Азенкур - Бернард Корнуэлл

«Интересно, сколько англичан после этого уцелеет?» — подумал Хук. Армия, когда-то отплывшая из Саутгемптонской гавани, была и без того невелика, а сейчас? Осталась едва ли половина, и большинство людей больны — даже те, кто сидит сейчас в развалинах гарфлёрской стены в ожидании схватки с французами, которые наконец-то зашевелились перед боем. По слухам, французская армия многочисленна и сильна, полчища бойцов только и мечтают расправиться с наглыми захватчиками англичанами. Впрочем, Бог, наславший на англичан болезнь, уже изрядно в этом преуспел…

— Скорей бы все кончилось, — проскрежетал зубами Уилл из Дейла.

— Или уж оставить им город, — поддакнул Том Скарлет. — Все равно, кроме дерьма, там ничего не осталось.

«Что, если приступ закончится неудачей? — продолжал размышлять Хук. — Что, если Гарфлёр так и не сдастся? Тогда остатки армии Генриха, потерпев поражение, вынуждены будут отплыть обратно в Англию. Поход, так торжественно начинавшийся среди ярких знамен и радужных надежд, на глазах захлебывается кровью, дерьмом и отчаянием…»

Очередной трубач за стеной принялся выдувать тот же издевательский мотив. Сэр Джон, меривший шагами пространство вдоль цепи лучников, обернулся и прорычал:

— Прикончить проклятого выродка! Пристрелить его! — Последние слова командующий выкрикнул в сторону стены, чтобы слышали французы.

Внезапно на стене кто-то появился — не трубач, который все выпевал ту же мелодию, спрятавшись за стеной, — а кто-то другой, безоружный. Встав в полный рост, он замахал англичанам обеими руками.

Вскочившие стрелки натянули луки.

— Нет! — зарычал сэр Джон. — Нет! Опустить луки! Не стрелять! Не стрелять!

Трубный звук дрогнул, сорвался и замер.

Человек на стене поднял пустые руки высоко над головой.

И внезапным, чудесным и удивительным образом все кончилось.

Солдаты гарфлёрского гарнизона не собирались сдаваться, зато не выдержали горожане. Их преследовал голод, от английских снарядов горели и рушились дома, болезнь расползалась все шире. Горожане видели, что город не выстоит, и знали, что мстительные враги, войдя в Гарфлёр, примутся насиловать их дочерей. Городской совет настоял на сдаче, а без поддержки арбалетчиков Гарфлёра и без пищи, приготовленной местными женщинами, гарнизон не мог продолжать бой.

Мессир де Гокур, возглавлявший оборону, попросил трехдневного перемирия, чтобы послать гонца к французскому королю — узнать, ожидать ли городу помощи.

Если нет — он намеревался сдать Гарфлёр при условии, что английская армия воздержится от грабежей и насилия. Генрих согласился. Священники и лорды собрались у остатков Лёрских ворот, куда вышли и городские старейшины, и присутствующие принесли торжественную клятву соблюдать условия перемирия. После того как Генрих принял заложников в знак того, что гарнизон сдержит слово, вдоль городской стены проскакал герольд, выкликавший по-французски:

— Вам нечего опасаться! Король Англии пришел не убивать! Мы добрые христиане, Гарфлёр не Суассон! Не бойтесь!

Над городом поднимался дым, затеняя летнее небо. Непривычно молчали пушки, не грохотали требушеты. Битва прекратилась. Правда, люди умирали по-прежнему: англичане все так же сносили трупы к бухтам и сбрасывали чайкам, болезнь казалась нескончаемой.

Помощь французам так и не приходила.

Хотя на востоке собиралась французская армия, в город доставили известие, что подкрепления Гарфлёру не предвидится. И в следующую субботу, в день святого Викентия, город сдался.

На холме за английским лагерем воздвигли шатер с троном, задрапированным золотой парчой. В шатре, окруженном знаменами, собралась английская знать в лучших одеждах. Оруженосец держал на весу боевой шлем короля, увенчанный золотой короной. Лучники в два ряда выстроились на побитом снарядами поле, образовав проход между шатром и разрушенными воротами, по обе стороны от прохода за спинами лучников толпились остатки армии Генриха — зрители нынешнего действа.

Король Англии, в тонком золотом венце и в налатнике с французским королевским гербом, безмолвно восседал на троне: наблюдал, выжидал и, видимо, раздумывал о дальнейших шагах. Высадившись в Нормандии, он в итоге сумел добиться сдачи Гарфлёра, однако такая победа стоила ему половины войска.

Хук стоял у Лёрских ворот, где сэр Джон выставил караул из десятка латников и сорока лучников. Сам командующий в начищенных до блеска доспехах восседал на огромном жеребце Люцифере, покрытом попоной с гербом хозяина. Гербовый лев, только из раскрашенного дерева, грозно высился и над шлемом сэра Джона. Рядом с латниками, тоже облаченными в доспехи, стояли лучники в кожаных куртках и заляпанных грязью штанах, каждый стрелок держал в руках моток грубой веревки, какой крестьяне обматывают шею корове, чтобы вести на рынок.

— С французами обращаться почтительно! — велел сэр Джон лучникам. — Они доблестно сражались! Они достойные воины!

— А я думал, они дерьмоголовые выродки, — вполголоса проронил Уилл из Дейла.

Сэр Джон, расслышав его слова, развернул Люцифера:

— Выродки и есть! Но дрались как англичане! Значит, уважайте их как англичан!

В проеме, где стену разрушили до основания, появились три дюжины французов — босые, в простых льняных рубахах и штанах: так им велено было предстать перед английским королем.

— Петли! — приказал сэр Джон.

Хук и другие лучники принялись вязать петли на концах веревок. Сэр Джон, кивком подозвав оруженосца, бросил ему поводья и слез с высокого седла. Потрепав коня по морде, он пошел навстречу приближающимся французам.

Из толпы выделялся один — высокий горбоносый человек с короткой черной бородкой. Несмотря на бледность и явно болезненный вид, он, выводя защитников за стены побежденного города, из последних сил старался держаться достойно. К нему-то и направился сэр Джон. Бородатый, дав остальным знак подождать, в одиночку приблизился к командующему и замер в шаге от него — босоногий, в нелепых одеждах француз перед великолепным англичанином в сияющих латах и с богатым мечом на поясе. Сэр Джон, подняв забрало, что-то сказал, и двое обнялись.

Командующий, правой рукой обхватив француза за плечи, подвел его к лучникам.

— Это мессир де Гокур! — объявил он. — Все пять недель он возглавлял оборону и доблестно сражался! Он достоин большего, однако таково повеление короля, и мы обязаны подчиниться. Хук, дай сюда петлю!

Хук протянул веревку. Француз глянул на него оценивающе, и Ник не мог не склонить голову в знак уважения.

— Мне очень жаль, — сказал сэр Джон по-французски.

— Такова необходимость, — резко ответил Рауль де Гокур.

— В самом деле?

— Мы должны испытать позор, чтобы остальные французы знали, какая кара их ждет за неповиновение английскому королю. — Болезненно улыбнувшись, де Гокур оглядел войско, ожидавшее его униженного шествия к королевскому трону. — Впрочем, я сомневаюсь, что ваш король сможет напугать Францию больше прежнего. Вы зовете это победой, сэр Джон? — Француз кивнул на разрушенные стены, которые он так отважно защищал.

Вместо ответа сэр Джон поднял веревку, чтобы обвить петлей шею де Гокура.

— Позвольте, — остановил его тот. Взяв веревку из рук сэра Джона, он сам продел голову в петлю.

Убедившись, что на шею остальным французам тоже наброшены веревки, сэр Джон вскочил на Люцифера и, кивнув де Гокуру, пришпорил коня и двинулся вперед по проходу между рядами английских солдат.

Французы шли молча. Пожилые купцы и молодые солдаты, рыцари и горожане — все они обвинялись в неподчинении королю Англии, и веревки на шеях показывали, что теперь их жизнь зависит лишь от милости Генриха. Взойдя на холм, они робко склонили колени перед затянутым в парчу троном, и Генрих остановил взгляд на пленниках. Ветер играл шелковыми знаменами и разносил над землей дым, поднимающийся от развалин города. Собравшиеся в шатре королевские приближенные молча ждали, когда Генрих объявит смертный приговор коленопреклоненным врагам.

— Я полноправный король французской державы, — наконец проронил Генрих. — Ваше сопротивление было бунтом и изменой.

Лицо де Гокура исказилось болью. Не ответив на обвинение в измене, он протянул королю тяжелую связку ключей.

— Ключи от Гарфлёра, государь, — объявил он. — Город в вашей власти.

— Ваше неповиновение, — продолжал король, не обращая внимания на жест де Гокура, — шло вразрез с законом человечьим и Божьим.

Кто-то из купцов постарше трясся от страха, у кого-то по щекам текли слезы.

— Однако Господь милостив, — величественно закончил Генрих и наконец принял ключи из протянутой руки де Гокура. — Милостивы будем и мы. Мы сохраним вам жизнь.