Йот Эр. Том 2 - Андрей Колганов

— Генерал Речницки у телефона.

— …

— Да? Что-то серьезное?

— …

— Понял. Сейчас подъеду, — и, не успев еще положить трубку, бросил своей дочери: — Казика я уже отпустил, так что отвезти меня к Яцеку придется тебе.

А на вопросительно вскинутые брови Андруевича ответил:

— Генерал Базилевич заболел. Так что придется к нему на квартиру наведаться.

— Что с ним?

— Говорит, очень высокая температура.

Нина ни разу не была у Яцека на квартире — обычно тот сам наносил визиты генералу Речницкому — и поэтому не знала дорогу туда. Однако, направляемая точными указаниями отца, быстро домчала его до нужного дома. В квартиру поднялись вместе. Яцек открыл дверь не сразу. Но вот щелкнул дверной замок, и он появился на пороге — раскрасневшееся лицо, обветренные губы, движения неуверенные. Сделав шаг вперед, Нина почувствовала, что от него так и пышет жаром.

Якуб, свято убежденный, что если в человеке нет дырки и не течет кровь, то все остальные болячки — ерунда, если не пустое притворство, и тот почувствовал, что с генералом неладно.

— Неважно выглядишь. Давай-ка, Яценты, лучше ляг, — Речницкий от волнения даже назвал его полным именем, а не уменьшительным «Яцек», как обычно.

— Сначала — пакет, — отозвался тот, присев в углу и возясь с ключами от небольшого сейфа. Наконец, дверца поддалась его усилиям и открылась. Яцек достал оттуда пакет, вскрыл его и протянул извлеченный оттуда конверт Речницкому. Якуб расписался на пустом пакете, вернул его Яцеку, а конверт сунул за отворот мундира.

— Тебя подлечить бы надо, чтоб быстрее на ноги встал, — произнес Речницкий несколько неуверенно.

— Дома какие лекарства есть? — вмешалась Нина, вспомнив одну из своих прежних профессий.

— Не знаю, — севшим голосом пробормотал Яцек, — вон, глянь в шкафчике за левой дверцей.

— Тут даже аспирина нет! — возмущенно воскликнула девушка, покопавшись немного на полке. — А врача ты вызвал?

— Да, должен приехать из военного госпиталя, — отозвался больной.

— Папа, — решительно взяла дело в свои руки Нина, — я, пожалуй, останусь, дождусь врача. А то ведь даже за лекарствами сходить будет некому.

После короткого раздумья Якуб согласился:

— Ладно. Я сейчас вызову себе такси, а ты уж присмотри за ним, — и, обращаясь к Яцеку, добавил: — Оставляю тебя на Нину. Она у нас в госпитале работала, так что приглядеть за тобой сможет. Давай поправляйся скорей, — нам болеть некогда!

Вскоре появился врач, осмотревший больного и прослушавший легкие — к счастью, легкие оказались чистые, плеврита не было. Однако пожилой эскулап смотрел на больного с тревогой:

— Голубчик, у вас ангина разыгралась не на шутку! Как же это вы подзапустили ее, да… — и он сокрушенно покачал головой.

Сделав необходимые назначения, он посмотрел на Нину:

— Правильно ли я понимаю, пани, что вы будете присматривать за больным? — девушка молча кивнула, и он протянул ей листочки с рецептами: — Вот здесь я прописал лекарства. Постарайтесь, пока еще аптеки не закрылись, получить все, что указано в рецептах. Обязательно давайте жаропонижающее, у больного слишком высокая температура, — он снова покачал головой. — Если не поможет — холодный компресс на лоб. Неплохо так же дать чай с медом или с малиной, чтобы больной пропотел.

Кое-как вызнав у Яцека, которому на глазах становилось все хуже, где находятся ключи от дома, Нина выскочила за порог почти сразу вслед за эскулапом. Выяснив у редких в вечернее время прохожих, где в этом незнакомом ей квартале ближайшая аптека, девушка со всех ног понеслась туда. Успев приобрести лекарства буквально перед самым закрытием, она поспешила обратно в квартиру Яцека — генерала бригады Яценты Базилевича (в Советском Союзе носившего имя-отчество Акинфий Макарович).

Несмотря на все принятые меры, температура у Яцека не спадала. Хотя он один раз пропотел, и Нина сменила на нем майку и простыни в постели, облегчения это не принесло. В очередной раз меня холодный компресс на его лбу, Нина уловила едва слышный шепот и наклонилась почти к самым губам больного:

— Claire, ma cheri… My darling… My beloved spouse… [18]

Первые слова — это, кажется, по-французски? Французского девушка совсем не знала. Английский ей приходилось слышать чаще, да и общение с леди Дианой даром не прошло — значение слов «my darling» она поняла. Затем Яцек пробормотал еще что-то по-английски, но смысл этих слов ускользнул от Нины. А потом больной перешел на польский:

— Как мило, что ты пришла… Ты так давно покинула этот мир… Хочешь позвать меня за собой?

Глаза его, с расширившимися зрачками, неподвижно смотрели куда-то в пустоту.

Прошел час. Яцек еще бормотал что-то, но совсем невнятно, а затем забылся тяжелым, беспокойным сном. Он метался в постели, время от времени начинал шевелить губами. Изредка Нине удавалось уловить отдельные польские и английские слова, а иногда и разобрать обрывки фраз на польском:

— Как тоскливо… без тебя…

— Уедем отсюда… Сэр Стюарт может идти к чертям…

— Прости!.. Я даже не смог положить цветы тебе на могилу.

— Весь мир не стоит твоей улыбки…

— Если бы ты согласилась уехать со мной…

— Нас не найдут…

Кого он уговаривал уехать? Кому он не смог положить цветы на могилу? Без кого ему тоскливо? Девушка ничего не могла понять. А кому он говорил «моя дорогая» по-английски? И почему именно на этом языке? Пустых гаданий она не любила, и сама неясность ситуации ее немало нервировала.

Под утро Нина сама задремала, но моментально проснулась, стоило больному зашевелиться. В окно уже светило солнце. Яцек открыл глаза и попытался улыбнуться. Его сиделка улыбнулась в ответ и проверила температуру. Чуть поменьше, но все равно очень высокая.

— Пойду приготовлю завтрак, — сказала она, поднимаясь со стула.

— Есть не хочется, — ответил Яцек.

— Понятное дело, с таким-то жаром! Но все равно надо, — отрезала девушка и отправилась на кухню.

Кроме кофе, четвертинки булки, баночки сардин и двух яиц никаких других продовольственных запасов не обнаружилось. Соорудив из всего этого завтрак, Нина накормила больного и перекусила сама. Однако для того, чтобы поднять больного на ноги, да и выполнять функции сиделки, нужно было запастись продуктами. Пока Яцек еще более или менее способен соображать и даже при нужде передвигаться по квартире, она решила добежать до ближайших лавочек и прикупить там чего-нибудь из расчета на несколько дней.

Однако ноги понесли ее сперва не в ближайший склепик с продуктами, а к «Студебекеру», который вскоре вез ее к штабу Варшавского округа. Зайдя в кабинет к отцу, она постаралась буквально воспроизвести ему все то, что бормотал Яцек в бреду, не забыв и про английские и французские слова. Реакция генерала Речницкого была молниеносной:

— Немедленно возвращайся! Если он снова начнет бредить — запоминай все, до последней буквы. И будь осторожна — не вспугни ни в коем случае!

В течение дня Яцек старался держаться бодро, хотя это давалось ему с трудом. Он некоторое время старался развлекать Нину разговорами, затем пробовал почитать, но примерно через час устал и отложил книгу. Через силу Яцек съел приготовленный его добровольной сиделкой обед. Ближе к вечеру ему стало заметно хуже. Он уже не изображал непринужденную болтовню, а все чаще лежал молча, с закрытыми глазами, пытаясь набраться сил и вернуться к светским манерам. Однако температура снова поднялась, и больной прекратил всякие попытки казаться более бодрым, чем есть на самом деле. Лицо его пылало лихорадочным румянцем, дыхание участилось…

Жаропонижающее на какое-то время приносило облегчение, но ближе к ночи Нине снова пришлось приняться за холодные компрессы. Яцек заснул, держа девушку за руку. Его грудь часто вздымалась, но лежал он спокойно. Бреда, как в прошлую ночь, не было. Прошел час, другой. Сон перестал быть спокойным. Голова больного металась на подушке, дыхание сделалось лихорадочным, а губы шептали:

— Януся… милая… ты так на нее похожа…

Затем веки его затрепетали, глаза приоткрылись. Некоторое время взгляд его был таким же пустым и неподвижным, как прошлой ночью, но затем он сфокусировался на девушке, стал осмысленным, и Яцек тихо проговорил:

— Я знаю, ты мне только снишься… — тут веки его закрылись и он снова забылся в беспокойном сне, то и дело шепча что-то, большей частью — по-польски.

— Не уходи… Жизнь моя… Увидел тебя и сразу понял… Ничего не сообщал… Они не знают… Ни про тебя, ни про Якуба…

— Тебе не место в этой мясорубке… Я знаю… Там, в Канаде… там есть такие глухие места… Там нас не отыщут… Никто не найдет… Ни сэр Стюарт, ни МИ-5, ни даже ваш Лаврентий… — он ненадолго замолчал, затем его губы вновь пришли в движение: — Вдвоем, только вдвоем… Я не буду запирать тебя… в этих лесах… навечно… Отсидимся, переждем… затем в Аргентину… О, Буэнос-Айрес… Это американский Париж… Тебе понравится…