Душа самоубийцы - Эдвин Шнейдман

На следующий день он вновь написал мне:

В моем мировоззрении существует множество аспектов, но моя главная цель заключается в том, чтобы быть единственным и полновластным верховным властителем в каждой из конкретных областей моей жизни. Но то, каким образом я ее осуществлю, полностью зависит от противника. Если мне придется совершить 10 отвратительных поступков для достижения цели, я пойду на них. Естественно, застраховавшись от возможного серьезного возмездия. Мне кажется, что я провожу жизнь, как шахматный матч. Разделяю и властвую, сметаю тех, кто оказывается на моем пути. Не ведаю пощады. Стравливаю друзей между собой, искореняя таким образом оппозицию моему правлению. Хотя у меня есть много друзей в различных сферах, именно я являюсь бесспорным лидером. Так что вполне можно сказать, что если какой-либо человек станет внезапно для меня препятствием, то для своего круга он умрет. Я настраиваю людей друг против друга, плету между ними сети предательства. Раскрываю перед всеми слабые стороны своего врага. Час милосердия может пробить, но не ранее, чем я усмотрю в этом какую-то выгоду для себя. Вот, к примеру: Оскар и Уильям были друзьями. <…> В конечном счете, он стал подчиняться мне сверх всякого разумения. Я охотно воспользовался возникшими преимуществами. И полностью взял контроль над ним и его жизнью. И он никоим образом не возражал. Таким образом, этот случай показывает один из неограниченных способов нападения, к которым я охотно прибегал. Однако теперь, оглядываясь назад, я размышляю о чувствах Оскара и о том, как зло играл ими. Но тогда они не представляли для меня никакого значения. Мне виделась только победа.

Какая бы стихия вражды не бушевала в душе Кастро, он неизменно обращал те чувства, которые поначалу испытывал в отношении других, вовнутрь, против себя — так, будто внимательно штудировал перед этим труды последователей Фрейда. Основоположники психоанализа утверждали, что самоубийство прежде всего является проявлением бессознательной враждебности и злости, направленной внутрь самого человека, против интернализованного образа отца, к которому переживается двойственное отношение, любовь и ненависть одновременно; иногда эти чувства переносятся на привлекательного и пользующегося очевидными преимуществами брата. Какое-то время тому назад я на звал такой вид суицида убийством, развернутым на 180°, подразумевая под этим, что для некоторых людей, испытывающих гнев, самоубийство является приемлемой альтернативой убийству. Тот же гнев, но в более мягкой форме, присутствует и у Кастро. Эта стихия гнева составляла одну из самых темных сторон его личности и, как я полагаю, была одной из важных cоставляюших причин его гибели.

Бесплодная пустыня одиночества

Страдание лишь наполовину представляет собой душевную боль, а другую его часть составляет пребывание наедине с этой болью. Для некоторых людей самоубийство выражает чувство полного одиночества. Внутренние противоречия личности Кастро пролегали между его потребностями в автономии, неприкосновенности, конфиденциальности и независимости с одной стороны, и стремлениями к дружбе и принадлежности, — с другой. В течение своей жизни он не сумел разрешить их. На интеллектуальном уровне ему вполне доступно было различать страсть, любовь, секс, эрос и агапэ52, однако в своем юношеском сердце он так и не смог овладеть потребностью в дружеских отношениях. Основная трудность состояла в том, что когда он странствовал между звездами или беседовал с Богом, ему совершенно не нужно было, чтобы кто-нибудь еще находился рядом; он даже и представить себе не мог спутника по таким путешествиям. И в то же время его мучило одиночество. Вновь и вновь в письмах ко мне он возвращался к этому чувству.

Внутри себя я словно возвел крепостную стену для обороны. Но от чего? Она напоминает стену, окружающую мой дом. Стену из непробиваемой брони. Вероятно, это было делом всей моей жизни. И те части моего внутреннего Я, которые все еще удается увидеть людям, мелькают в разломах, образовавшихся в ней в результате причиненных разрушений, или появляются на мгновение во впадинах ее недостроенных участков. Настанет день, когда я завершу свою цитадель, но я совершенно не предусмотрел в своих строительных планах дверей. Ведь они делают возможным вторжение извне и нарушение внутреннего покоя. Но во что же я превращусь, очутившись за этой непроницаемой стеной? Казалось, внутри крепости я должен процветать, наслаждаясь знаниями и мудрос тью. Ведь когда она будет возведена до конца, никто не сможет проникнуть в мою твердыню уединения. Но, увы, все эти планы порождают лишь упадок сил и одиночество. <…> Теперь внутри меня длится новая война. Что-то подталкивает меня снова попытаться, а другой голос напоминает, что может произойти в этом случае. Мудрость подсказывает: вол медлителен, но земля терпелива. Мне кажется, что война завершится тем, что стены моей цитадели все же будут достроены. Тогда я поднимусь на них и взгляну сверху на земли, море людей, и приму решение — предпринять ли вылазку, ведущую к новым отношениям, или же вечно защищать себя и свою твердыню. <…> Не знаю, надолго ли сохранится у меня чувство безопасности в том положении, в котором я оказался, но в настоящее время в моей жизни наступили мир и покой. Надеюсь, Вы скоро напишете мне. Я буду с нетерпением ждать вестей от Вас. <…> Помогите мне. Ведь у меня нет готовых ответов. Я не знаю другого человека, который понимал бы меня, зная, через что я прошел. Пожалуйста, отзовитесь скорее. Ко мне должен вернуться контроль над собой, мне нужно найти выход. R.S. V.P.53

<…> Я молю Вас о помощи. Моя душа больна. И мне очень необходимы Ваши приветливые слова, мудрые советы. Даже если временами помощь не доставляет удовольствия, все равно она оказывается с искренними добрыми намерениями. Прошу Вас, отзовитесь на мою беду. Как Вы предлагаете мне выплыть из этого наиболее бурного из всех времен? Я чувствую себя, будто стою на перекрестке, и один путь ведет вверх, к свету, другая же дорога — в пропасть, в кромешное одиночество, к отчаянию, порожденному бесконечной пустотой закрытой души, отрезанной не только от реальности, но и от меня самого. Пожалуйста, помогите мне, пока еще есть время. Наставьте меня. К кому же еще я могу обратиться?

Получив это письмо, я немедленно позвонил Кастро. Выяснилось, что душевный кризис возник из-за осложнений в отношениях с его нынешним любовником, и я предпринял все возможное, чтобы снять напряжение.

Затем возник перерыв в нашей переписке,

Я должен попросить прощения за то, что долго не писал Вам, но мне пришлось потратить уйму времени, чтобы привести в порядок свою домашнюю жизнь. Мне действительно кажется, что между нашей последней встречей и сегодняшним днем пролегла пропасть. С тех пор, как я возвратился домой, странное чувство одиночества не покидает меня, хотя обстоятельства остались прежними. Вероятно, произошло новое рождение моих чувств. Я очень тоскую по устойчивым дружеским отношениям. Днем стараюсь справиться с тоской тем, что постоянно чем-то занимаюсь. Ну а по ночам ничто не мешает призракам прошедшей любви приходить ко мне, чтобы напомнить, насколько я в самом деле одинок…

…И очередная горькая записка, написанная во время поступления в больницу для очередной операции:

Я всегда ненавидел порванные корни. Друзья, которые у меня есть сейчас и были раньше, всегда оказывались временными. Отношения с ними всегда продолжались меньше, чем мне того хотелось. Когда они прерывались, я остро чувствовал потерю чего-то важного. У меня никогда не было постоянного друга. Если кто-нибудь и оставался рядом со мной подольше, то отношения рано или поздно становились деструктивными. Мне неведомы были способы их укрепления. Поэтому я всегда чувство вал одиночество.

Даже когда у меня заводились друзья, мне из-за моих проблем никогда не хватало на них времени. Мне самому нужно было время на раскрепощение своего внутреннего Я, с тем чтобы отогнать от себя одиночество. Так продолжалось до самого дня происшествия.

Я в целом немногого боюсь в жизни. Большинство из моих страхов относятся к сфере чувств, а не связаны с чем-то материальным. Боязнь одиночества была одной из самых сильных стихий в моей душе. Смерть как таковая мне не страшна. Ведь она совершенно определенно при ходит к каждому человеку в свой час. Мне кажется, что мой страх смерти слишком приближается к тому, что называется «смертью при жизни». И вместе с тем я совершенно не переношу одиночества и постоянно пытаюсь преодолеть его. Мой страх, прежде всего, состоит в том, что поражение в этом стремлении так или иначе настигнет меня, подобно злому року. И именно эта мысль гнетет меня по сей день.