Совсем другая жизнь - Владислав Куликов

— Достойный противник, — ответил Филин.

Парень лежал на полу и харкал кровью. Жалости к нему никто не чувствовал. Ведь это валялся враг, на счету которого много смертей. Мимино подошел к столу и достал из ящика небольшую коробочку с вращающейся ручкой. Вокруг корпуса были намотаны провода. Эмбэшники заулыбались.

— Инквизиция, — тихо произнес Филин.

— Восток, — ответил Опарин.

Один из эмбэшников стянул с подозреваемого штаны. Другой размотал провода. Террорист даже не шевельнулся. При помощи скотча эмбэшник прикрепил один оголенный конец к носу преступника, а второй к… как бы сказать поточнее… В общем, туда.

— Будешь говорить? — угрожающе прошипел Мимино.

Парень вяло качнул головой: нет. Мимино улыбнулся и провернул ручку. Один оборот, другой… Парень вскрикнул и скорчился.

В революцию такие штучки называли магнето, в наши времена — генератор. Маленькая коробочка с ручкой и двумя проводами, у которых оголены концы. Если их закрепить на человеческом теле и провернуть ручку… Боль адская… Но суть не в этом. Пару оборотов рычага — и… Мужчина, конечно, выдержит, но любить женщин больше не сможет.

Мимино вошел во вкус. Он крутил ручку все ожесточеннее. Машинка жужжала. Парень забился в конвульсиях и закричал. Филин с Опариным бросились к эмбэшнику:

— Стой! Стой!

Сергей схватил таджикского чекиста за руку, но тот остановился раньше на какие-то доли секунды. Парень перестал дергаться, но продолжал часто и тяжело дышать.

— Еще хочешь? — спокойно спросил Мимино.

Террорист отрицательно махнул головой. На глазах появились слезы. «Может, эмбэшники ошиблись, — мелькнуло у Филина в голове, — или специально взяли совершенно посторонних?» В этом случае можно было объяснить, почему люди Мимино открыли огонь. На мертвых легче повесить преступления.

— Вчера ты стрелял в людей из машины? — мягко спросил Мимино.

Парень всхлипнул, отрицательно покачал головой. Его глаза смотрели в пол.

— А кто?

— Екуб, — прошептал террорист.

Все расслабились. Есть! «Канарейка» запела.

— Где спрятали оружие?

— Отдали Хуршеду.

Задержанный уткнулся носом в пол и заплакал. Но таджикские чекисты не дали ему долго отдыхать. Его подхватили под руки, подняли и посадили на стул. Преступник заговорил — рассказал о банде почти все.

Эти парни прошли обучение в лагерях подготовки террористов в Афганистане. Экзамены принимал лично Бен Ладен. Оружие дома не хранили. Для этого был назначен специальный человек — Хуршед. Перед операцией он привозил «стволы» и раздавал исполнителям. После теракта забирал.

Допрос длился несколько часов. Затем парня отвели в камеру и привели следующего.

Кстати, именно эта группа расстреляла машину в ущелье Гивич. («Кто там говорил про миротворцев?» — напомнил Опарину Филин.)

Но в Ветрова и Захарчонка стреляли не они…

Неизвестного проводили до вокзала. Врач посадил его в плацкартный вагон поезда Екатеринбург — Москва. Попросил проводника повнимательней следить за паци… простите, за пассажиром.

— А он не буйный? — с опаской поинтересовался проводник.

— Нет, он не больной, у него ретроградная амнезия неясного генеза.

— Что-о?

— Потеря памяти, — врач понял свою оплошность: надо говорить проще.

— Все равно должен быть сопровождающий…

Как объяснить, что и так с трудом выбили деньги на дорогу одному? Куда уж там расходы на сопровождающего! Бухгалтерия удавилась бы, а командировочные не дала.

Неизвестному написали адрес Государственного центра социальной и судебной психиатрии имени Сербского. Нарисовали схему, как проехать. Дали сторублевку: на чай и белье в поезде. Наказали, чтобы денег и на метро в Москве оставил.

В плацкарте Неизвестному было тесно. Ему не нравилась сутолока и открытость: разные люди ходили по проходу туда-сюда. Их взгляды скользили (вольно или невольно) по сторонам и пассажирам. Оттого было неуютно. («Ехать в плацкартном вагоне — все равно что жить в прихожей», — заметил человек.) А еще его доставали назойливые попытки соседей по купе заговорить с ним: кто такой, как живет. Преследовал запах холодных куриц и вареной картошки. («В психушке было лучше», — думал Неизвестный.)

Вонь поезда сидела у него в печенках. («Значит, я все-таки Филин», — отметил человек.) Но утром, когда он набирал воду в титане, стакан с кипятком выскользнул из его рук. Плеснуло прямо на кожу. Его обожгло!

Больно! Дико больно!

И никакого запаха… А это значило, что…

— Я не Филин, я не Филин!!! — Человек забился в истерике. Боль и разочарование наложились одно на другое. И нервы не выдержали.

— Что с ним? Что с ним? — стали удивленно перешептываться пассажиры.

— Из психушки человек едет, — объяснил проводник, — говорил я врачу: нельзя его одного сажать… Что за бардак! Что теперь с этим психом делать? На ближайшей станции ссадим его.

Пассажиры стали испуганно сторониться Неизвестного…

На больничной койке Ветров вдруг обнаружил, что его больше не волнуют вещи, которые раньше он считал самыми главными и важными: водка, девочки, рок-н-ролл. Сейчас его душа нуждалась в тишине и спокойствии. Он бродил по тенистым аллеям госпиталя. Подолгу стоял на мосточке, переброшенном через пруд. Смотрел, как носятся у поверхности стайки мальков. Вновь переживал тот момент, когда уходил. И как потом возвращался.

Умирать — это оказалось на удивление легко. А вот возвращаться было трудно и больно. Будто вновь заковали в оковы. Никакого тоннеля и света в конце он, конечно, не видел. Но и клинической смерти у него не было. Просто он засыпал. Да так сладко, что не хотел просыпаться…

Его откачали. И теперь изрезанное скальпелями, исколотое лекарствами тело ныло и распухало.

По вечерам он писал в тетрадке свою повесть «Призрачные бриги». Правил уже написанное. Вспоминать же про Таджикистан как-то не хотелось…

Но ему напомнили.

Пришел товарищ из «Советского труда» и попросил написать заметку. Статью опубликовали. А товарищ пригласил его еще и выступить на радио.

— Это наша радиостанция, называется «Резонанс», я подрабатываю там, — объяснил он по дороге на Шаболовку. — У меня раз в неделю часовая программа в прямом эфире. Разговор с интересным человеком. Я уже всех своих друзей через нее пропустил.

Телецентр — это два многоэтажных короба друг напротив друга. Один побольше, другой поменьше. Пока журналисты бродили по запутанным коридорам, навстречу время от времени попадались известные телеведущие. Возле одной из дверей стоял милиционер с автоматом.

— Идет программа «Время», — объяснил товарищ, — главный эфир страны. Его охраняют.

— От кого?

— От таких, как мы, чтобы не порвались и не сказали все, что думаем…

— Разве это запрещено? — Ветров улыбнулся.

— В принципе нет: гласность. — Товарищ пожал плечами. — Но вдруг мы начнем еще и материться. А телевизор дети все-таки смотрят…

— Думаешь, мы сможем их чем-то удивить?

— А вдруг?

В радиостудии был полумрак. В низком кресле сидела женщина в темном коротком платье. Ее голые ноги сверкали в темноте.

— Вот привел Ветрова, героя войны в Таджикистане, — представил Андрея газетчик.

Женщина посмотрела на Ветрова. Это был откровенный, изучающий взгляд.

— А это наш режиссер, — представил ее товарищ.

— Вам хватит часа? — Ее вопрос прозвучал двусмысленно.

— В обычном состоянии обычно не хватает, — бодро ответил Ветров, — но после ранения даже и не знаю… Быстро устаю…

В глазах режиссера что-то замерло, будто она переваривала информацию, еще не решив, как на нее отреагировать…

— Язык-то у меня подвешен, — счел нужным уточнить Андрей.

— Прекрасно, — заметила женщина.

— Но вы не очень-то увлекайтесь, молодой человек, — в студию вошла пожилая тетка в громадных круглых очках, — ко мне приходит главный гастроэнтеролог России. Он вас ждать не будет.

— Добрый день, — начал передачу газетчик, — в эфире радио «Резонанс» и я — Петр Архипов. Сегодня у меня в гостях Андрей Ветров, он — офицер-пограничник, служит в Группе российских погранвойск в Таджикистане. Сейчас лежит в госпитале. Но скоро снова поедет обратно. Под пули. Будет бороться с боевиками-исламистами и наркокурьерами. Не буду скрывать, мы с Андреем давние друзья. И именно потому он пришел на мою передачу, чтобы рассказать, как там дела на пылающем рубеже России…

Он жестом показал Андрею на микрофон.

— Здравствуйте, — произнес он.