Дело петрушечника - Роман Валериевич Волков

по дороге в город. Я оказалась в лечебнице, там меня опросил полицейский, а когда полиция пришла в имение мессира Франца, обнаружила там тот жуткий флигель и в нем огромную клетку со следами моего пребывания. Самого мессира Франца не нашли.

Лилия опустила голову.

— Возможно, его забрали демоны. — Она улыбнулась, но улыбка ее резанула ледяным лезвием. — Его демоны или мои — как знать.

Она помолчала. Никто не смел проронить ни звука.

— Теперь я среди вас, господа, словно призрак среди живых. Потому и друзья мои ныне в большинстве своем — призраки. Надежды и мечты разбиты, душа искалечена. Я искала постижения новых смыслов в искусстве, но нашла лишь страх, унижение и боль. Я рассказала об этом не для того, чтобы пробудить в вас жалость к себе. Я в ней не нуждаюсь. Больница, медитации и молитвы отчасти исцелили меня. Отчасти… Я лишь прошу вас в этом деле внимательнее присмотреться к любителям искусства и меценатам. Иногда за их благими милыми лицами маскируется страстное желание повелевать, унижать, истязать, а иногда и убивать.

Глава 27

Слепые окна старой усадьбы Жумайло холодно смотрели на них. Муромцеву показалось, что дом, как живое существо, испытывает к ним — незваным гостям, которые опять будут ходить, топать, копаться, переворачивать все, щупать, нарушать тишину своими громкими голосами, — сильнейшую неприязнь. Если не лютую ненависть. Роман поежился. Нестор за его плечом засопел — кажется, он чувствовал то же самое.

— Ну что, господа, — сказал старый сыщик Денис Трофимович Спасибо, поднимаясь на скрипучее крыльцо. — Вы передумали?

— Нет, — отрывисто буркнул Муромцев и зашагал к дому по мягко проминающейся под ногами земле. На какое-то мгновение ему вдруг представилось, что он идет по свежей могиле — но нога уже коснулась прогнившей ступеньки и наваждение исчезло.

Казалось, что со времени их прошлого посещения липкая пыль и черная плесень только сильнее разрослись, открыто заявляя свои права на дом. Окна были подернуты сизой пленкой, на истлевшей ковровой дорожке белело семейство поганок. Какое-то мелкое животное — то ли крыса, то ли еж — прошуршало через коридор, заставив Барабанова пискнуть от неожиданности. «Ах да, — вспомнил Муромцев. — Исправник же выбил дверь тогда, когда мы пришли. До этого дом был заключен в скорлупу своего одиночества. Как же быстро лес вторгается сюда…» Он тряхнул головой — кажется, общий тлен и запустение пагубно действовали на его мысли, вгоняя их в какое-то оцепенение.

— Давайте искать, — сказал он громко, пытаясь стряхнуть это чувство. Поперхнулся пыльным воздухом, прокашлялся, прочищая горло. — Надо обыскать все. Каждую половицу. Каждый угол. Все.

Они так и поступили. Перерыли все шкафы, из которых выпадали ссохшиеся от голода трупики моли, простучали все прогнившие половицы, из-под которых шустро прыскали во все стороны верткие жуки. Перевернули истлевшую перину на высокой кровати — то ли ища ключ от таинственного лаза, то ли предполагая, что лаз под ней. Каждая комната в доме встречала их в напряжении — словно зная, что сейчас они все общупают, простучат, просмотрят. Но не было ничего — ни единой зацепки.

Когда они поднялись на невысокую сцену, под Барабановым треснула трухлявая паркетина и он чуть не упал, нелепо взмахнув руками, но, схватившись за какой-то шнур, удержался. Послышался скрежет и кашляющий звук, напоминающий собачий лай. Наверху что-то дернулось, крякнуло — и сыщиков осыпало густой цветной пылью.

— Театральный задник, — сказал Муромцев, наблюдая, как Барабанов, скривившись, отряхивается. — Осторожнее, Нестор, эдак можно и ноги лишиться.

— А там, — кивнул Барабанов наверх, надеясь, что его промах может оказаться открытием, — там ничего нет? Может, посмотреть?

Муромцев прищурился, ведя фонарем и вглядываясь в полумрак.

— Нет. Здесь ведь не как в обычном театре, где сверху еще несколько аршинов пространства. Это же кукольный, мелкий. Вон, можешь руку поднять — и нащупаешь барабан, на который задник и натягивается. Там ничего нельзя спрятать.

— Господа, — негромко позвал их старый Спасибо откуда-то из-за сцены. — А вот это вам ничем не поможет?

В прогнившем ящике лежали склизкие от плесени, но когда-то, несомненно, изысканные театральные костюмы — нынче обратившиеся в тряпку, которую даже в руки было противно взять. Барабанов коснулся их кончиками пальцев и фыркнул, Муромцев втянул ноздрями тухлую сырость и на этом закончил исследования.

— Не поможет, — сказал он. — Увы, придется признать — мы напали на ложный след.

Денис Трофимович потер бровь, словно пытаясь что-то припомнить.

— Я бывал здесь, — сказал он. — Очень давно, лет десять назад…

— Какое-то дело? — навострился Барабанов.

— Да, мы осматривали условия содержания приемных детей по указанию сиротского суда. Я помню, что меня вел в кабинет хозяина какой-то паренек… ну из тех, кто не отличается особой сообразительностью… он еще заблудился и сделал пару лишних кругов по дому… Снаружи был совсем незаметный флигель, пристроенный прямо к дому. К нему можно было пройти по узенькому коридорчику… только вот где он… была такая маленькая дверка, как в кукольном домике…

— Мы не видели никакого флигеля, когда подходили к дому, — заметил Барабанов.

— В этом-то все и дело, — кивнул сыщик. — Судя по всему, когда-то дом перестраивался, и следы флигеля снаружи не видны. Где-то вот тут, господа!

Вход действительно обнаружился в неожиданном аппендиксе, в стороне от залы, через две комнаты слуг. Просунувшись в крохотную дверь, прикрытую гофрированными картонными дверками, они оказались в узком проходе, больше напоминавшем дымоход. Чуть ли не боком, полусогнувшись, группа прошла по коридорчику, завешанному лоскутами паутины, и оказалась во флигеле. Зажгли фонари.

Пристройка была скорее похожа на давно заброшенный крестьянский сарай — заваленная хламом, который непонятно зачем сюда стаскивал Жумайло: рессоры, крышки от сундуков, конская упряжь, десятки предметов, которые сгнили, ссохлись, потеряли свой вид, и их назначение едва-едва угадывалось.

Спустя час их поиски так ни к чему и не привели. Они уже тяжело дышали, Спасибо откашливался, снимая паутину с седых волос, Барабанов весь вспотел и раскраснелся, да и Муромцев подозревал, что сам выглядит не лучше, — но сыщики так ничего и не нашли. Ничего. Ни единой зацепки.

Роман стоял напротив затянутого бельмом грязи пыльного окна, вцепившись в прогнивший подоконник. Этот заброшенный флигель был последним помещением в этой усадьбе. Дальше — только пара сараев, от которых осталась лишь груда досок, да давно пересохший колодец. Неужели они ошиблись? И пошли по ложному следу? Неужто опять потеряли время?

— Ох! — удивленный возглас Барабанова утонул в глухой пыли.

— Ну что там? — вполголоса процедил Муромцев, оборачиваясь. — Это ежик, Нестор. Не трогайте его, он может переносить бешенство.

— Нет, ежик вот, а вы…