Николай Вавилов - Владимир Георгиевич Шайкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оросительные устройства — колеса с кувшинами, приводимые в движение верблюдами или лошадьми, напоминали североафриканские. Иногда чигири располагались ступенями, один над другим, а поднятая таким способом вода шла на полив самотеком. Белая джугара — сорго — тоже была родом из Африки, тут ее называли дуррой — так же, как и арабы. Прекрасно чувствовал себя здесь, у Арала, еще один «африканец» — арбуз.
Старые развалины, встречавшиеся повсюду, молча и убедительно свидетельствовали о глубокой древности Хорезмского оазиса. Об этом же косвенно, но красноречиво говорили и необыкновенные достоинства многих плодов и дынь. Открытием явилось, например, для исследователей то, что широко известные чарджоуские дыни оказались на самом деле хорезмскими. Поселок Чарджоу был только перевалочным пунктом, где дыни, доставленные на баржах по реке из Хивинского оазиса, сгружали на берег и отправляли в Красноводск, а оттуда по Каспийскому морю — в европейскую часть страны или через Ташкент в Москву. Именно в Хорезме народными селекционерами были отобраны самые крупные (более пуда весом), самые душистые, самые вкусные дыни, не знающие по сахаристости и аромату себе равных в мире. Этот отбор вели постоянно, не одно столетие.
Большая вода в оазис приходила сравнительно поздно из-за позднего таяния снегов высоко в горах. Поэтому период вегетации растений на поливе существенно укорачивался. Например, удалось обнаружить ультраскороспелые формы хлопчатника. Именно здесь оказались мировой центр семеноводства синей люцерны и ее неоглядное сине-зеленое царство.
Еще в 1916 году Вавилов провел ботаническое обследование районов Теджена и Мургаба, прошел вдоль Атрека. Преобладающими культурами там тогда были пшеница, ячмень и джугара. Хлопчатника сеяли мало. И вот теперь, в 1933 году, площади под хлопчатником уже превышали половину всех посевов. Но почему в севообороте так много египетских сортов? Они мало подходят, по мнению Вавилова, для условий региона: излишне идут в листву, а выход волокна низкий.
Теоретическая помощь ученого и консультации С. Харланда, использование для селекционных целей богатой коллекции хлопчатника, привезенной из Центральной и Южной Америки, повлияли на развитие научных исследований: были получены новые более урожайные сорта, поднялись сборы хлопка.
Самое пристальное внимание Вавилова привлекали бахчеполивные, полубогарные, богарные, джангильные угодья (на песчаных почвах по берегам Амударьи), где произрастали прекрасные по вкусовым качествам дыни — от шести до десяти тысяч штук на поливном гектаре, до четырех тысяч — без орошения. Он проанализировал сортовой состав всех трех групп дынь — амири, зард, хандаляки — и сделал вывод о чрезвычайной перспективности развития в регионе товарного бахчеводства, о необходимости по-настоящему развернуть селекцию этих замечательных растений, используя исторически сложившийся здесь их уникальный генофонд, а также сорта из других районов земного шара.
Изумляли заросли дикого винограда в отрогах Копет-Дата, в Фергане, в горах Таджикистана — он мало чем отличался от культурного. И неслучайно, конечно, ботаники считали его исходной дикой формой, от которой произошли культурные сорта винограда Средней Азии. Ягоды были самые разнообразные — от прозрачно-светлых, насквозь просвечиваемых солнцем, до темно-синих и черных, покрытых, как инеем, сизым налетом. Среди зарослей обычно встречались двудомные женские сорта в отличие от двудомных мужских и женских форм, свойственных дикому винограду Кавказа и Европы. Многие из диких форм, несомненно, заслуживали использования в селекции, и Вавилов рекомендовал привлечь их для этой цели как можно скорее.
Он подчеркивал, что плодоводство и виноградарство Узбекистана, Туркмении, Таджикистана и Киргизии должно получить гораздо большее развитие. «Наряду с Узбекистаном Таджикистан обладает исключительной возможностью для получения самых высокосортных сухофруктов, — отмечал ученый. — Сахаристость абрикосов, винограда и других плодовых здесь чрезвычайно высокая, достигает почти мировых крайностей. По винограду, абрикосу, ореху, шелковице необходимо прежде всего обратить внимание на выделение наиболее ценных местных сортов и на проведение стандартизации по различным районам в разных направлениях с учетом требований рынка».
Особое внимание, считал Вавилов, надо уделить и естественным лесным массивам, состоящим в значительной мере из грецкого ореха, фисташек, различных плодовых и ягодных культур. «Районы Киргизии, примыкающие к Ферганской долине, представляют собой как бы естественные сады, огромные плодовые леса, состоящие из ценнейших диких плодовых. Нигде больше, даже в пределах Средней Азии, нет таких замечательных районов, как западные склоны Ферганского хребта, состоящие из лесов с огромным Количеством плодовых, — указывал он. — Заросли диких мин-далей, алычи, абрикосов и барбариса покрывают его склоны. Площадь под диким грецким орехом определяется в 44 тысячи гектаров, причем по качеству он не уступает лучшим культурным сортам. Словом, сама природа Киргизии с ее естественными садами, с превосходным качеством продукции определяет исключительно благоприятные условия для создания здесь промышленного плодоводства».
Николай Иванович мысленно видел и даже в деталях представлял себе тот огромный, на всю Среднюю Азию, южный сад страны, которому только надо помочь — расширить, засадить долины и склоны гор новыми, более урожайными сортами.
Начиная с 1934 года Вавилов ежегодно выезжал в Среднюю Азию, на Кавказ. При его участии организованы в этот период дендрологические питомники в Кара-Кале в Туркменистане, под Ташкентом, а также под Ленинградом, Харьковом, в Пятигорске, в станице Отрадной на Кубани, около Баку, в Сухуми, Майкопе.
ЖИЗНЬ КОРОТКА, НАДО СПЕШИТЬ
Как Вавилов работал? Петр Михайлович Жуковский, один из ближайших сподвижников Николая Ивановича, рассказывал: «Будучи в гостях у Дюсселье в Алжире, Вавилов попросил машину и пригласил одного из ассистентов Дюсселье сопровождать его по Сахаре. Молодой человек был в восторге, предвкушая поездку в такой компании. Через несколько дней весьма потрепанная машина остановилась у дома Дюсселье, из нее, приветствуя хозяина, выскочил Вавилов, смеющийся, бодрый. Когда же Дюсселье заглянул на заднее сиденье машины, то обнаружил своего полумертвого ассистента с пепельно-серым лицом, не способного подняться. Пришлось внести его в квартиру на руках».
А Борис Сергеевич Мошков, проработавший в ВИРе с Вавиловым 16 лет, свидетельствует:
«О демократизме Вавилова, совершенно исключительном, говорили многие. Он был доступен в любые часы своего бесконечного длинного рабочего дня. Где бы ни был, он находил время поговорить с людьми, приходившими к нему, не ссылаясь на свою занятость или просто усталость. Его характерная поговорка «Жизнь коротка — надо спешить» не мешала ему быть либеральнейшим из директоров, а напротив,' как бы включала в себя необходимость максимального общения с
