Оживший кошмар русской истории. Страшная правда о Московии - Андрей Буровский

Уж что-что, мятеж-то Васька Шуйский сумел организовать превосходно. Что называется, качественно! 17 мая москвичей разбудил набат. Все дворы, где жили поляки, литвины, западные русские, оказались блокированы. Только Константин Вишневецкий вырвался и поскакал на Кремль, повел своих 400 всадников. Но и его остановили, перегородив улицу, наведя пушку. А чтобы никто ничего не понял, по улицам бегали люди с воплями — мол, поляки царя убивают, царя спасайте! Поди разберись, кто кого убивает, да и лозунг, что называется, «идейно выдержанный».

В Кремле убили верного царю Басманова, перебили наемников-немцев, всех не сложивших оружие. Стрельцам пригрозили, что, если не оставят Дмитрия, ворвутся в их слободу, перебьют их жен и детей (среди прочих сентиментальных баек на Руси очень любят всхлипывать о чадолюбии предков). Стрельцы складывают оружие, и Дмитрий Иванович оказывается в руках заговорщиков.

Он и сам готов сражаться за свою жизнь. Грозит топором из окна, кричит: «Я вам не Борис!» (Видимо, знает, что Борис Годунов был убит?) И при прыжке из окна то ли ломает, то ли вывихивает ногу. Словом, даже убежать не может. Но и захваченный, он требует предъявления обвинений и чтобы на Лобном месте, при стечении народа, его мать опять признала бы его. Словом, если он ненастоящий царь — пусть его прилюдно уличат и осудят. Господа, скажите по совести… Самозванцы так себя могут вести?

Если бояре Шуйского считают его самозванцем… так вот же он, настал желанный час! Самое время позвать Марию Нагую, позвать настоятеля и монахов Чудова монастыря — пусть они вцепятся в самозванца с воплем: «Вот, мол, где ты, Гришка Отрепьев!» Но заговорщики — платная агентура Сигизмунда — действуют иначе… Кто первым открыл огонь, уже трудно установить. Потом на трупе царя насчитали 22 огнестрельных ранения. Как там у Ахматовой?

Не бывать тебе в живых,Со снегу не встать.Двадцать восемь штыковых,Огнестрельных пять.

Только убийцы друга Анны Андреевны были все же посмелее: они и штыками кололи. А эти ведут себя именно так, как должны вести себя преступники, старающиеся замести свои делишки и побыстрее спрятать концы в воду. Как заговорщики, прекрасно знающие — перед ними настоящий царь. Дело зашло слишком далеко, теперь неуспех заговора для них уж точно обернется плахой… И они стреляют в царя, убивают. Судя по числу выстрелов, они торопятся, спешат, суетятся, мешают друг другу. Но ни один не подошел, не ударил железом в беспомощно лежащего царя. Никто не осмелился взглянуть в глаза убиваемому им человеку. Почему?!

Обычное у московитов отсутствие чести? Природная подлость души? Или нечто иное? Например, признание полутрупа, по которому летит свинец, священной особой? Во всяком случае, народу труп Дмитрия не показали.

Труп «самозванца» закопали в чистом поле, как нечто поганое, неправославное: не спавшее после обеда, танцевавшее под музыку. Но в народе скоро пошли слухи о пугающих знамениях на могиле Дмитрия[77]; стало ясно, что он еще и колдун. Тогда труп вырыли, сожгли, выстрелили прахом из пушки в сторону Польши. Очень назидательный, очень символический поступок! В 12 лет он кажется великолепным…

День же 17 мая завершился, конечно, польско-немецким погромом. Убиваемые кинулись в польское посольство — но ворота были наглухо закрыты, и ни одного человека не впустили: Сигизмунд последовательно избавлялся от сторонников конкурента. Местами поляки и западные русские отбивались успешно, местами нет, кто-то успел убежать, шла обычная неразбериха погрома.

Убито было то ли две, то ли три тысячи человек; как обычно бывает в Московии, никто не считал. В это число надо включить и музыкантов, игравших на свадьбе Дмитрия, — их перебили за оскорбление чувств православных. Я, конечно, могу и взять в кавычки это слово: «православных». Но ведь московское православие именно таково. В его представлении музыканты и впрямь совершили невесть что.

Разумеется, опять насиловали женщин. Несколько десятков самых молодых и красивых растащили по своим домам князья и бояре, так что не было сие действием только уличного сброда, отнюдь. Еще одна любимая байка москалей, повторяемая ими очень часто и крайне экспрессивно: насчет развратного Запада и ангельски чистой Руси, размножающейся почкованием. А факты таковы: в этот день в Москве не было польской и западнорусской женщины, не оскорбленной русскими… это будет несправедливо. Не русскими, нет. Пусть будет так: московскими свиньями.

На всем этом безобразии и сраме взбирается на трон тот, кто уже много лет беспрерывно врал, подличал и предавал — Василий Шуйский, вскоре прозванный «царь Васька». Сколько раз он говорил прямо противоположное о том, жив ли царевич Дмитрий, и о том, кто же сидит на троне? Раз восемь, кажется. Сколько покойников положил в основу своего трона? Не счесть.

И началось…

Сроки Смутного времени отсчитывают по-разному. Традиционно считали с 1601 года — с голода, со времени слухов про Дмитрия Ивановича. Некоторые историки отсчитывают дни с 1598 года — год восшествия на трон Годунова, — так сказать, от династии Рюриковичей до династии Романовых.

Иные — как раз с венчания на царство Василия Шуйского и надо отсчитывать сроки Смуты. Потому что до этого времени власть все-таки существовала, хоть какая-то. А реальная власть «царя Васьки» редко когда выходила за пределы Москвы и ее ближайших окрестностей. Появились пять, шесть разных «правительств» с разными силами и с разными возможностями захватить власть, но всегда с одинаковыми «правами». Московская Русь, называя вещи своими именами, развалилась.

Появились буквально десятки «Дмитриев», «чудом спасшихся царевичей» и их «родственников» и «воевод».

Иван-Август, Гаврилка, Ерошка, Лавер, Осиновик, Федор, Климентий, Савелий, Симеон… все, сразу видно, царевичи.

Началась срамота, которую и описывать не хочется: когда Лжедмитрия II (то ли крещеный еврей из города Шклова, то ли беглый холоп, пес его знает) «признает» Мария Нагая, а Марина Мнишек не только «признает» «чудесно спасшегося супруга», но и рожает от него ребенка.

Когда «семибоярщина» демонстрирует свою полную несостоятельность, а князья и бояре лихо шастают из Москвы в Тушино, от боярской Москвы и «царя Васьки» к приблудному псевдоцарю Лжедмитрию II и обратно, всякий раз что-нибудь да приобретая.

Когда из Польши вторгаются жуткие банды кондотьеров-«лисовчиков», во главе с Лисовским и Яном Сапегой, поставленные в Речи Посполитой вне закона.

Когда одни бояре стремятся к максимальной неизменности, а другие готовы пойти на частичную модернизацию страны, но при полной неприкосновенности крепостного права.

Когда предлагают на престол сына шведского короля Карла IX, чтобы стать «с немецкими людьми заодно», то есть европеизировать страну.

Когда Марина сходится с атаманом Заруцким и бежит на Яик. Казаки выдают их и ребенка, Заруцкого казнят, а Марина умирает в заточении.

Когда дважды собирается ополчение из восточных, приволжских районов — самых глухих и диких (более дикие — только Урал и Сибирь, но там русского населения еще немного, да и идти оттуда долго).

Цели ополчения те же, что у самого дикого, самого глухого боярства — никаких перемен!

Когда создаются «назидательные» сказки о «подвиге Ивана Сусанина» и о князе Пожарском (том самом, доносчике на Лыкова) как национальном герое.

Когда ополчение, войдя в Москву, устраивает польско-немецкий погром, планомерно режет «инородцев».

Когда трехлетнего сына Марины Мнишек от Лжедмитрия II «на всякий случай» вешают — чтобы избавиться еще от одного претендента. Ребенок, предчувствуя что-то, все спрашивает: «Куда вы меня несете?!» И получает утешительные заверения, что несут его к папе и маме. По свидетельству очевидцев, умирал ребенок, несостоявшийся московский царь от неизвестного отца, очень долго — толстая веревка, тонкая шея младенца.

В 1613 году, на крови ребенка восходит на престол, по словам убежденнейшего монархиста Пуришкевича, «скверная полу немецкая династия», которая в Готтском альманахе упорно называется «Романовыми-Голштинскими». С убийства ребенка ее правление началось, смертью другого ребенка и окончилась — убийством царевича Алексея.

Пришла новая династия в разоренную, страшную, но «не поступившуюся принципами» страну. В Московию, которая намерена и дальше жить экстенсивно, губя свою природу и своих людей, но только бы не развиваться, не изменяться, не думать ни о чем, а чтобы лучше не думалось — пить, пить…

Потом так повторится не раз: восточные, дикие районы Московии спасут экстенсивный путь развития от вредных выдумок, родившихся в ее центральных или западных областях.

Но в эти страшные семь лет, в года от Рождения Христова с 1605 по 1613 год, все было впервые. И началось это гнусное время не с мифической «польской интервенции» (которая началась много позже), не с «народных восстаний» и не с пришествия «подготовленного иезуитами Лжедмитрия». А с того, когда в Москве убьют законного претендента на два трона: Московский и Речи Посполитой. Когда грязное интриганство восторжествует над законом.