КГБ в ООН - Джордж Капоши

– Я изымал их в пятницу вечером, – спокойно, словно речь шла о привычной работе, рассказал он. – Обратно я получал их в субботу утром и возвращал на место.

– Что ваши контактеры делали с документами, когда те оказывались у них?

– Предполагаю, фотографировали. Они дали мне ту камеру, что вы нашли у меня в багажнике. Иногда я сам фотографировал в кабинете бумаги, которые нельзя было вынести.

– Какими методами вы пользовались для передачи документов?

– Разными…

Драммонд рассказал о тайниках под заброшенной лестницей в Ист-Провиденс и в пустой ржавой трубе парка Фолл-Ривер. Он упомянул, что советские агенты дали ему карандаш, который оставлял невидимые штрихи. С его помощью он мог копировать материалы, которые нельзя было незаметно вынести.

– Вы всегда получали вознаграждение, доставляя материалы? – спросили его.

– Порой выплаты задерживались. Когда мне были нужны деньги, я приезжал в Нью-Йорк и шел в советскую миссию. Там я говорил, что мне нужна наличка. Их мои визиты вроде волновали. Они говорили мне, что я ставлю их в неудобное положение, когда являюсь в миссию. Но когда мне было надо, я приезжал. Наконец они мне сказали, чтобы я держался подальше от миссии, и пообещали, что если я буду слушаться их, то платить мне будут побольше.

– Вы когда-нибудь думали бросить это занятие?

– Да, как-то раз я попытался. Но они мне не дали. Это было в Лондоне. Я хотел жениться на французской девушке, но они сказали, что ничего не получится, что это будет мешать работе, которую я для них делаю. Они сказали, что будет куда полезнее, если я останусь холостяком. Самое смешное заключается в том, что я стал брать у них деньги лишь потому, что на самом деле хотел жениться на этой девушке.

– Вы на ней так и не женились?

– Нет. И это было так обидно, что я решил лучше уйти из флота – лишь бы отделаться от русских. Я думал, стоит мне оставить службу, я потеряю для них интерес.

Во время допроса Драммонд настаивал на том, что не передавал русским никаких существенных тайн. Он сказал, что «проверял» каждую информацию, предназначенную для передачи, чтобы ни одна из них не представляла для русских подлинной ценности. Он был уверен, что русские никогда не подозревали, что он «надувает их… водит вокруг пальца, как сосунков».

Драммонд рассказал, что одной из его обязанностей в Ньюпорте было уничтожение устаревших досье. Часть этих бумаг он и передал советским агентам. Он пояснил это следующим образом:

– Бумаги, которые я выносил из конторы, я выгребал из мусорного бака.

Пока следователи расспрашивали Драммонда, другие работники ФБР пытались допросить Прохорова и Выродова, которых поместили в отдельный кабинет. Русские отказывались отвечать на вопросы, настаивая на том, что пользуются дипломатической неприкосновенностью.

Харви Г. Фостер, руководивший нью-йоркским отделением ФБР, решил, что, прежде чем отпустить русских, он кое-что им устроит. Фостер знал, что для советских дипломатов, даже пойманных с поличным, считается унижением, если коллегам по миссии приходится удостоверять их личность. У него был телефон советской миссии. В половине четвертого утра он позвонил туда и сказал, что ФБР задержало двух незнакомцев, которые утверждают, что они советские дипломаты.

– Не будете ли вы так любезны помочь нам разобраться в этой ситуации? – попросил он.

Фостер продуманно уклонился от изложения сути дела, чтобы советская сторона ни о чем не догадалась.

Через полчаса в ФБР прибыли трое русских: советник миссии Ролан Тимбебаев, атташе Игорь Туманов и сотрудник аппарата И. Течеров. Их провели в кабинет, где сидели Прохоров и Вы-родов.

Юрист Тимбебаев, взглянув на дипломатов, недовольным тоном произнес:

– Эти господа – члены советской миссии.

– Большое спасибо, сэр, – улыбнулся Фостер, затем повернулся к дипломатам, уличенным в шпионаже, сказав: —Теперь вы можете идти.

Советам впервые в присутствии представителей закона пришлось опознавать своих соотечественников, уличенных в шпионаже.

К четырем утра Драммонд был доставлен в здание суда на Фоули-сквер, где его уже ждал судья Эрл Н. Бишоп, которого подняли с постели, чтобы он мог зачитать обвинение. Заседание суда было предельно кратким, но его хватило, чтобы огласить обвинение против Драммонда – шпионаж и участие в заговоре – и определить сумму залога в 100 тысяч долларов. Затем моряка доставили в федеральную тюрьму, где ему предстояло ждать слушания своего дела.

Арест Драммонда наделал шума по всей стране и даже за ее пределами. Дело было не только в том, что после Джудит Коплон, обвиненной в государственной измене, к которой имели отношение советские агенты, работавшие в ООН, он оказался вторым американцем – уроженцем страны, которому было выдвинуто аналогичное обвинение. Он стал первым негром в истории нации, которому предъявили обвинение в шпионаже.

Арест Драммонда тяжело сказался на его родителях, живших в Западном Балтиморе (Мэриленд).

– Лучше бы мне было умереть, – бормотал его отец Арчи Драммонд, который, хотя и жил беднее, чем представители среднего класса, тем не менее был уважаемым, работящим членом общества.

Получая скромную зарплату ремонтника городских служб, он с женой вырастил четверых детей. Выражение его глаз, та боль, что читалась на его лице, говорили о том, как он доверял своему сыну.

– Надеюсь, ты ничего дурного не сделал, – прошептал он. – Затем, задумавшись, сокрушенно покачал головой: – Но если за тобой ничего не числится, тебя бы не арестовывали…

У матери моряка дрожали губы и по щекам текли слезы. Она сидела рядом с мужем, который пытался успокоить ее, и не могла скрыть своего горя.

– Мы старались дать ему все, что было в наших силах, – сказала миссис Драммонд. – Просто не могу в это поверить.

У отца была лишь одна претензия к ФБР: он был огорчен и обижен тем, что ФБР не сочло нужным сообщить ему об аресте сына. Родители узнали эту новость из газетных сообщений.

– Не будь их, мы с женой не поверили бы собственным ушам, когда услышали новость по радио, – причитал Драммонд. – ФБР обязано было сообщить нам об аресте.

На другой день по поручению государственного департамента миссия США при ООН предъявила советской миссии ноту, выдержанную в жестком стиле.

«От имени страны местопребывания Организации Объединенных Наций правительство Соединенных Штатов решительно протестует против шпионской деятельности, направленной против внутренней безопасности Соединенных Штатов», – гласила нота, в которой названные по фамилиям Прохоров и Выродов обвинялись в выплате существенных сумм за получаемые ими секретные документы.

«Такая деятельность не только никоим образом не согласуется с кругом официальных обязанностей данных сотрудников, но и представляет собой вопиющее нарушение их права на пребывание в стране… Миссия Соединенных Штатов Америки требует от миссии Союза Советских Социалистических Республик предпринять все необходимые шаги, чтобы господин Прохоров и господин Выродов немедленно покинули Соединенные Штаты».

Советская миссия не замедлила с ответом. Он содержал обвинение в том, что советские дипломаты были задержаны «незаконно и беспричинно». В нем подчеркивалось, что Прохоров и Выродов указали агентам ФБР на свою дипломатическую неприкосновенность, но тем не менее подверглись «противоправному аресту».

«В ходе задержания применялись физические методы воздействия, – заявляла советская сторона. – Они включали применение наручников в отношении господина Выродова. Медицинское заключение свидетельствует, что обе руки господина Выродова, травмированы.

Русские заявляли, что в ФБР дипломатов обыскали, изъяли у Прохорова деньги, пытались допрашивать дипломатов и «грубо отвергали требования дать им возможность связаться с советской миссией».

1 октября 1962 года, через три дня после оглашения этой истории, состав советской миссии при ООН уменьшился на двух человек: Прохоров и Выродов отправились домой.

«Я счастлив оставить эту страну, где не существует законов!» – сказал Прохоров в аэропорту Айдлуайлд перед посадкой на борт лайнера бельгийской компании «Сабена», который должен был доставить его в Москву. Вместе с ним из США возвращались его жена и двое детей, а также Выродов. Провожали их в аэропорту около двадцати членов советской миссии.

В центре общественного внимания остался Нельсон Драммонд, моряк, на плечи которого лег весь груз обвинений.

5 октября федеральный суд вернулся к рассмотрению обвинения против моряка.

Первый пункт обвинения гласил: шпионаж. Максимальным наказанием могла быть казнь на электрическом стуле.

В обвинении были названы четыре бывших секретаря миссии: Прохоров, Выродов, Савельев и Сорокин – как соучастники заговора, но не ответчики. Драммонд был обвинен в соучастии в заговоре по передаче Советскому Союзу «документов, записей, кодовых и сигнальных книг, рисунков, фотографий, фотонегативов, чертежей, планов, заметок, инструментов, приборов и информации, имеющей отношение к системе национальной обороны Соединенных Штатов; он действовал, имея полное представление, что они будут использованы во вред Соединенным Штатам и на пользу Союзу Советских Социалистических Республик».