Заклинательницы ветров - Мэган Линдхольм

– Какой сундук? – с деланным непониманием отозвался темноволосый юнец, и несколько его дружков захихикали. Кинжальные взгляды, которыми наградили их рыбаки постарше, заставили молодых людей спрятать свой скептицизм.

– Никто не знает, – пробормотала Берни.

А Хелти добавил:

– Никто никогда не видел его.

– Неправда! – В юном голосе Джени смущение боролось с вызовом. – Отец моей матери своими руками его трогал!

– Коли так, что ж он его до берега-то не дотащил? – язвительно осведомился все тот же юнец.

– Он не смог. Сундук был слишком тяжелый… И потом, Пол… – Мужество явно изменяло Джени, и Вандиен готов был поспорить, что из-за этой самой истории девушку уже не раз поднимали на смех.

– Ну так что там про Пола? – издевался темноволосый юноша.

– Не скажу! Ты все равно только посмеешься и надо мной, и над ним!

– Пьяницей он жил и пьяницей помер. И поболтать был отнюдь не дурак, вот только доказать никогда ничего не мог, – ехидно вклинился еще чей-то голос.

– А ну, вы там, заткнитесь! – рявкнула Берни. Но Джени, загнанная в угол, вскочила на ноги, решившись на сей раз не отступать и окончательно свести счеты с насмешниками.

– Ты ведь хорошо знал его, не правда ли, Дирк? – ласково осведомилась она, но глаза метали молнии. – Здорово же ты в таком случае сохранился для своих лет…

– Ты-то будто сама его знала! – огрызнулся Дирк.

– Нет, но уж свою-то маму я знала, а она мне рассказывала все как оно было, все доподлинно так, как слышала от него самого!

– Половина деревни твою матушку знала…

Джени сперва побелела, потом залилась темной краской до самых корней волос. Видимо, тут было затронуто нечто очень личное, нечто такое, о чем, в принципе, знали все, но говорить вслух было не принято.

– Заткнись, говорю! – взревела Берни, но дело было уже сделано. Джени не то чтобы выбежала из комнаты – просто вышла, но чувствовалось, что ее глубоко оскорбили. Колли поднялся со своего места и молча стал заворачивать арфу. Движения его явственно говорили о том, чего он не мог выразить словами: что, мол, за радость играть, если твою музыку тотчас же таким вот образом испоганят…

Его уход что-то нарушил в благополучном течении вечеринки. Люди завозились на скамьях, начали вставать, натягивать дождевики и желать друзьям доброй ночи.

– Чтоб у этого засранца Дирка отсох его вонючий язык! – присаживаясь возле Вандиена, в сердцах плюнула Зролан. – Каждый раз, когда Джени пытается что-то сказать, он затыкает ей рот. Не могу понять, зачем бы ему это было надо, – знать, просто таким уж уродился…

– А в чем дело-то? – тихо спросил Вандиен. – Что было дальше?

– Никто не знает, в том-то и загадка. Джени слышала от своей матушки, но та больше никому не рассказывала. Что толку гадать, где там правда, где выдумки? Сколько раз я оставалась с Джени наедине и пыталась ее разговорить! Так-то она выглядит заправской болтушкой, а попробуй коснись ее – мигом замыкается, и молчок! Когда речь заходит о ее семье, она либо просто молчит в тряпочку, либо говорит ровно то же, что все в деревне, причем с тем же бессердечием: что, мол, ее мать была пьянчужкой, как и все ее предки. А пьяница, дескать, за порцию выпивки чего только не наболтает…

– Но ТУ историю она никому, кроме Джени, так и не рассказала?

– Вот именно. Поэтому я и думаю, что хоть какая-то крупица правды в ней обязана быть. Бедной женщине просто нечего больше было передать дочке, кроме славы, да и то не своей… «Твой дедушка, – наверное, говорила она ей, – был последним из нынешнего поколения, кто самолично трогал руками сундук Заклинательниц…» Ей, конечно, хотелось внушить ребенку хоть каплю гордости за свою семью, и притом хватило же ума внушить, что рассказ этот надо держать при себе и ни в коем случае не позволять, чтобы его делали поводом для насмешек и болтовни… В общем, только от нее эту историю можно получить в первозданном виде, точно такой, как ее рассказывал дедушка Джени. У каждого из наших балбесов, конечно, есть своя версия, но все это из пятых рук и через два поколения. Слухи и досужие вымыслы, из которых ничего полезного уже не выловишь. Истину, если она там вообще есть, знает одна только Джени.

– А мне она захочет ее рассказать, как ты думаешь, Зролан? – спросил Вандиен. – Помнится, некоторое время назад она была не прочь мне угодить…

Зролан покачала головой:

– Попробуй заговори с ней теперь, когда она закрылась в раковине и захлопнула створки. А тогда, в комнате, она не беседовать с тобой собиралась. Она шла дать тебе то, о чем и мечтать не смеют наши деревенские парни. Они, видишь ли, не решаются за ней приударить: она кажется им обиженной на весь свет, да притом еще ядовитой и злой на язык. Правду сказать, так она себя и ведет, но только потому, что ей кажется: они за ней не ухаживают, ибо презирают ее. Вот она и решила забраться к тебе в постель, чтобы всем показать: зря, мол, дерете носы, другие меня вон как желают. И стало быть, лучше уж с чужаком-возчиком, чем с такими, как они…

– Не очень я это понимаю, – смутился Вандиен.

– Она сама толком не понимает. Сама в себе, бедняжка, запуталась. Приходится ей расплачиваться за матушкину репутацию, вот она и замкнулась в самой себе. Нет, сегодня ты ни словечка от девочки не добьешься. И потом, ты уже раз ей отказал, а заново предлагать она не станет. Чтобы ты от нее опять отвернулся? Ну уж нет. Да и про тот-то раз ни словом, ни взглядом не признается, что что-то было. Уж такая она у нас щепетильная, самой себе на беду…

– Что же ты мне посоветуешь?

– Сделать то же, что всякий раз делают возчики. Отправляйся туда и потрать большую часть времени, разыскивая неведомо что и неведомо где. Барахтайся, поднимай тучу брызг… – Она вздохнула так глубоко и с таким чувством, что едва ли не сделалась меньше телом. – Я уже стара, Вандиен. Каждый раз, когда наступает Храмовый Отлив, я надеюсь, что этот раз окажется-таки последним, что сундук будет, наконец, найден. Но этого не происходит. И, по всему видать, не произойдет и теперь, как ты ни лезь из кожи вон… Так что иди-ка лучше спать, парень. Отдохни как следует и приготовься к завтрашнему. Самый отлив будет завтра вечером, не раньше, в общем, спи сколько влезет. Спокойной ночи…

Она поднялась и пошла прочь, и походка у нее была действительно старческая. Вандиен огляделся и увидел, что посетители успели разойтись. Он один еще сидел у гаснущего огня, а на другом конце комнаты Джени с угрюмым видом собирала пустые кружки на поднос. Вандиен встал, потянулся и попробовал улыбнуться девушке. Она смотрела сквозь него, словно не замечая. Вандиен сходил проверить, как там его упряжка, и отправился спать.