Господа Магильеры - К Соловьев

Герстель улыбнулся сухой и неискренней улыбкой. Было видно, что ему в тягость находиться среди нас. С его приходом в сыром нутре блиндажа поселилось что-то еще, кроме холода. Что-то, с чем никто из присутствующих не хотел бы остаться наедине.

- Не стану лгать, что мысль эта пришла мне в голову под влиянием ненависти. К тому моменту я уже был слишком сильно отравлен. Близость чудовища стерла обычные человеческие чувства. Я не испытывал ненависти к Руди. Я лишь хотел, чтобы все закончилось. И неважно, чем. Вполне может быть, что чудовища бессмертны. Что мне не под силу убить его. Но я знал, что должен попытаться. К тому моменту я сам находился на грани безумия. Крики, пепел, бессонница… Я бродил по городу, как сумасшедший, никого не узнавая. На моих подошвах всегда был пепел. Жирный растертый пепел человеческих тел.

Я составил план, бесхитростный, но вполне действенный, благо Руди, как и прежде, вполне мне доверял. Я не хотел сжигать его живьем, хоть это и было бы в некотором роде справедливо. Некоторые чудовище не погибают в огне. На самом деле, я опасался, что мой фойрмейстерский дар ослаблен и я могу не успеть сжечь его достаточно быстро. В отличие от Руди, у меня в последнее время не было практики. Нет, никакого огня, хватит обычного свинца. У меня был мой «вальтер» восьмой модели, а большего и не требовалось. Я собирался выманить Руди под благовидным предлогом за город на небольшую прогулку. И выстрелить ему в затылок. Я даже представлял себе, как это произойдет. Чувствовал мгновенную отдачу «вальтера» и слышал хруст, с которым его затылок вминается внутрь. Ну а тело можно и сжечь. Превратить его в пепел и развеять без следа.

Решиться было тяжело. Пусть я был не в себе, что-то вроде предохранителя мешало мне осуществить план. Я вспоминал живые костры на площади и стискивал холодную рифленую рукоять пистолета, но все равно не мог заставить себя принять решение. Чудовище должно было умереть. Пусть речь шла не о честном бое, в котором рыцари обычно побеждают чудовищ, а о предательском ударе в спину, чудовище не имело права на милосердие. Я пытался представить себя слепым орудием судьбы. И все равно не мог ничего с собой поделать. Убийство ничего не подозревающего человека, поверившегося мне, казалось мне невероятным и постыдным поступком. Таким, после которого мир покинет одно чудовище, но другое придет ему на смену. Руди, будто прочитав мои мысли, в последнее время относился ко мне с явственной симпатией. То и дело присаживался рядом, чтоб поболтать и, чувствуя ужасное состояние моего духа, силился развеселить своего коллегу.

Но в конце концов я уверил себя, что другого варианта нет. Чудовище должно быть повержено. И нет никакой разницы в том, как именно это пройдет. Даже самое низкое предательство можно оправдать, если речь идет о человеке вроде Красного Руди. Ведь он чудовище, а я – тот единственный человек, который может избавить от него мир.

Все получилось гладко, словно Руди заранее был ознакомлен с моим планом и тщательно выполнял его со своей стороны. Он с радостью согласился предпринять небольшую прогулку, чтоб подышать свежим загородным воздухом, и сам же предложил оставить в городе адъютантов. «Прекрасная идея, старина, - благодушно улыбнулся он, - С удовольствием составлю вам компанию. От здешнего воздуха, признаться, у меня в последнее время ноет затылок». Так и сказал, слово в слово.

Мы шли с ним через покрытый пеплом город, а потом еще долго – петляя лесными тропами. Он беззаботно шел впереди, грыз травинку и, по своему обыкновению, разглагольствовал, не ожидая от меня ответа. За мной еще тогда закрепилась слава угрюмого молчуна. Мы давно уже отошли достаточно далеко, чтоб часовые не услышали пистолетного хлопка, но я все медлил. Бесшумно расстегнул кобуру, положил ладонь на рукоять «вальтера», а вытащить его все не мог. «Стреляй, дурак! – хотелось мне крикнуть вслух, - Перед тобой идет убийца! Самое настоящее и осязаемое чудовище из всех возможных! Убей его!».

А потом Руди повернулся, и я увидел, что он смотрит на меня внимательно и немного настороженно.

«Вот что, приятель, - сказал он, приглаживая усы, - Есть одна вещь, в которой нам надо бы разобраться. Я нарочно не хотел говорить об этом в городе».

Я промычал что-то неразборчивое. Кобура на боку была все еще расстегнута. Я машинально отметил, что теперь мы с ним находимся практически в равных условиях. Чудовище и герой, замершие друг напротив друга на арене. Что случится раньше? Я вышибу розовые комья его мозгов на хвойную подстилку, в россыпь сухих иголок, или он щелкнет пальцами, превратив меня в воющий и гудящий костер?.. Жутко мне тогда стало. А он сказал, не переменившись в лице:

«Я хотел поговорить с вами про нашего француза-поджигателя. С некоторых пор мне стало казаться, что мои методы недостаточно действенны. Признаться, подобное я вижу впервые. Более того, теперь я уверен, что мы никогда его не найдем».

«Отчего это?» – выдавил я из себя.

«Да оттого, что никакого французского фойрмейстера в городе нет».

Это было так неожиданно, что я даже забыл про пистолет.

«Куда же он делся? Неужели сбежал? Но оцепление…»

«Оцепление здесь ни при чем, оберст может не волноваться».

«Тогда куда он исчез?»

Руди хмыкнул.

«Дело, видите ли, не в том, куда он исчез, а в том, где он был. Вся штука в том, что нигде. Проще говоря, никакого французского фойрмейстера не существует. Все это время мы гонялись за миражом».

Мне показалось, что он смеется надо мной. Что все это – какой-то очередной трюк, шутка чудовища, насмешка.

«Не разделяю этой теории, - произнес я с неуместным достоинством, - Кто-то сжег заживо почти два десятка наших солдат, и если вы полагаете, что речь идет о неизученных наукой случаях самопроизвольного возгорания…»

«Нет-нет, - поспешил сказать он, - Разумеется, о самовозгорании не может идти и речи. Их сожгли. Вопрос лишь в том, кто это сделал.

«Кто?» - спросил я машинально.

«Вы, - просто ответил Руди, глядя на меня ясным и спокойным взглядом, - Это сделали вы, фойрмейстер Герстель».

«Извольте объяснить!» – отчеканил я, чувствуя внезапно накатившую слабость. В таком состоянии я не смог бы зажечь и спички. Чудовище нависло надо мной, с интересом разглядывая. Спокойное и любопытное чудовище, сложившее руки за спиной.

«Вы сожгли этих людей, - повторил Руди, - Только, пожалуйста, не хватайтесь за пистолет, это лишнее… Да, спасибо. Дайте мне закончить. Я не говорю об убийстве, заметьте. Скорее, это можно считать несчастным случаем, повлекшим гибельные последствия. Знаете, как разрывает иной раз на позиции пушку…»

«Вы с ума сошли! Я за всю жизнь не сжег ни одного германского солдата!»

«Сознательно – нет, - согласился он, - Я же говорю, речь идет не о преступлении. Вы сделали это, не контролируя себя, не сознавая, что делаете. В сомнамбулическом бредовом состоянии. Проще говоря, во время сна».

Наверно, я уставился на него с совершенно диким выражением лица. Но его это не смутило.

«В этом нет ничего удивительного, я слышал о таких случаях. Сила огня, которую контролирует каждый из нас, управляется разумом, волей. Сознанием, проще говоря. Сознание – это и ствол, и спусковой крючок. В обычном своем состоянии оно само определяет, когда использовать магильерский дар. Но у вас, кажется, с некоторых пор непорядок с предохранителем…»

Я вспомнил свои сны. Кошмары, в которых меня заживо поедало пламя. Сведенное судорогой тело, сжавшееся в немыслимой позе, и мокрые от пота простыни. Я вспомнил пепел, завернутый в серую форму. Понимание пришло мгновенно и безжалостно. Я еще пытался сопротивляться ему, спорить, но реакция организма была мгновенной, и секунду спустя меня уже рвало в хвойную подстилку, в россыпи пожелтевших елочных иголок. Руди наблюдал за мной с сочувствием.

Задумчивое и сочувствующее чудовище, наблюдающее за тем, как благородного рыцаря мучительно рвет, выжимая досуха.

«Как жаль, что я слишком поздно это понял, - сказал он, - Мне следовало догадаться раньше. Сопоставить ваше психическое состояние со всеми этими смертями. Ведь это было совсем несложно. Все возгорания происходили в те ночи, когда вас мучили кошмары. И, наоборот, не происходили никогда, если вы находились на дежурстве или в патруле. В своих слепых поисках французского фойрмейстера я забыл учесть то, что в основе нашей магильерской силы находится бессознательное. То, что мы берем в узду, чтобы использовать. И совсем забыл о том, что происходит, если рука, слабея, эту узду выпускает…»

Я должен был убить его. Вытащить проклятый пистолет из расстегнутой кобуры – и спустить курок. Руки были испачканы желудочной желчью и усыпаны старой хвоей, но все еще подчинялись мне. Надо мной стояло, по-прежнему держа руки за спиной, чудовище. Превратившее город в огненную геенну, хладнокровно испепелившее несколько десятков людей. Оно ничуть не изменилось. Я должен был выстрелить, пусть не в затылок, пусть ему в лицо.