Всё и ничто - Араминта Холл

Кристиан уже было открыл рот, чтобы ответить, когда услышал звук. Звук был очень громким и настолько не похожим ни на что, слышанное им раньше, что он уронил стакан. Он огляделся и заметил, что все собравшиеся в саду гости прореагировали так же.

Даже дети замерли и перестали кричать впервые за этот день. Он поискал глазами своих детей и увидел Бетти, стоящую рядом с Рут. Но не мог найти Хэла. Он торопливо оглядывал сад, его охватывал животный страх.

Детские праздники сводили Рут с ума, доводили до того, что ей казалось — еще немного, и она рухнет на пол полной развалиной. Она руководила идиотской и утомительной игрой в музыкальные салки, когда услышала этот визг. Рут была немного навеселе, только в таком состоянии ей удавалось продержаться во время детских праздников, поэтому на мгновение подумала, что визг ей померещился. Но тут она взглянула на лицо Габриэллы и сообразила, что звук наверняка раздался, причем оглушительно, в реальном мире. Ее первая реакция была нелепой. Она почувствовала раздражение, что нечто подобное случилось именно тогда, когда она только что обнаружила, что Габриэлла вовсе не была кошмаром, как можно было предположить из-за ее невероятной красоты. Даже стыдно вспоминать, как они с Сэлли и ее подругой Дженни смеялись, что таких женщин, как Габриэлла, нельзя приглашать туда, где собираются женщины старше тридцати, особенно если ваши животы растянуты после нескольких беременностей. Можете мне поверить, заметила тогда Сэлли, мое тело чертовски недурно для моего возраста, у меня нет детей, и все равно рядом с ней я чувствую себя полным дерьмом. Это ты хорошо сказала, кивнула Дженни, особенно если учесть, что ты поместила ее на обложку номера «Viva», который выйдет завтра, а журнал рассчитан на таких, как я. Сэлли засмеялась:

— Привыкайте, девочки, так уж мир устроен.

Вторая мысль Рут была гораздо лучше. Она машинально ухватилась за Бетти, хотя девочка стояла рядом с ней. Она заметила, что большинство друзей переместились поближе к своим собственным детям. Рут быстро пересчитала присутствующих по головам и обнаружила, что нет Хэла. Она резко повернулась. Наверняка, этот звук не могло издать человеческое существо, но где же все-таки Хэл? Она увидела Кристиана, оглядывающего сад, и поняла, что он тоже ищет Хэла. Ее сердце сжалось, к горлу поднялась тошнота, и она попыталась уцепиться за мысль, которая уже появилась, но которую она полностью еще не осознала.

День для Агаты был просто ужасным. И ничто не могло это изменить, да и не сказать, чтобы кто-нибудь пытался что-то сделать, чтобы улучшить ее настроение. Никто из них даже не понял, что все пошло наперекосяк. Что, если подумать, и было историей ее жизни.

Для начала Рут и Кристиан вели себя точно так, как она и предполагала. Они устроили беспорядок в доме и абсолютно не отдавали себе отчета, какую работу она проделала. Затем, она слишком рано сделала бутерброды и потом постоянно нервничала, что они будут влажными. И еще эта гребаная мамаша Рут. Эта женщина не понимала никаких намеков и была такой же толстокожей, как и ее дочь. Агата несколько раз отказалась от ее помощи, но та продолжала предлагать и предлагать. И затем эта глупая баба приготовила Бетти ленч! Гребаный ленч за два часа до праздника! Ленч, после которого пришлось убирать, мыть посуду и мести пол. Но это все-таки лучше, чем Кристиан, который вздумал сделать себе бутерброд без четверти два. У этих людей совсем крыша поехала, к такой-то матери.

Агата не могла понять, каким образом она исхитрилась так запороть глазурь, но на вкус та напоминала дерьмо, а у нее не хватило ума попробовать, прежде чем покрыть ею почти все печенья. А это означало, что пришлось соскабливать глазурь с сорока печений и потом все переделывать. И еще пришла Рут и посоветовала ей не беспокоиться. Не беспокоиться! Эта женщина совершенно не годится в матери.

Когда начался праздник, все эти люди заполнили дом. Это было ужасно. Куда бы Агата ни посмотрела, эти люди лапали Хэла, дарили ему подарки, подбрасывали его в воздух и орали. Почему все они должны, черт побери, говорить так громко? Они пили бокалами шипучее вино и говорили обо всякой банальной ерунде поверх голов своих детей. В их словах не было ни смысла, ни содержательности. У Агаты был план праздника, но Рут, похоже, не собиралась ему следовать. Несколько раз Агата пыталась с ней поговорить, но та с трудом скрывала раздражение и просила не беспокоиться, играми она займется сама. Но когда игры начались, Рут не стала заниматься ими сама, а привлекла эту проклятую сучку, как там ее зовут, с длинными, развевающимися черными волосами и пухлыми губами, в обтягивающих задницу джинсах. Настоящая гребаная врунья, эта Рут, как и все остальные проклятые уроды, которые здесь собрались.

Агата смотрела в окно, когда снимала с бутербродов прикрывающую их пленку, раскладывала печенья на блюде и доставала колбаски из духовки, — и увидела, что Хэл держит за руку длинноволосую суку. Он подпрыгивал и улыбался. Агату внезапно охватил такой приступ ненависти, что на мгновение он распространился и на Хэла. Сборище настоящих гребаных уродов и лгунов. Если бы у нее был пистолет, она бы многих из них пристрелила.

Здесь что, становится жарко? Агата в отчаянии распахнула окно. Она вся покрылась потом. Пот стекал с нее ручьями, она чувствовала, как он бежит по спине и скапливается у копчика. Неужели так жарко? Почему вдруг стало так жарко? Агата принялась дергать свою футболку. Надо ее снять. Она должна ее снять.

Кто-то обратился к ней. Она повернулась и увидела эту глупую старую суку, бабушку. Ее губы двигались, но Агата из-за жары ничего не слышала. А в саду все орали. Она потянулась, чтобы взять торт, потому что если кто-то и поднесет Хэлу торт с горящими свечами, чтобы он их задул, то это должна быть она.

Она слишком поздно заметила, что Хэл стоит на стуле рядом со своей бабушкой. Она уставилась на него и поняла, что он что-то жует. Его рука протянулась, и он взял еще бутерброд плюс к тому, который уже съел. В ее ушах взорвался голос матери Рут.

— О господи! Он ест. Эгги, быстренько позови Рут, она должна это видеть.

Как же жарко. Или Агата это уже говорила? Или никто не слышит? Как. Же. Жарко. Хэл должен прекратить есть. Она кинулась к нему одним движением, уронив блюдо с тортом, которое разлетелось на куски. Лежало кусками у ее ног. Ноги. Осколки. Наверное, она падает и никак не может остановиться. Наверное, поэтому она на полу, и осколки режут ей руки. Ее кровь была теплой и липкой.

Осколки. Пол. Падение.

Кто-то кричал… или что-то. Очень громко и слишком близко к ней. Так близко, что казалось, будто это в ее голове. Здесь жарко. Слишком жарко. Разве никто не собирается ей помочь? Господи, помогите ребенку.

Блюдо разбилось.

Торт пропал.

Ее руки и ноги на полу.

На полу осколки от нее.

Рут и Кристиан достигли дома одновременно. Им не надо было говорить, потому что оба были охвачены страхом. Они вступали в неизвестное и не могли помочь друг другу. Рут вбежала первой, зовя сына по имени. Она услышала тихий скулеж на фоне дикого визга. Влетела в холл и увидела мать, прижимавшую к себе Хэла. Та была смертельно белой, белой, как пинта с молоком, вот только ее и Хэла покрывали маленькие красные пятнышки крови.

— Это Эгги, — сказала она. — Я не знаю, что произошло. Я повела Хэла в туалет, а он сказал, что голоден, мы пошли на кухню, и он съел бутерброд.

— Бутерброд? — не смогла сдержаться Рут.

— Знаю, я потом тебе расскажу. Я попыталась поговорить с Эгги, сказать ей, что она добилась колоссальных успехов, но она, казалось, не слышала и выглядела… я даже не знаю… словно была вне себя и очень красной. Тут Хэл взял еще бутерброд, и она кинулась к нему, но у нее в руках был торт, она споткнулась, и везде была кровь, я думаю, она порезала руки о блюдо. И, бог мой, звуки, которые она издавала, — это что-то кошмарное.

— Ладно, мам. Мы с Кристианом разберемся.

Атмосфера ужаса окутала их и мешала действовать. Рут совсем не хотела видеть, что происходит за кухонной дверью, но Кристиан направился прямиком туда. Крик усилился. Рут видела пятна крови среди осколков фарфора и смятый торт. Эгги все еще лежала на полу, напоминая дикое животное. Все ее лицо, красное и распухшее, было в слезах и соплях. Кристиан направился прямо к ней, поднял и посадил на стул. Похоже, это ее слегка успокоило, крик потерял один или два децибела и теперь напоминал мычание коровы. Рут нашла кусок ткани и смыла кровь с рук Эгги.

— По-моему, все раны поверхностные, — сказала она Кристиану.

Рут посмотрела на девушку, которой доверяла своих детей последние восемь месяцев, и сама удивилась собственной неосмотрительности.

— Эгги, — сказала она, — Эгги, это Рут. Вы в порядке?

Эгги подняла голову, но ее глаза не встречались с глазами Рут. Она выглядела совсем юной, и Рут неожиданно почувствовала проблеск материнской любви к ней. Она налила стакан воды и заставила Эгги выпить.