 марта считалось роковой ошибкой. Но это была ошибка только с той точки зрения, согласно которой Мюнхенское соглашение было главной стратегической целью немецкой политики, и на нем она замыкалась (так считали Галифакс и Чемберлен). Но в действительности для Гитлера Мюнхен был лишь ступенькой в осуществлении дальних целей, которые не подразумевали компромисс с Англией и Францией любой ценой. Цена не ограничивалась ни Австрией, ни Судетами, ни Чехией, ни Словакией. Передел мировых сфер влияния должен был совершиться гораздо глубже — что и доказали действия Германии в 1940 и 1941 годах. В этом смысле Сталин был прав, когда ставил на «внутреннее противоречия» в капиталистическом мире, в глубине души опасаясь создания единого блока против Советского Союза. Этот блок так и не был создан, показательным симптомом чего и было 15 марта 1939 года. Не исключено, что именно это решение, внешне столь нелогичное, укрепило советского диктатора в выборе, формально закрепленном лишь в августе 1939 года.

Глава двенадцатая.

Умиротворение по-сталински, или Призрак «второго Мюнхена»

Итак, 15 марта завершилось уничтожение Чехословакии. Надо было действовать? Это было понятно даже Чемберлену, который после первой, «умиротворительной» реакции в палате общин все-таки решился на открытый протест. Он понял, как сразу потерял много пунктов в английском общественном мнении; такие же недовольные голоса раздавались в Париже и Вашингтоне. Было решено все-таки послать ноту в Берлин, объявляющую действия Германии незаконными. Премьер решил и лично исправить свою ошибку. Его очередная речь звучала совсем по-иному: он задал в адрес Гитлера вопрос:

— Что это, продолжение старой авантюры или начало новой? Это последнее нападение на малое государство, или за ним последуют другие? Или это действительно шаг в направлении попыток силой захватить господство в мире?

Это был совсем другой язык. Действия Гитлера встретили протесты в широком европейском спектре: разумеется, во Франции, во всех малых странах Европы, которые стали «вычислять» — кто следующий? Советский протест, подписанный Литвиновым 18 марта, гласил:

«1. Приведенные во вступительной части германского Указа в его обоснование и оправдание политико-исторические концепции и, в частности, указания на чехословацкую государственность как на очаг постоянных беспокойств и угрозы европейскому миру, на нежизнеспособность чехословацкого государства и на вытекающую из этого необходимость особых забот для Германской империи не могут быть признаны правильными и отвечающими известным всему миру фактам. На самом деле из всех европейских государств после первой мировой войны Чехословацкая республика была одним из немногих государств, где были действительно обеспечены внутреннее спокойствие и внешняя миролюбивая политика.

2. Советскому правительству неизвестны конституции какого-либо государства, которые давали бы право главе государства без согласия своего народа отменить его самостоятельное государственное существование. Трудно допустить, чтобы какой-либо народ добровольно соглашался на уничтожение своей самостоятельности и свое включение в состав другого государства, а тем более такой народ, который сотни лет боролся за свою независимость и уже двадцать лет сохранял свое самостоятельное существование. Чехословацкий президент г. Гаха, подписывая берлинский акт от 15-го сего месяца, не имел на это никаких полномочий от своего народа и действовал в явном противоречии с параграфами 64 и 65 чехословацкой конституции и с волей своего народа. Вследствие этого означенный акт не может считаться имеющим законную силу.

3. Принцип самоопределения народов, на который нередко ссылается германское правительство, предполагает свободное волеизъявление народа, которое не может быть заменено подписью одного или двух лиц, какие бы высокие должности они ни занимали. В данном случае никакого волеизъявления чешского народа не было, хотя бы в форме таких плебисцитов, какие имели место, например, при определении судьбы Верхней Силезии и Саарской области.

4. При отсутствии какого бы то ни было волеизъявления чешского народа оккупация Чехии германскими войсками и последующие действия германского правительства не могут не быть признаны произвольными, насильственными, агрессивными.

5. Вышеприведенные замечания относятся целиком и к изменению статута Словакии в духе подчинения последней Германской империи, не оправданному каким-либо волеизъявлением словацкого народа.

6. Действия германского правительства послужили сигналом к грубому вторжению венгерских войск в Карпатскую Русь и к нарушению элементарных прав ее населения.

7. Ввиду изложенного Советское правительство не может признать включение в состав Германской империи Чехии, а в той или иной форме также и Словакии правомерным и отвечающим общепризнанным нормам международного права и справедливости или принципу самоопределения народов.

8. По мнению Советского правительства, действия германского правительства не только не устраняют какой-либо опасности всеобщему миру, а, наоборот, создали и усилили такую опасность, нарушили политическую устойчивость в Средней Европе, увеличили элементы еще ранее созданного в Европе состояния тревоги и нанесли новый удар чувству безопасности народов».

Это заявление всегда приводится как доказательство энергичных протестов СССР против немецкой агрессивной политики. Однако на деле советское правительство понимало, что протесты — протестами, а реальная обстановка — дело другое. Уже 23 марта нарком Литвинов обратился к Сталину со следующим письмом:

«ГЕНЕРАЛЬНОМУ СЕКРЕТАРЮ ЦК ВКП(б)

И. В. СТАЛИНУ

23 марта 1939 г.

Секретно

О Чехословакии.

1. Хотя мы заявили, что не признаем законности аннексии Чехословакии, нам все же де-факто придется ее признавать и сноситься по чешском делам с германскими властями. Придется, очевидно, ликвидировать наше полпредство в Праге. Англия, Франция и некоторые другие государства преобразовали свои полпредства в генконсульства. Я полагаю, что и нам надо поступить таким же образом. Нам все же интересно знать, что в Чехословакии происходит, да к тому же торгпредству придется там некоторое время еще работать. Возможно, что немцы потребуют на основе взаимности предоставления им какого-нибудь консульства в Союзе, и мы тогда решим, удовлетворить ли эту просьбу, или ликвидировать наше консульство. Вопрос требует срочного решения, ибо немцы уже напоминают об этом.

2. Фирлингер прислал мне письмо, в котором он, ссылаясь на нашу ноту о непризнании законности аннексии Чехии и нового статуса Словакии и на свое собственное заявление о несоответствии берлинского соглашения чехословацкой конституции, пишет, что «ввиду справедливого возмущения всех чехословаков, могущих свободно выразить свои истинные чувства, а также ввиду их желания сохранить за границей представителя, могущего защищать их интересы, я счел своим долгом вступить опять в свои обязанности на основании моих прежних и до сих пор действительных полномочий, что покорнейше прошу принять к сведению». Фирлингер это делает по соглашению с Бенешем, с чехословацкими посланниками в Париже, Вашингтоне и других столицах, желающими сохранить за границей дипломатические представительства какого-то символического чехословацкого государства. Они рассчитывают, вероятно, что их время действовать придет в случае какой-нибудь большой заварухи в Европе.