Всё и ничто - Араминта Холл

Реку можно было услышать еще до того, как увидишь. Она была бурной и опасной, что вполне подходило. Если упадешь туда, тебе конец, девочка, сказал он, твою голову разобьет о камни, легкие наполнит вода, сердце остановится от страха. Все это не слишком пугало Агату, ей уже довелось испытать подобное.

Агата стояла на берегу реки и понимала, насколько легко сделать этот шаг. Единственное препятствие — Хэл. Она почти забыла, что несет его, и пожалела, что не оставила его с женщиной у двери. Это был бы правильный поступок, и ей стало больно, что она не смогла вовремя до этого додуматься. Но сейчас уже ничего нельзя изменить. Она крепче прижала его к себе, так ему будет удобнее, по крайней мере. Дыра в голове становилась все больше, она казалась даже больше, чем сама голова. Скоро она не сумеет заставить свое тело двигаться, так что надо успеть все сделать до того. Хэл задергался в ее руках, и она взглянула на него. Он был тут ни при чем. Хэл был всего лишь приманкой, как всегда говорил о ее возрасте Гарри. Но, так или иначе, несправедливо и неправильно будет так поступить с маленьким мальчиком. Агата посадила его на камень на краю. Он плакал, и ей стало его жалко, но не слишком. Он не ее ребенок, никогда им не был, и сейчас она даже не была уверена, что любила его.

— Подожди здесь, Хэл, — сказала она. — Не двигайся. Кто-нибудь придет и заберет тебя. — Он кивнул, и она улыбнулась ему: — Все будет хорошо, я обещаю.

Агата повернулась к воде. Она радовалась, что Хэл все видит, и это одно служило достаточным поводом привезти его сюда. Она вспомнила его маленькие ручки и ножки и его потребность в ее любви, но одновременно она увидела себя, почувствовала свою ничтожность, свою опустошенность.

Агата ступила вперед, через край. Вода была холодной и плотной, как и говорил Гарри. Она сомкнулась над ее головой, закрыла все. Это ощущалось так же дивно, как крещение, так же ново, как возрождение.

Вас когда-нибудь вытаскивали из горящего самолета? Вы когда-нибудь обгоняли человека в маске? Дарили когда-нибудь жизнь незнакомцу, делая ему искусственное дыхание рот в рот на грязной обочине дороги? Видели ли вы, как от взрыва бомбы разлетается на куски ваш друг в Афганистане, но вы остались живы, и через два дня ваша жена родила ребенка. Были ли когда-нибудь последним человеком, выбежавшим из башен-близнецов? Не выходили ли вы бездумно на проезжую часть, через секунду после того, как промчался грузовик? Падали ли в воду, откуда вас вытаскивал кто-то, оказавшийся сильнее? Шли вы когда-нибудь по пустыне в поисках еды для семьи — и вдруг увидели палатку в отдалении? Испытывали ли когда-нибудь, как море поднимается над головой и вырывает из ваших рук ребенка, которого через несколько часов находят живым? Брали ли вас когда-нибудь в заложники и держали под дулом пистолета перед камерами прессы, а вы с ужасом сознавали, что государство никогда не выполняет требования, а через три года вас выкинули на дороге? Говорили ли вам когда-нибудь, что вашего сына нашли живым после того, как его выкрала из дома сумасшедшая женщина и оставила на берегу реки, а сама утопилась?

Наконец они остались одни в своей собственной спальне. Дети спали на их постели, потому что в эту ночь никто из них не мог представить себе, чтобы те могли быть где-то еще и до них нельзя было дотронуться. Каждой ночью, всю их жизнь. Рут сидела рядом с кроватью, все еще полностью одетая, Кристиан — с другой стороны. Никто из них не стал зажигать свет, но оранжевый отсвет уличных фонарей настолько хорошо освещал комнату, что можно было даже читать, если бы, конечно, то была нормальная ночь. Будут ли их ночи теперь когда-нибудь нормальными?

Он бросал осторожные взгляды на жену, ему отчаянно хотелось задать ей несколько вопросов. Потому что, как он ни старался, Кристиан не мог понять, что же произошло сегодня. Он вроде как пытался разгадать древнюю загадку, от которой голова шла кругом — вечна ли вселенная. Да наверняка где-нибудь должен быть конец, сказал он матери на каком-то неопределенном этапе своей юности. Что ж, возможно, ответила она, но тогда они должны быть чем-то. Если ты об этом думаешь, даже ничто превращается во что-то, верно?

Кристиан потянулся через кровать и удивился, что Рут позволила ему взять себя за руку.

— Ты должна попытаться поспать. Ты выглядишь измученной. Утром все будет яснее.

— Я не чувствую усталости, — сказала она. — Никогда в жизни не была такой бодрой.

Они долго сидели, держась за руки над головами своих детей, пока Рут не сказала:

— Не знаю, что мы теперь должны делать.

— Мы будем стараться сделать все как можно лучше.

— Да, но что, если этого «лучше» все-таки будет недостаточно?

— Это должно быть достаточное «лучше».

Они снова замолчали, прислушиваясь к ровному дыханию детей. Рут ощущала острую боль в сердце. Она даже представлять себе не хотела, что бы было, если бы ей сказали, что Хэл погиб вместе с Агатой в реке, но никак не могла отделаться от этой мысли, играла с ней, как кошка с мышкой. Он в ней нуждался. Она это поняла, когда полицейский передал ей ребенка, а она сидела вместе с мужем и дочерью и ждала, когда она получит Хэла и их семья снова станет полной. Его худенькое тельце тряслось, на щеках засохшие слезы, ручки холодные. Если бы она могла в этот момент поместить его туда, откуда он появился, внутрь себя, она бы сделала это без колебаний. Хрупкость и ненадежность жизни смотрели на нее со дна колодца скорби. Она хотела бы запомнить этот момент, но он уже ускользал из памяти. Моменты радости, смешанные с ужасом и стыдом, нельзя переживать слишком часто, в конечном итоге они могут тебя убить.

— Все должно измениться, — сказала она с таким выражением, как будто она говорит совершенно очевидную вещь.

— Я знаю, — ответил Кристиан.

— Я поговорю с Сэлли, чтобы она почаще отпускала меня с работы. Или вообще туда не вернусь. Буду работать дома.

— Я тоже об этом подумывал.

— Правда? — Рут взглянула на мужа.

— Да. Я никак не могу осмыслить, что же все это значит. Должно быть что-то еще. Обязательно.

Рут и Кристиан замолчали. Оба знали, что то, о чем они говорили, пустая фантазия. Если бы имелся способ жить так, чтобы стать всем для себя и для тех, кого ты любишь, тогда бы все люди жили именно таким образом. Возможно, для них все изменится, только вряд ли. Может быть, самое большее, на что можно надеяться, это знание, маленькие частицы, которые падают в тебя, подобно золоту, найденному на дне реки. Рут даже не была уверена, что ответ надо искать вне их. Теперь она думала, что они связаны, и это поможет им продержаться. Она вдруг почувствовала, что они справятся.

Кристиан сжал руку Рут и взглянул на нее. Он хотел знать, о чем она думает.

— Рут, — сказал он, — я не понимаю. У меня голова идет кругом. Все кажется мне бессмысленным.

Рут улыбнулась, и он понял, что правильно сделал, спросив ее, и что она обязательно скажет ему что-то важное. Что-то, что объяснит, почему он ее так сильно любит. Что-то, что останется с ним на долгие годы. Что-то, что ей, возможно, трудно выразить, разве что они войдут в этот момент, внесут в него смысл.

Понимание вилось вокруг них, как дым, они почти могли его коснуться.

— Я тоже об этом думала, — сказала Рут. — И знаешь, это даже утешает. Если ничто не имеет смысла, то, по умолчанию, все должно иметь смысл. Как ты думаешь?