Ничейной земли не бывает - Вальтер Флегель

Виттенбек хотел было узнать, кто сказал эти слова, но потом, немного подумав, решил, что это не имеет никакого значения: каждый высказывает свое мнение, остальные могут с ним соглашаться или не соглашаться.

Затем очередь дошла до различных историй, многие из которых вряд ли были истинными. Но и это не столь важно. В конце концов, в курительной палатке собрались не философы, а парни девятнадцати лет и чуть старше, и совсем необязательно, чтобы все рассказанное было правдой. Эти истории о женщинах и девушках порой бывали несколько грубоватыми, порой чересчур сентиментальными, но ни в каком другом месте их тональность не менялась так быстро, как здесь.

— В каждой женщине что-то есть… — повторил все тот же голос. — В каждой имеется что-то интересное. Только нужно уметь это увидеть. А любить можно любую женщину.

— Это зависит от обстановки, — высказал свое мнение другой. — Если человек вырывается из сексуального плена, в котором находимся все мы, то ему и ведьма может показаться красавицей.

Неожиданно в воображении Виттенбека возникла Иоганна Дитрих, которую за ее высокий рост прозвали Жердью. Она уныло слонялась среди людей и оживлялась только тогда, когда находила что-нибудь поесть. Походка у нее была такая, что казалось, будто она спит на ходу. На втором году учебы Виттенбек, возвращаясь с поля, несколько раз подвозил Иоганну на своем тракторе, и каждый раз она мгновенно засыпала таким крепким сном, что через два километра, когда они приезжали в замок, где размещался их техникум, приходилось снимать ее с машины на руках.

…Сейчас она стояла перед ним обнаженная. Иоганна была не первой женщиной, которая предстала перед Виттенбеком в таком виде, но впервые в жизни он оказался наедине с обнаженной девушкой, и к тому же знал, что смело может дотронуться до нее…

— А вообще ты мне объясни, что такое «некрасивая женщина»? — спросил первый солдат, медленно выговаривая слова. — В энциклопедическом словаре ты найдешь такое понятие?

— Нет, лучше ты нам объясни, защитник некрасивости, — ехидно проговорил кто-то, — как будет выглядеть твоя невеста, когда ты сам захочешь жениться?..

— …Я вообще никогда не выйду замуж, — сказала тогда Иоганна, сев возле Виттенбека на одеяло и положив подбородок на согнутые колени. — Я никогда не выйду замуж, — повторила она еще раз. — Рано или поздно замужество кончается или скандалом, или разочарованием… а любовь превращается в повседневную обязанность, как умывание или влажная уборка помещений.

Ее слова нисколько не тронули Виттенбека. Он никогда ни к чему не принуждал Иоганну, она пришла к нему сама. В тот момент Иоганна показалась ему не восемнадцатилетней, а лет на десять старше. И произнесла она эти слова с интонацией опытной женщины.

— Но детей заиметь я хочу, — продолжала Иоганна, — по крайней мере двоих. А вот отца их я выберу сама. Возможно, что в один прекрасный день я обращусь с такой просьбой к тебе. Надеюсь, ты не окажешься слишком трусливым…

— Вот ответь мне честно на один вопрос, — заговорил тот из солдат, что сидел рядом с печкой. — Однажды ты повстречаешься с женщиной, у которой нет ног и которая передвигается на инвалидной коляске. Представь себе, ты раньше работал с ней и знаешь, что нравишься ей…

Кто-то открыл дверцу печки, и отсвет огня упал на круглое, с полными ножными губами, лицо говорящего.

Виттенбек узнал унтер-офицера Вестфаля, которого еще в ноябре назначили на должность командира орудия в четвертой батарее. Вестфаль, несмотря на молодость, был уже женат. Он сидел закрыв глаза, касаясь спиной колен солдата, устроившегося позади него на ящике. Унтер-офицер состоял в кружке самодеятельных художников, и некоторые из его работ были развешаны в фойе клуба и в коридоре казармы. В основном это пейзажи и натюрморты, выполненные в мягкой манере. Но среди работ был представлен и рисунок обнаженной девушки. Проходя мимо, Виттенбек не раз останавливался, чтобы полюбоваться им. Девушка стояла перед зеркалом, слегка откинув голову, подняв руки и запустив их в пышные волосы. Виттенбеку она нравилась. Один раз ему даже показалось, что девушка вдруг ожила и, повернувшись, пошла навстречу. Чем-то она напомнила майору Фридерику.

…Фридерика села за один столик с Виттенбеком, а рядом с ними оказались женщины из поселка. Все они смотрели на майора и Фридерику, и при этом их лица были удивительно похожи. Их делали одинаковыми строгое выражение и укоризненные взгляды, какими они провожали его, когда он пригласил Фридерику на танец.

Как относились к нему эти женщины, Виттенбеку было безразлично. Что они о нем говорили, он не слышал. И вдруг неожиданно между ними появилось лицо его жены, которое так походило на их лица, что можно было перепутать.

Виттенбека охватило чувство печали. Прежде он никогда не замечал таких изменений в лице Регины. Он обнял ее и кончиками пальцев ощутил, как пульсирует кровь у нее в висках, и ему вдруг показалось, что если очень долго держать ее лицо в своих ладонях, то оно станет молодым и красивым. Однако лицо жены то и дело менялось и постепенно превратилось в лицо Фридерики. Глаза ее были закрыты, а губы чуть-чуть приоткрылись, как будто она силилась что-то сказать. А потом она прижалась губами к его рукам…

— Теа исполнилось восемнадцать лет, когда с ней случилось это несчастье. Она только что окончила гимназию, — продолжал рассказывать Вестфаль. — Кто на ней женится, не пожалеет. Но захочет ли кто-нибудь взять в жены женщину, которая передвигается в инвалидной коляске? Сейчас ей двадцать шесть. Она молода и абсолютно здорова, но у нее нет ног. Уже два года, как она занимается в нашем кружке. Мы увидели ее в первый раз перед зданием аптеки, на бульваре, где стоят скамейки, разбиты цветочные клумбы, бьет фонтан, а кругом много детей и стариков, которые подкармливают голубей. И вдруг появилась Теа в своей коляске. Она подъезжала к каждому из нас (а мы были там на этюдах) и смотрела на наши мольберты, а затем подъехала к нашему педагогу и спросила, нельзя ли и ей присоединиться к группе. Она рассказала, что работает в аптеке. Если идти по улице, то обязательно увидишь ее — она выдает лекарства. Довольно часто, когда иду в клуб, я захожу в аптеку и забираю Теа — нам с ней по дороге.

— И как же она выглядит?

— Отлично. У нее такое хорошее лицо… Ах, если б вы ее видели! У нее очень красивые губы, а зубы — загляденье! А когда она смеется, нельзя не засмеяться вместе с ней. Если она пристально посмотрит на вас, то немудрено и голову потерять. А уж говорить с ней одно удовольствие… Она располагает к откровенности…

Внезапно Виттенбеку захотелось увидеть Иоганну. Интересно, вышла она замуж или нет? И есть ли у нее дети? С Иоганной ему было хорошо. С Региной он так никогда себя не чувствовал. Виттенбек, конечно, допускал, что теплые воспоминания об Иоганне сохранились у него только потому, что она была первой женщиной, которую он узнал. А первые годы их жизни с Региной были заполнены учебой. Долгое время они вообще жили отдельно, во многом были вынуждены себе отказывать, многое откладывали на потом, собственно, никогда по-настоящему не принадлежали друг другу. Вот обещание никогда не отказываться от любимой работы, которое они дали еще во время учебы, оба соблюдали честно. Однако с годами их привязанность к работе становилась все крепче, а привязанность друг к другу слабела. Каждый замыкался в собственном маленьком мирке, который почти не соприкасался с миром другого.

Всего того, что обычно связывает мужчину и женщину в длительной совместной жизни, для них не существовало, постоянной духовной и физической близости между ними не было. Когда жена болела, Виттенбек ни разу не присел на ее кровать, чтобы поговорить с ней, посочувствовать, ни разу не положил ладонь на ее разгоряченный лоб. Он не помогал ей развешивать выстиранное белье, не входил в кухню, когда она готовила еду. Этого, как и многого другого, он никогда не делал. Иногда, приезжая домой, он намеревался поговорить обо всем с Региной. Пока он находился в дороге, разговор этот казался ему делом простым, однако стоило ему попасть домой, как он сразу же начинал колебаться, предчувствуя, что разговора по душам все равно не получится: слишком много времени прошло.

Он никого не винил в своей семейной неустроенности, не обвинял ни армию, ни условия, хотя хорошо понимал, что его жизнь с Региной была бы совершенно иной, если бы он не был офицером. Конечно, все зависело от него самого, а он не справился с обстоятельствами, как сумели это сделать другие…

— Теа рисует карандашом и пером, но все ее рисунки обычно так и остаются незаконченными — она быстро утрачивает интерес к ним. Но в то же время на ее рисунках все понятно и узнаваемо: цветы, голуби, скамейки, деревья, дома. Возможно, она потому и не заканчивает их, что все понятно и так… Охотнее всего она рисует детей, это, пожалуй, единственное, что она делает с удовольствием. Она умеет схватить в них самое главное. Она знает, как разговаривать с детьми, и умеет их успокоить, когда они плачут.