Гана - Алена Морнштайнова

Алоис Урбанек встал и выжидающе посмотрел на нее.

— А что, если вы у меня магазин купите?

— Но пани Гелерова, — грустно улыбнулся Урбанек. — Откуда мне взять столько денег? У меня жена и двое детей, с ними особо не накопишь.

— Роза, — повернулась Эльза к дочери, — иди помоги Гане в лавке.

Когда Роза неохотно вышла за порог, Эльза снова обратилась к бывшему подручному.

— Садитесь, я вам все объясню.

И пока снаружи зеваки на площади наблюдали, как из магазина мехов выносят гроб с телом несчастного пана Бергера, а табачник Скацел довольно ухмылялся, потому что наконец-то задал этой Гелерке, Эльза договорилась с Алоисом Урбанеком, что он фиктивно купит у нее магазин.

На следующий же день они вместе зашли к адвокату Леви, который охотно помог им не только дельными советами. Это он предложил подписать договор задним числом: якобы сделка состоялась сразу после смерти супруга Эрвина Гелера.

— Так будет менее заметно, — добавил он.

— Но это не так просто, пан адвокат, — возразила Эльза. — Ведь все было записано на мое имя: свидетельство о предпринимательской деятельности, налоги…

— Пани Гелерова, уж об этих бумагах я позабочусь. Разумеется, вы и сами понимаете, что не стоит об этом распространяться. — Леви посмотрел на молодого человека возле Эльзы. — Если нам повезет, страшные времена минуют, и вы получите обратно то, что вам принадлежит.

Алоис Урбанек согласно кивнул.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Март — декабрь 1939

Вскоре выяснилось, что Эльзины поспешные меры оказались очень прозорливыми. Уже на следующей неделе вышло распоряжение, которое запрещало евреям продавать и сдавать в аренду фабрики, мастерские, трактиры, рестораны, магазины и лавки. Всем было понятно, что это только начало.

К тому времени Алоис Урбанек уже работал в лавке, и Эльзе пришлось признать, что покойный Эрвин был прав. Молодой человек был прирожденным продавцом. Покупатели — и особенно покупательницы — его так и нахваливали.

— Какого проворного помощника вы себе отыскали, пани Гелерова, — говорили дамочки, унося с собой, кроме упаковочной бумаги, за которой изначально пришли, кульки из вощенной бумаги, бумажные корзиночки и блокнотик, без которого ни одной настоящей хозяйке — как говорил новый продавец — ни за что не обойтись.

— Да-да, торговля — это его, — расплывчато отвечала Эльза, чтобы однажды, если понадобится, можно было сказать: «Я же всегда говорила, что это его лавка!»

Она никогда не призналась бы в этом вслух, но теперь жалела, что когда-то много лет назад уволила Урбанека. Если бы они тогда договорились, это избавило бы ее от множества хлопот. Может, и волосы бы у нее тогда так рано не поседели, и озабоченные морщины у переносицы не сделались такими глубокими. Наверное, она бы тогда смогла проводить больше времени со своими дочерями и успевала бы не только их чему-то учить, но и выслушивать, что им нравится, что беспокоит, чего ждут от жизни.

Эльза тяжело вздохнула. Что было, то прошло. Нет смысла понапрасну ворошить прошлое. Она всегда делала то, что считала нужным. И тогда, когда Эрвин так неожиданно оставил их одних, и теперь, когда договорилась с Урбанеком. Больше для сохранения семейного имущества она ничего сделать не могла. Ведь нужно еще позаботиться о дочерях.

Родители уговаривали ее послать их к Рудольфу в Англию, но тогда пришлось бы забрать раньше времени Розу из школы. До конца учебного года оставалось всего несколько месяцев. Должна же младшая дочь закончить среднюю школу, что из нее вырастет без образования? Не будет же эта заваруха длиться вечно. Рано или поздно все как-нибудь наладится. Так было всегда.

А без Ганиной помощи Эльза не могла обойтись. Гана часто заходила вместо нее к Лидушке Карасковой. Помогала ей с уборкой, готовила что-нибудь нехитрое, а иногда просто составляла больной компанию. Нет, девочки останутся там, где родились.

Адвокат Леви говорил, что брак с арийцем — неплохое решение. Роза, разумеется, для этого еще слишком юна, но Гана, видимо, только и мечтает о свадьбе. Она уже много месяцев собирает приданое и вздыхает так, что уши вянут. Пусть и выходит за своего солдата!

Вечером, когда Гана пошла навестить пани Караскову, а Роза корпела над сочинением, Эльза придвинула свой стул к креслу отца в гостиной, которая превратилась в спальню Бруно и Греты, и поделилась с родителями своими мыслями. Но ждать от них совета было напрасно. Отец Бруно покивал головой и в сотый раз повторил, что ей лучше уехать с девочками к Рудольфу в Англию. Мутти Грета тихонька молилась. Придется Эльзе решать самой.

Она вернулась на кухню, села напротив Розы и смотрела, как девочка сочиняет фразу за фразой. Гана вошла в квартиру в тот момент, когда Роза дописала последнее слово и победоносно закрыла тетрадь.

— Ганочка, — сказала Эльза и забрала у дочери сумку с кастрюлькой, в которой отправила Карасковым немного картофельного супа, — а почему бы этому твоему Ярославу не прийти к нам в воскресенье на обед?

Как сказать матери, что Гана и представления не имеет, где Ярослав? Чехословацкая армия после провозглашения протектората перестала существовать. Профессиональные военные по большей части отказывались от предложения вступить в германские правительственные войска и постепенно уходили из армии. Какое решение выбрал Ярослав, Гана могла только додумывать сама, но судя по тому, что после последней случайной встречи он пока не отзывался, видимо, в город еще не вернулся.

Гана решила написать Ярославу записку, чтобы он зашел к ней, когда вернется, и оставить у его родителей. Поскольку они с Ярославом скрывали свои отношения, она никогда еще не была в маленьком домике у реки и с его родителями не знакомилась.

Но теперь, когда мать сменила гнев на милость, все будет по-другому, думала Гана.

Им уже не нужно бояться, что кто-то их выдаст.

Она постучала в дверь одноэтажного домика и стала ждать, оглядываясь по сторонам. Река в последние дни поднялась,